Из варяг в Индию - Валерий Ярхо

Данилевский прислушался к мнению знающего местные порядки человека и в тот же день произвел последнюю раздачу подарков. Утешенные в своих подозрениях господа министры, получив часы, сразу приложили печати к бумаге, а 27 декабря 1842 года к договору была приложена государственная ханская печать. Словно камень с плеч свалился у полковника Данилевского – важнейшая часть официального задания была выполнена!

Но, как мы помним, помимо официального задания посольству был поручен ряд тайных дел. Роль разведчика, нелегально собирающего информацию о Хивинском ханстве, была возложена на офицера-топографа Зелинского-первого. Малейшая неосторожность, один неверный шаг могли стоить жизни не только самому отважному офицеру, но и, пожалуй, всему посольству. За русскими крепко следили соглядатаи. Правительство Хивы совершенно справедливо опасалось, что русские, найдя надежный путь через горы и пустыни, проложат по ним маршруты для войск и тогда ханство падет. Единственным «настоящим оружием» против притязаний Российской империи у хивинцев были огромные, пустынные, труднопроходимые пространства, отделявшие их от России; они делали ханство неуязвимым и позволяли ему столь дерзко вести себя с великой державой. Выбить из рук давнего противника его заветные козыри, найти надежные пути к ханству – такая задача ставилась перед всеми разведчиками, ходившими в Хиву.

Чтобы обмануть слежку, Зеленину приходилось пускаться на разные хитрости. Ведя топографическую съемку самой Хивы, он, выйдя из посольского дома, шел первым делом на ближайший базар, покупал там большую дыню и с нею в руках шел неспешно, как бы прогуливаясь, по улицам города. Зеленин немного говорил по-узбекски; притворившись заблудившимся, он расспрашивал у уличных торговцев: как называется эта улица? вон тот арык? сад? Расстояние до объектов он мерил шагами, а полученные таким образом сведения выцарапывал ножом на дыне. Вернувшись с такой прогулки в посольский дом, он переносил «дынные заметки» на бумагу, а дыню съедал, в чем ему охотно помогали сослуживцы.

Игра была тонкая, требовавшая большой фантазии и умения общаться с чужим народом. Не все было просто и гладко, и несколько раз Зеленин был в шаге от разоблачения и гибели.

Как-то раз, когда он шел с очередной дынькой в руках и делал свои пометки, его окликнули по-русски. Зеленин обмер; оглянувшись, он увидел татарина, уроженца Оренбурга, служившего в тамошней гарнизонной команде, а потом дезертировавшего и осевшего в Хиве. В Оренбурге он видел Зеленина на улице и не раз приветствовал при встрече как нижний чин офицера, а потому и запомнил. Дезертир обзавелся в Хиве семьей и домом, куда и пригласил повстречавшегося «земляка». Отказываться Зеленин не стал. Его встретили радушно, угостили чаем, просили заходить еще, но топограф побоялся повторить визит. Соседи татарина поглядывали на него с угрозой, а дом стоял на самой окраине, в балке, мало ли что могло случиться…

Зато татарин стал часто наведываться в посольство. Ничуть не опасаясь своего дезертирского прошлого, он пытался наладить с членами миссии «выгодные дела». Люди, пришедшие с посольством, были в основном молодые здоровые мужчины, а татарин в Хиве промышлял сводничеством и рассчитывал найти среди русских щедрую клиентуру. Но он немного опоздал: место поставщика «интимных радостей» при посольстве было уже прочно занято семьей садовникаперса при посольском «дворце». Стоило только кому-нибудь из членов миссии пожелать, как с наступлением темноты жена садовника доставляла в сад женщину, о внешности которой можно было только гадать, поскольку на ней была чадра. Стоило все удовольствие полуимпериал. По желанию персиянка могла привести и несколько таких разом. Жена садовника уверяла, что таинственные гостьи – это вдовые жены умершего хана Аллакули; дескать, при новом правлении несчастных попросту забыли…

Вполне возможно, сводница врала и на самом деле «забытые розы ханского цветника» никакого отношения к ханскому гарему не имели, а посылались теми, кому было поручено присматривать за посольством. Ведь хивинцы тоже, наверное, интересовались, что происходит внутри миссии, а тут такой удобный случай…

Когда стараниями Зеленина съемки Хивы были закончены, решено было заняться тем же в других городах ханства; здесь незаменимым человеком оказался приказчик Бочаров. Этот предприимчивый коммерсант уже расторговался в Хиве и теперь снаряжал караван из нескольких верблюдов для коммерческого тура по городам ханства, где у его хозяина были деловые партнеры, а у него самого много знакомых. Пользуясь этим удобным прикрытием, Зеленин переоделся приказчиком и вместе с Бочаровым отправился в путешествие. Готовясь к рейду Зеленин, закрепляя легенду, прожил несколько дней в караван-сарае, где все это время квартировал Бочаров, живший от посольства отдельно.

