Град обреченный - Аркадий и Борис Стругацкие
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А-а-а!
– Я буду беспощаден! Во имя народа! Я буду жесток! Во имя народа! Я не допущу никакой розни! Хватит борьбы между людьми! Никаких коммунистов! Никаких социалистов! Никаких капиталистов! Никаких фашистов! Хватит бороться друг с другом! Будем бороться друг ЗА друга!..
– А-а-а!
– Никаких партий! Никаких национальностей! Никаких классов! Каждого, кто проповедует рознь, – на фонарь!
– А-а-а!
– Если бедные будут продолжать драться против богатых! Если коммунисты будут продолжать драться против капиталистов! Если черные будут продолжать драться против белых! Нас растопчут! Нас уничтожат!.. Но если мы! Встанем плечом к плечу! Сжимая в руках оружие! Или отбойный молоток! Или рукоятки плуга! Тогда не найдется такой силы, которая могла бы нас сокрушить! Наше оружие – единство! Наше оружие – правда! Какой бы тяжелой она ни была! Да, нас заманили в ловушку! Но, клянусь богом, зверь слишком велик для этой ловушки!..
– А! – рявкнула было толпа и ошеломленно смолкла. Вспыхнуло солнце.
Впервые за двенадцать дней вспыхнуло солнце, запылало золотым диском на своем обычном месте, ослепило, обожгло серые выцветшие лица, нестерпимо засверкало в стеклах окон, оживило и зажгло миллионы красок – и черные дымы над дальними крышами, и пожухлую зелень деревьев, и красный кирпич под обвалившейся штукатуркой…
Толпа дико взревела, и Андрей завопил вместе со всеми. Творилось что-то невообразимое. Летели в воздух шапки, люди обнимались, плакали, кто-то принялся палить в воздух, кто-то в диком восторге швырял кирпичами в прожектора, а Фриц Гейгер, возвышаясь над всем этим, как Господь Бог, сказавший «да будет свет», длинной черной рукой указывал на солнце, выкатив глаза и гордо задрав подбородок. Потом голос его снова возник над толпой.
– Вы видите?! Они уже испугались! Они дрожат перед вами! Перед нами! Поздно, господа! Поздно! Вы снова хотите захлопнуть ловушку? Но люди уже вырвались из нее! Никакой пощады врагам человечества! Спекулянтам! Тунеядцам! Расхитителям народного добра! Солнце снова с нами! Мы вырвали его из черных лап! Врагов человечества! И мы больше никогда! Не отдадим его! Никогда! И никому!..
– А-а-а!
Андрей опомнился. Стася в телеге не было. Дядя Юра, широко расставив ноги, стоял на передке, потрясал пулеметом и, судя по налившемуся кровью затылку, тоже ревел нечленораздельное. Сельма плакала, колотя Андрея кулачками по спине.
Ловко, холодно подумал Андрей. Тем хуже для нас. Чего я тут сижу? Мне бежать надо, а я сижу… Преодолевая боль в боку, он поднялся и выпрыгнул из телеги. Вокруг ревела и шевелилась толпа. Андрей полез напролом. Первое время он еще берегся, пытался защититься локтями, да разве в такой каше убережешься!.. Покрытый п<о>том от боли и подступающей тошноты, он лез, толкался, наступал на ноги, даже бодался и наконец выбрался-таки в Стульчаковый переулок. И все это время вдогонку ему гремел голос Гейгера:
– Ненависть! Ненависть поведет нас! Хватит фальшивой любви! Хватит иудиных поцелуев! Предателей человечества! Я сам подаю пример святой ненависти! Я взорвал броневик кровавых жандармов! У вас на глазах! Я приказал повесить воров и гангстеров! У вас на глазах! Я железной метлой выметаю нечисть и нелюдей из нашего Города! У вас на глазах! Я не жалел себя! И я получил священное право не жалеть других!..
Андрей ткнулся в подъезд редакции. Дверь была заперта. Он злобно ударил в нее ногой, задребезжали стекла. Он принялся стучать изо всех сил, шепча ужасные ругательства. Дверь отворилась. На пороге стоял Наставник.
– Входи, – сказал он, посторонившись.
Андрей вошел. Наставник запер за ним дверь на засов и повернулся. Лицо у него было мучнисто-бледное, с темными кругами под глазами, и он то и дело облизывал губы. У Андрея сжалось сердце – никогда раньше он не видел Наставника в таком подавленном состоянии.
– Неужели все так плохо? – спросил Андрей упавшим голосом.
– Да уж… – Наставник бледно улыбнулся. – Уж чего тут хорошего.
– А солнце? – сказал Андрей. – Зачем вы его выключали?
Наставник стиснул руки и прошелся взад-вперед по вестибюлю.
– Да не выключали мы его! – проговорил он с тоской. – Авария. Вне всякого плана. Никто не ожидал.
– Никто не ожидал… – повторил Андрей с горечью. Он стянул плащ и бросил его на пыльный диван. – Если б не выключилось солнце, ничего бы этого не было…
– Эксперимент вышел из-под контроля, – пробормотал Наставник, отвернувшись.
