Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

(АЖ) Вы часто ездили в Венесуэлу?

(ДВ) Раз двадцать. Но лишь однажды – к индейцам. Я часто бывала в Венесуэле, потому что занималась Корнелисом Зитманом.

(АЖ) А в другие страны Латинской Америки?

(ДВ) Я ездила в Мексику. Туда эмигрировали многие мои старые друзья. Сначала я поехала, чтобы повидаться с ними. А позднее, когда я по-настоящему занялась искусством, ездила, чтобы организовывать выставки. Виктор Серж к тому времени давно умер, но я снова увиделась с его сыном Влади[53]. Он был художником и моим другом, на год моложе меня. Изумительный человек! Он говорил так ласково. Ему повезло быть сыном своего отца, настоящего гения. Как художник он заново открыл старинную технику фресок. Боролся со сталинским течением в мексиканской живописи. Его творчество типично латиноамериканское.

(АЖ) Вы как-то сдержанно об этом говорите.

(ДВ) Нет-нет, не сдержанно. Но это не всем нравится, это не всеобщее искусство. Влади испытывал большое влияние сюрреализма. Какое-то время его также привлекал американский абстракционизм, он встречался с Ротко, но знают Влади в первую очередь по его историческим и политическим картинам. Они, как и вся мексиканская живопись, – эпичны, страстны. Он написал в Мехико фреску размером в две тысячи квадратных метров – там изображены все революции. А еще Влади расписал дом Троцкого. Но поскольку сам он был очень милым, очень мягким человеком, мне казалось, что живопись такого рода, не знаю почему, это не его. Что-то нежное Влади писал бы лучше. Но у него был талант.

(АЖ) В то время вам не хотелось привезти сюда мексиканских художников?

(ДВ) Нет. Много позже я выставила в Фонде Фриду Кало и ее мужа, Диего Риверу. Я могла бы познакомиться с Фридой Кало в то время, но как-то не случилось.

(АЖ) А что с Севой, внуком Троцкого?

(ДВ) Этот человек был мне еще ближе. Сева Волков был сыном дочери Троцкого от первого брака. Коммунисты убили всю его семью: его дядю Седова, его мать довели до самоубийства, деда уничтожили в Мехико. Все это, как всем известно, по прямому приказанию Сталина и самым подлым образом. Куда бы они ни поехали, за ними охотилось ГПУ. То есть в детстве жизнь Севы была в большой опасности. Жан Метрон, который написал историю рабочего движения, попросил меня присмотреть за ним в Париже. Сева родился в 1926 году – ему было девять лет, а мне шестнадцать. Я взяла его под свое крыло. Он был под моей опекой, пока его не отправили в Мексику.

Он стал ученым, изобретателем и заработал неплохие деньги. Когда многие годы спустя я ездила в Мексику, он приехал встретить меня на большой американской машине типа «Кадиллака» с четырьмя внучками, одна из которых как две капли воды была похожа на Троцкого. Я сказала ему: «Ты не забыл меня, Сева!» – «Как я мог? Я помню платье, которое ты тогда носила». Он запомнил все в таких подробностях! Как мы ели, как я его иногда ругала, помнил все о том времени, которое мы провели вместе. Мы навсегда остались друзьями. Это он позвонил мне в прошлом году, чтобы сообщить, что Влади умер в своей мастерской в Куэрнаваке.

Так что, когда я приезжала в Мексику, я жила у Влади, и мы часто ходили к Севе. Со мной все время кто-то был, они меня не отпускали.

(АЖ) А Северная Америка?

(ДВ) В Америке я занималась формированием коллекций. Я поучаствовала во многих из них. Но прежде всего я с большой радостью помогла подобрать коллекцию скульптур для Музея Нортона Саймона в Пасадене, в Калифорнии. Мы с Нортоном Саймоном были очень близки. И с его женами тоже: и с первой супругой, и со второй, актрисой Дженнифер Джонс, – мы были подругами. Нортон Саймон, умерший в 1993 году, был крупным американским промышленником еврейского происхождения. Он купил завод по производству соков и превратил его в компанию Vita Food, которая одно время была очень раскрученной. Потом она превратилась в Hunt, и ее кетчуп тоже был знаменит. Саймон стал выкупать доли в других компаниях: Max Factor, Avis, Canada Dry… Он был очень богат и собрал потрясающую коллекцию живописи: от Рембрандта до Моне и современных художников. А еще он был страстным поклонником индийского искусства и большим любителем скульптуры. Он приобрел отличную коллекцию скульптур Дега, Лорана, Липшица и, конечно, Майоля. В его коллекции – «Воздух», «Гора», «Река», «Помона», «Три грации», «Венера»… В общем и целом где-то двадцать статуй, в том числе монументальных, выставленных в садах музея. Мы остались в отличных отношениях. Я реставрирую его экспонаты. Я придумала одно средство против воздействия загрязненного воздуха на статуи – арматуру из нержавеющей стали, которая не разрушает постепенно статую изнутри, как это делает обычное железо.

(АЖ) Каким был ваш первый контакт с Соединенными Штатами?

(ДВ) Это был Нью-Йорк в 1958 году. У меня много друзей в Нью-Йорке. Первый раз я поехала туда на пароходе. Прибытие в Нью-Йорк морем – это потрясающее, очень впечатляющее зрелище, навсегда врезающееся в память. Одно это – своего рода подход к искусству модерна! Американское искусство тогда еще не было по-настоящему представлено в галереях – в них выставляли в основном европейское. Мне очень понравились американцы – как они работают, их простая, честная жизнь. Я люблю Америку и езжу туда раза два в год. А раньше ездила по крайней мере пять раз.

(АЖ) Поскольку вы ездили туда регулярно, вы видели, как расцвела Нью-Йоркская школа. У вас не было соблазна привезти кого-то из художников во Францию?

(ДВ) Нет. Для меня это слишком сложно. Я не была настолько умна. Хотя могла бы привезти – кое-какие связи сложились. Марк Ротко, несмотря на свой довольно-таки мрачный характер, меня очень ценил. Он родился в Российской империи, хотя и на севере, – у него были те же, что у меня, корни. Но все уже было дорого, а я не хищница. Я не хотела отнимать у американских арт-дилеров их художников. Это делали другие. И действительно, это была прекрасная эпоха в нью-йоркском искусстве. Сейчас искусство там по большей части ужасное. Просто салонное искусство, хоть оно и прикидывается чем-то еще.

(АЖ) Вы встречались со многими американскими художниками?

(ДВ) Да, с Колдером, Дженкинсом, Джаспером Джонсом, со многими другими. Когда я рассказывала о них во Франции, мне говорили: «Да все они вышли из фовистов!» Вовсе нет! У них своя душа, они работают по-своему.

(АЖ) А когда вы составляли коллекции, речь шла о Майоле?

(ДВ) Не только о