Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

Уже завтра начнутся экскурсионные полеты над Москвой – в городе потекут очереди за билетами, воздух задрожит от горячего марева возмущений, живущих охватят азарт, трепет, чувства причастности к чуду… И тогда они спасутся.

Оля чувствовала в себе силу управлять всем этим. И единственный способ добиться этого – сделать Кораблева своим. Почему, если вещи стали ей подчиняться, не подчинится мужчина?

«Единственное их сходство – растрепанные волосы. Неужели Кораблев и Яшина когда-то были парой? Лед и пламя. Лупоглазый киборг и тракторист с повадками наркодилера».

Прислушиваясь к своему внутреннему камертону, Оля ждала момента, когда можно будет вклиниться в вечеринку, не нарушив гармонии полупьяного единения все еще разобщенного коллектива. Однако с каждой минутой она теряла вдохновение что-то менять и уже не чувствовала себя способной держать ситуацию под контролем.

Еще час назад она была уверена – мало кто/что в жизни может выбить ее из колеи. Пожалуй, только целый набор убийственных обстоятельств:

1) жуткая правда о своей жизни. Например, безусловное подтверждение того, что она все двадцать лет лежит в своей девичьей кроватке или в скляночке с мутной маслянистой жидкостью и видит сны;

2) каждый из сорока семи президентов США, каждый второй российский правитель были искусной голограммой или посланником коварного внеземного разума;

3) Ивана Урганта уличили в причастности к самому немногочисленному сексуальному меньшинству.

Три дня совместной работы с Феей оказались равнозначны этим открытиям.

Vanessa Mae: «The Blessed Spirit»

Общий гомон над столом обострило неожиданное заявление Шамана:

– Нам непременно следует выпить за Виктора Иконникова. Именно благодаря ему мы можем видеть Фею Егоровну во плоти. – Костя дернул рукой в сторону Витька, потом Феи: – Желающие могут потрогать кузнецов нашей победы.

Кораблев укоризненно посмотрел на Шамана, нависшего над столом и буравившего глазами стушевавшегося сына полка.

Фея никого не хотела посвящать в свое «до и после», но легенда ее воскрешения стала достоянием руководства «НН». Витек равнодушно пожал плечами, не выдав – внезапно сразившие его тошнота, головная боль, резь в желудке и слабость в ногах вот-вот заставят потерять сознание.

«Почему мне так плохо из-за этого словоблудия? Я делаю то, что делаю…»

Витьку захотелось выкинуть какое-нибудь коленце, чтобы у присутствующих никогда больше не возникло желание обсуждать его персону. Взмахнуть внезапно возникшими огромными черными крылами, изрыгнуть огонь.

– Шаман уверен, что именно ты удержал Фею на краю, – вступила Ольга с очевидным сожалением упомянутого факта. – Ты действительно можешь контролировать нынешнее буйство развоплощений?

– Спасать, – грустно поправил Шаман и указательным пальцем прочертил в воздухе маленький крестик, будто прерывая жизненный путь очередной заблудшей в иллюзиях души.

«Спасать? Неужели я впервые задаю себе этот вопрос? Даже когда напросился в компанию Кучерены, я не представлял, ради чего я это делаю…»

Витек попробовал ухватить в кулак двух-трех слов все свои сомнения-переживания-ожидания. Почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Он понял – устоять возможно, лишь навсегда поняв, зачем он ходит-просыпается-ест. Иначе нужно откинуть застывший в руке бутерброд с сырокопченой колбасой и замертво упасть со стула.

Истина представилась чем-то вроде куска тонкого льда, образовавшегося в луже в одну из первых морозных ночей. И теперь многое зависит от того, получится ли ухватить его. Чем больше унесешь, тем большая достанется замочная скважина, в которую можно подглядеть тайны жизни и смерти.

Двумя руками приподнимаешь скользкую пластину; она трещит, покрывается шрамами. Острая кромка режет пальцы, льдинки осыпаются на землю; оставшиеся – быстро истаивают, обращаются в воду. Вместо постижения – озноб и разочарование.

– Я многое могу, но делаю это только ради себя. – Он уверенно поставил точку, рассыпав в бездну души неподдавшиеся крохи понимания.

«И возможно, ради Феи. Уже повод, чтобы жить… Даже если об этой жизни никто не вспомнит».

– Хм… – казалось, Шаман ожидал такого ответа, словно ничего другого и прозвучать не могло.

«Чтобы и другие поверили – люди давно не нуждаются в спасении».

– Ты лучше скажи, пробовал ли ты какой-нибудь возмутительный поступок совершить? – с другого бока зашла Оля. – Материализовать флажок ЦСКА или квадроцикл? Дождик вызвать, костер взглядом разжечь?

– Когда-то давно пробовал, – неуверенно проговорил Витек. – Разонравилось.