– Вышел из-под контроля… – снова повторил Андрей. – Вот уж никогда не думал, что Эксперимент может выйти из-под контроля.
Наставник посмотрел на него исподлобья.
– Н-ну… В известном смысле ты прав… Можно смотреть на это и таким образом… Вышедший из-под контроля Эксперимент – это тоже Эксперимент. Возможно, кое-что придется несколько изменить… заново откорректировать. Так что ретроспективно – ретроспективно! – эта тьма египетская будет рассматриваться уже как неотъемлемая, запрограммированная часть Эксперимента.
– Ретроспективно… – еще раз повторил Андрей. Глухая злоба охватила его. – А что вы теперь прикажете делать нам? Спасаться?
– Да. Спасаться. И спасать.
– Кого спасать?
– Всех, кого можно спасти. Все, что еще можно спасти. Ведь не может же быть, чтобы некого и нечего было спасать!
– Мы будем спасаться, а Фриц Гейгер будет проводить Эксперимент?
– Эксперимент остался Экспериментом, – возразил Наставник.
– Ну да, – сказал Андрей. – От павианов до Фрица Гейгера.
– Да. До Фрица Гейгера, и через Фрица Гейгера, и невзирая на Фрица Гейгера. Не пускать же из-за Фрица Гейгера пулю в лоб! Эксперимент должен продолжаться… Жизнь ведь продолжается, несмотря ни на какого Фрица Гейгера. Если ты разочаровался в Эксперименте, то подумай о борьбе за жизнь…
– О борьбе за существование, – криво усмехнувшись, проговорил Андрей. – Какая уж теперь жизнь!
– Это будет зависеть от вас.
– А от вас?
– От нас мало что зависит. Вас много, вы все здесь решаете, а не мы.
– Раньше вы говорили по-другому, – сказал Андрей.
– Раньше и ты был другой! – возразил Наставник. – И тоже говорил по-другому!
– Боюсь, что я свалял дурака, – медленно проговорил Андрей. – Боюсь, что я был просто глуп.
– Боишься ты не только этого, – с каким-то лукавством заметил Наставник.
У Андрея замерло сердце, как это бывает, когда падаешь во сне. И он грубо сказал:
– Да, боюсь. Всего боюсь. Пуганая ворона. Вас когда-нибудь били сапогом в промежность?.. – Новая мысль пришла ему в голову. – Да вы ведь и сами побаиваетесь? А?
– Конечно! Я же говорю тебе, что Эксперимент вышел из-под контроля…
– Э, бросьте! Эксперимент, Эксперимент… Не в Эксперименте дело. Сначала павианов, потом – нас, а потом и вас, так ведь?..
Наставник ничего не ответил. Самое ужасное заключалось в том, что Наставник не сказал на это ни слова. Андрей все ждал, но Наставник только молча бродил по вестибюлю, бессмысленно передвигал с места на место кресла, стирал рукавом пыль со столиков и даже не глядел на Андрея.
В дверь постучали – сначала кулаком, а потом сразу стали бить ногой. Андрей отодвинул засов – перед ним стояла Сельма.
– Ты меня бросил! – сказала она возмущенно. – Я еле пробилась!
Андрей стесненно оглянулся. Наставник исчез.
– Извини, – проговорил Андрей. – Мне было не до тебя.
Ему было трудно говорить. Он старался подавить в себе ужас от одиночества и ощущения беззащитности. Он с дребезгом захлопнул дверь и торопливо задвинул засов.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Редакция была пуста. Видимо, сотрудники разбежались, когда началась пальба около мэрии. Андрей проходил по комнатам, равнодушно оглядывая разбросанные бумаги, опрокинутые стулья, неопрятную посуду с остатками бутербродов и чашки с остатками кофе. Из глубины редакции доносилась громкая бравурная музыка, это было странно. Сельма тащилась следом, держа его за рукав. Она все говорила что-то, что-то сварливое, но Андрей ее не слушал. Зачем я сюда приперся, думал он. Все же удрали, дружно, как один, и правильно сделали, сидел бы сейчас дома, лежал бы в постели, гладил бы свой несчастный бок и дремал, и наплевать на все…
Он вошел в отдел городской хроники и увидел Изю.
Сначала он не понял, что это Изя. За дальним, в углу, столом, согнувшись над раскрытой подшивкой, стоял, упираясь широко расставленными руками, неряшливо, ступеньками остриженный посторонний человек в подозрительной серой хламиде без пуговиц, и только через мгновение, когда человек этот вдруг знакомо осклабился и принялся знакомым жестом щипать себя за бородавку на шее, Андрей понял, что перед ним Изя.
Некоторое время Андрей стоял в дверях и смотрел на него. Изя не слышал, как он вошел. Изя вообще ничего не слышал и не замечал – во-первых, он читал, а во-вторых, прямо у него над головой висел репродуктор, и оттуда неслись громовые бряцания победного марша. Потом Сельма ужасно завопила: «Да ведь это же Изя!» – и ринулась вперед, оттолкнув Андрея.
