"Если", 2010, № 5 - Фредерик Карл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я забрался на третий стул. Измаил, глядя сверху вниз, пыжился как петух перед курицей: это ж надо, сама Джейн Сноу у его ног! Надутая кривилась. А мне было тревожно.
Группа очень хорошо знает, кто такая Джейн Сноу. Почему же провести столь важную встречу доверили какому-то неуклюжему нарциссу? Я с ходу мог выложить несколько версий. Первая: так террористы выражают свое презрение миру, от лица которого выступает Джейн. Вторая: они не хотят засвечивать тех, кто реально ценится в сей очень и очень скрытной организации. Третья: это услуга за услугу, оказанную им Измаилом или его хозяевами. Четвертая: решили создать фотогеничный фон для Джейн, нас ведь наверняка снимают. Любая из этих причин меня устраивала, но беспокойство почему-то не отступало.
— Что ж, Измаил, если у вас все в порядке, давайте начинать, — предложила Джейн.
— У нас все в порядке, — проворчал он.
Измаил сидел спиной к софиту, резко светившему в лицо Джейн и Надутой. Последняя выглядела не ахти: дурная кожа, маленькие глаза, жидкие волосы. Правда, губы красивые — пухлые, красные. И шея, частью спрятанная под тканью ветровки, молода и крепка, без морщин.
К Джейн свет был не столь милостив. Показывал гусиные лапки у глаз, усталую вялость кожи, даже безупречный макияж не выручал. Ей ведь ни много ни мало пятьдесят четыре. И ни одной пластической операции. Впрочем, она никогда не была по-настоящему красивой, как Анжелина Джоли или Кэтрин Зета-Джонс. У Джейн неправильные черты лица, да и ноги с бедрами толстоваты. Но все это чепуха в сравнении с улыбкой, голосом, весенней зеленью глаз и мощной сексуальной аурой, которая ей не стоит ни малейших усилий.
«Джейн Сноу как будто получила при своем зачатии двойной набор женских генов, — написал какой-то критик, — и в ней удвоилось то, что принято считать женственностью. Остается лишь гадать: в самом деле это божий дар или всего лишь необычное уродство».
— Я сейчас готовлюсь к съемкам, — сообщила она Измаилу. Он наверняка был в курсе, но не простаивать же без дела ее чарующему голосу. — Это будет фильм о вашей организации. И дальнейшей судьбе девочек. Кое с кем из них я поговорила и…
— С кем конкретно? — перебила Надутая.
Да неужто она всех знает по именам? Я решил к ней приглядеться.
В твердых, как камень, глазках угадывается ум. Возможно, она принадлежит к штабной ячейке, или как там у них это называется. Возможно, ей поручено проследить, чтобы Измаил не провалил встречу.
Если она и впрямь умна, такие олухи должны ее бесить. Хотя… из четырех мужей Джейн трое оказались красивыми пустышками.
— Ну, пока я встречалась только с Римой Ридли-Джонс, — ответила Джейн. — Но в пятницу проведу весь вечер с близнецами Баррингтон.
Не желая выпускать вожжи из рук, Измаил прокомментировал:
— Близнецы очень милы. Такие смышленые девочки.
А то весь белый свет об этом еще не знает. Тем и отличаются Баррингтоны-младшие от прочих «изделий» Группы, что помешавшиеся на пиаре родители лепят их на все журнальные обложки.
Но Джейн улыбнулась Измаилу так щедро, как будто он самого Спинозу заткнул за пояс.
— Да, они просто душки. Измаил, пожалуйста, расскажите о вашей организации. Ну хоть что-нибудь. Мне это так необходимо для роли в «Идеальном будущем».
Он подался вперед, упер ладони в ляжки, отразив на красивом лице напряженную работу мыслительного аппарата, и заговорил с драматичными повелительными интонациями:
— Джейн, что касается Группы, вы должны четко понять одну вещь. Очень важную вещь. Вы не в силах нам помешать!
Зловещая пауза.
Самое паршивое, что он мог быть прав. ФБР, ЦРУ, СВД, АЗЧ[25] и еще нескольким аббревиатурам удалось срубить какое-то количество голов, но гидра осталась жива и даже прибавила в росте. Очень уж много у нее доброжелателей и покровителей, либеральных законодателей и политиков, мечтающих отменить запрет на генные модификации и распустить Агентство по защите человека.
Это и богатенькие родители, желающие усовершенствовать свои чада еще на эмбриональной стадии. Это и офшорные банки, охочие до долларов Группы. Это и Карибские острова, и Мексика, и еще бог знает какие страны, дающие за долю малую приют мобильным лабораториям.