– Разонравилось ему! – фыркнул Костя.

– Чего к человеку пристали? – возмутилась Фея. – Витек даже деньги у себя в кармане придумать не может. Не то что мы – небесный сонм дирижаблей.

– Предлагаю тост за будущее компании «Наше Небо»! – очнулся сисадмин Светик. – За светлое.

Пить никто не захотел. Проснувшуюся инициативу быстро замяли.

Toto Cutugno: «Donna Mia» & Звери: «Дожди-пистолеты»

Фея швырнула Сане несколько слов и пошла к выходу. Он направился за ней, несколько раз обернулся – еще раз убедиться: темные глыбы дирижаблей висят над Москвой. Волшебство не исчезло после полуночи.

– Кораблев, я не соображу, где и как мне искать расплаты. Не знаю, кто мне может помочь.

Саня, ожидавший любовных признаний, а не туманных речей, захлопал глазами. Они стояли в архиве, отгородившись от пьянки массивной дверью. Внезапная тишина словно нашептывала о чем-то неприятном.

– Все еще больше запуталось, Саня. Ты, жизнь, смерть. «Наше Небо», рай, преисподняя. С такой же легкостью я восстановила бы вокруг Москвы восемь противоракетных радаров. Я неживая. Впервые с того момента, как умерла.

Саня все еще не придумал, что сказать.

– Я словно что-то обронила или забыла. И не могу вспомнить. Представь – ты запамятовал, как дышать. С ужасом пытаешься вспомнить, готовишься дать дуба – и вдруг понимаешь: можно и без этого. Необязательно наполнять легкие воздухом, мышцы подключать. Нет необходимости – ходить и улыбаться получается без кислорода. Саня, я не могу привыкнуть к тому, что перестала чувствовать. Я ведь не звездный мальчик из сказки. Все, что у меня было, – любовь к тебе. – Фея виновато улыбнулась. – Ею я и расплатилась за то, чтобы остаться чуркой, наполненной мыслями, нервами и безграничной силой.

Саня с недоумением наблюдал, как остатки деловой сосредоточенности покидают лицо Феи. Руки порывисто затрепетали вокруг талии, пальцы выкручивали огромные черные пуговицы халата, рискуя сделать этот шокирующий наряд еще более откровенным. Девушка подошла к двери, закрыла ее, вытащила ключ и зашвырнула в глубь огромного, перегороженного стеллажами помещения. Туда, где сгущался мрак.

Саня и Фея стояли в единственном здесь плацдарме света.

– Я хочу стать слабой, глупой девчонкой. Такой, какой была до всего этого. Чтобы меня окружили заботой и вниманием. Чтобы валяться в кровати. Знать, что любима. Лечиться от своей внутренней глухоты. Не думать ни о каком унылом «завтра». Чтобы всё – здесь и всегда.

– Исчерпывающе. – Саня потер нос, будто поправил невидимые очки. – Невозможно. Давай лучше попробуем тебя в белочку превратить. – Он широко улыбнулся, все еще надеясь исчерпать происходящее шуткой.

– Лучше в черепаху или бабочку. Не знаю, хочу ли я жить долго или умереть сегодня же.

– Умереть никогда не поздно, – неудачно сострил Кораблев.

– Хватит шутить! Во мне такая беспредельная сила и тоска, что я вот-вот взорвусь… Я все могу. Но мне этого не хватает. Выполни мою просьбу – избей меня. До бесчувствия. Каков каламбур! – Щедрый оскал Феи изображал неуместную здесь улыбку. – Может, тогда вновь научусь дышать…

Саня всерьез испугался – не лихих магических способностей Феи, а непоправимого отчуждения, готового коварно заполнить то, что раньше переполнялось любовью. Сквозь пьяную радужную пелену проступило: «Сейчас можно сделать какую-нибудь неосторожную гадость и потом себе не простить». По Феиным глазам, в которых он впервые усмотрел панику и нерешительность, угадал – осторожность, цивилизованность, приличия она оставила за дверью. Перед ним была угрюмая сила, ищущая выхода и усмирения.

– Меня остановить нужно. Пока не раскрошила чего-нибудь хрупкого, чего уже не собрать. По-взрослому отметелить. Выключить! – Она порывисто шагнула к нему и изо всех сил ударила его кулаком по щеке. – Избивать методично. Грубо. Не жалеть.

С каждым новым словом она пыталась бить его в лицо, то ладонью, то кулаком. Кораблев не очень успешно уворачивался, уходил от ударов. Но злость, весьма своеобразная тетечка, закипала.

Наткнувшись спиной на стену, получив кулаком в нос, Кораблев почти потерял контроль над собой. Следствием стал короткий удар в солнечное сплетение. Фея охнула, отступила. Саня было раскаялся, но извинения застряли у него в зубах – он увидел гримасу Феи – решительную, безумную.