Беспрепятственно маленький караван прошел по ханству, посетил города Ханки, Хазарасп, ряд других мест и под конец прибыл в Бухару. Везде их встречали с удивлением, но не враждебно; узнав, что в Хиве стоит русское посольство, с которым и пришли эти купцы, местный люд успокаивался и оказывал путникам гостеприимство. Бочаров всюду вел бойкую торговлю и скоро, продав все, что взял с собой, принялся закупать местные товары для продажи их в России. Тем временем Зеленин продолжал делать свое дело. Очень затрудняла его работу необходимость делать точные измерения и сложные расчеты без инструментов, на глазок или измеряя примитивными, подручными средствами, определяя норд и зюйд по солнцу, а расстояния вымеряя шагами. Бочаров, человек ловкий и сметливый, помогал ему, чем мог: он хорошо знал местные наречия, расспрашивал хивинцев и обо всем сообщал Зеленину.

При глазомерной съемке трюк с дыней уже не срабатывал, и потому, пользуясь тем, что вне пределов города Хивы слежка за ними велась не так плотно, топограф делал пометки карандашиком, спрятанным в ключик от часов, на внутренних сторонах крышек от коробок с товарами, и однажды разведчики чуть было не провалились с этими записями. Уже возвращаясь в Хиву, они заехали в город Куня-Ургенч и остановились там у знакомого Бочарову хивинца, не раз бывавшего в Оренбурге. У хозяина и Бочарова были общие торговые дела, и по своей нужде они отъехали из города, а Зеленин, пользуясь паузой в путешествиях, решил привести в порядок записи. Увлекшись, он, как на грех, забыл запереть дверь в комнату; вдруг в нее вошел мальчик лет четырнадцати. Немного помявшись у порога, он сказал по-русски: «Здравствуйте барин! Я вас знаю…»

Зеленину поразительно везло на встречи со знакомыми в этой стране! С ужасом он посмотрел на мальчика и стал поспешно убирать свои записи, а нежданный визитер продолжил, наблюдая за его манипуляциями: «Я два раза бывал в Оренбурге и жил там со своим прежним хозяином. Мы квартировали прямо рядом с вашим домом! Теперь меня продали сюда… Я знаю, чем вы занимаетесь! Видел в Оренбурге, как вы рисовали в степи. Но вы, барин, не бойтесь, я ничего никому не скажу». Зеленин слушал, ни жив, ни мертв.

Что тут делать? Зеленин, придя в себя, дал этому бедному, но очень наблюдательному мальчику горсть серебряной мелочи, фунт сахару и свисток, чтобы он помалкивал. Однако вернувшийся Бочаров выразил сомнения относительно того, что такой сообразительный мальчик будет просто так помалкивать, а не захочет получить сахару и свистков у кого-нибудь еще.

Пришлось им срочно вьючить верблюдов и убираться из города…

Миссия в Хиве завершила свою работу, дело было сделано, договор подписан и границы определены. Данилевский на 30 декабря 1842 года испросил у хана прощальную аудиенцию. Во время приема хан предложил господину послу пожить еще немного в Хиве, дождаться наступления весны. Данилевский вежливо отклонил приглашение, сославшись на то, что государь ждет доклада и он спешит лично порадовать его известием о подписании такого важного договора. Напоследок хан преподнес послу сюрприз, объявив, что с русским посольством отправится в путь его сановник Мухаммед-Эмин, дабы «выразить государю беспредельную благодарность за подарки и милостивое расположение».

В самый канун Нового года, 31 декабря 1842 года, караван посольства выступил в путь. Проводить русских пришел Сергей-ага, который привез на проводы корзину пирогов и бурдюк водки. Данилевский стал уговаривать «министра артиллерии» вернуться в Россию, обещая ходатайствовать о его прощении. Сергей ответил со вздохом: «Мне там, даже если простят, на старости лет один путь – в богадельню! А здесь я богатый человек и один из первых в Хиве… Нет, ваше благородие, уж лучше я здесь останусь век доживать. Да и привык я уже – как говорится, от добра добра не ищут! А вам дай Бог счастливо добраться!»

Уже перед самыми воротами, на выезде из города, русских ждало страшное зрелище: вдоль дороги, по которой они покидали Хиву, стояли ряды колов с посаженными на них персами; это была часть тех пленников, об освобождении которых Данилевский ходатайствовал перед ханом. Руки страдальцев были привязаны к ногам, в страшных муках они кончали свою жизнь, оглашая окрестности жалобными стонами. На вопрос Данилевского, обращенный к хивинцам, в чем вина этих несчастных, был получен ответ: будучи захваченными туркменами и проданными в рабство в Хиву, они, сговорившись, бежали, но были пойманы. В назидание остальным персам-невольникам приказано было посадить их на кол в день выступления русских в Оренбург. Таким образом русскому послу напомнили – в Хиве жизнью и смертью распоряжается хан, и он волен поступать с рабами, как ему вздумается.