— Мы — идеалисты, — вещал Измаил, — и за нами будущее. Благодаря нашим усилиям человечество изменится к лучшему. Войнам придет конец, исчезнет жестокость. И тогда люди смогут…
— Позвольте вас на секундочку перебить, Измаил, — Джейн эффектно интонировала имя; ее влажные глаза, распахнутые во всю ширь, сошли бы за чудо-оружие в борьбе с опустыниванием. Она такая, из кожи вылезет вон, чтобы добиться успеха. — Мне столь многое нужно понять, Измаил. Подвергая генной модификации одного младенца за другим, вы, как ни старайтесь, измените лишь ничтожную долю процента населения Земли… Сколько у нас сегодня детей с синдромом Арлена?
— Мы предпочитаем термин «блага Арлена»!
— О да, разумеется. Так сколько?
У меня сперло дыхание. Подобные сведения Группа еще ни разу не разглашала.
Джейн в умоляющем жесте положила руку на колено Измаилу. Но получила лишь полный высокомерия и негодования отказ:
— Это секретная информация.
— Три тысячи двести четырнадцать, — ответила за него Надутая. Неужели не солгала? Инстинкты, а они у меня очень даже неплохие, хотя в таком контексте эти слова и выглядят шуткой, подсказывали: все верно. Надутой в самом деле известна цифра. Значит, статус у нее точно повыше, чем у Измаила. И поскольку она абсолютно непрошибаема для чар Джейн, вывод ясен: Группа решила огласить число обработанных детей.
— Да, точно, — поспешил подтвердить Измаил, — три тысячи двести четырнадцать.
— Но это же очень малая доля процента от шестимиллиардного населения Земли. Это…
— Пять десятимиллионных, — подсказал я.
Глупо. Мальчишество. Кто за язык тянул? А, к черту! Так болят ноги…
Джейн — мастерица импровизировать:
— Спасибо, Барри. Но мой вопрос предназначался Измаилу. Если «благами Арлена» пока обзавелась столь крошечная доля человечества, пусть даже генномодифицированные люди смогут передавать новые признаки по наследству…
— Они уже могут! — высказал Измаил явную глупость. Самому старшему из «арленовых детей» всего-навсего двенадцать.
— Чудесно! — не отступалась Джейн. — Но все же доля обладателей «благ» ничтожна. Как Группа собирается изменить будущее всего человечества, на что она надеется?
Измаил накрыл ее кисть ладонью и улыбнулся. И даже подмигнул!
— Скажите-ка, дорогая Джейн, вам случалось бросать камешки в пруд?
— Да.
— Ну и? Что вы при этом видели?
— Круги.
— Все шире и шире, до самых берегов! — развел руками Измаил.
Вот же осел, не мог придумать нормальную аналогию. Человечество не пруд, а самый настоящий океан, рябь же на воде преходяща.
Но Джейн, актриса до мозга костей, лучезарно улыбнулась и перевела разговор в доступную этому павлину плоскость.
— Понятно. Расскажите, Измаил, как вы сами оказались во все это вовлечены?
За возможность поговорить о себе любимом он ухватился с восторгом. Из потока чепухи Джейн мастерски выуживала крупицы сведений о Группе: история возникновения, организационные принципы, способы связи. Надутая не мешала. Я следил за террористкой, она же следила за Измаилом, не проявляя, однако, ни малейшего беспокойства. Он не мог выдать важной информации. Ему просто нечего было выдавать.
Зато чесать языком он был горазд. Такие обожают работать на публику и, увлекаясь, перестают думать о том, что говорят. Рано или поздно ляпнет чего не следует, и Группа его спишет в расход.
По части актерского мастерства Надутая и в подметки Джейн не годилась. Я почти физически ощущал, как она злится на пустомелю. Даже посочувствовал бы ей, наверное, если бы так не стреляло в ногах, шее и спине. Нечасто мне приходится подолгу сидеть, да еще на жестком.
Моя болезнь называется ахондроплазия, ею страдают семьдесят процентов карликов. Искривление костей и хрящей дает не только короткие конечности и непомерно большие голову и зад, но и столь любимое карикатуристами лицо с запавшей переносицей. А кое-кого из нас природа «наградила» особым строением позвоночного канала, из-за чего мы постоянно испытываем боль. С возрастом она только мучительнее, а ведь я всего на два года моложе Джейн. И многочисленные хирургические операции меня не вылечили, а лишь помогли прожить столько лет.