Сибирь - Георгий Марков

- Один скачет, а другой ждет. Что-то они задумали, - взволнованно сказала Катя, снова мысленно возвращаясь к вчерашнему сообщению Наспмовича. - Наверное, мой, пропуск все-таки их насторожил. Маша, я все возьму на себя...

Но что имела в виду Катя под этими словами, она не успела сказать. Молодой полицейский во все горло закричал, с трудом сдерживая коня:

- Эй, девки! Вы куда идеае-то?

- В Ольговку, господин офицер, - соврала Маша.

- Ну вот что... Тырр, ты, язва... - безжалостно натягивая поводья и ожесточенно дергая ими, заговорил полицейский. - Скоро нагонит вас почтовая пара, скажите охраннику, чтоб подвез до Семилужков. Велел, мол, Карпухин... Не забудете? Карпухин...

- Спасибочко... Спасибо! - крикнула вдогонку полицейскому Маша. Вот тебе и на! Ждали одно, а получили совсем другое. В первую минуту даже слов ие нашлось.

Когда полицейские скрылись в лесу, девушки остановились, чтоб обдумать происшедшее.

- Что ж они задумали, Маша? Что?

- Без подвоха мы им не нужны, Катя.

Девушки стояли под ветками пихты, всплескивали руками, смотрели друг на друга, чувствуя свою беспомощность перед загадкой, которая возникла до умопомрачения нежданно-негаданно.

- Может, они решили арестовать нас? Сами кудато торопятся, а тут почтовая подвода подвезет нас прямехонько к ним в лапы.

- Логично, Маша! И скорее всего именно так, - согласилась Катя.

Они замолчали, напряженно думали. Так-то, так, а что-то вроде бы не склеивается одно с другим! Арестовать? А за что, по какому поводу? Впрочем, насчет повода беспокойства излишние. Подозрение! Ну а почему надо их тащить в Семилужки? Не проще ли повернуть в город? В городе тюрьма, следователь, прокурор, суд...

А в Семилужках волостная каталажка, да и та небось за войну-то рухнула...

- А не паникуем мы с тобой, Маша? - вдруг сказала Катя тем спокойным голосом, который и ее саму и подружку вернул к трезвым суждениям.

- А может, он, кобель, повеселиться с нами в Семилужках надумал?! воскликнула Маша.

- Вполне допускаю и это, - сказала Катя. - А все же вопрос остается: проситься нам на подводу или нет? - помолчав, добавила она.

- Хорошо бы! От Семилужков до Лукьяновки рукой подать. А то ноги-то затоскуют. Лазаря запоешь, - смеялась Маша.

- А можем мы сойти раньше? - спросила Катя.

- А почему же нет?

- Я все думаю: не подвох ли какой? - вновь засомневалась Катя. Но дальше размышлять уже не было времени. Почтовая пара рысила совсем близко, слышалось, как пофыркивают кони, постукивает на ухабинах; кошевка.

- Эй, дед, остановись! Карпухин приказал подвезти нас до Семилужков! с озорством крикнула Маша.

Бородатый старик, сидевший на передке с вожжами в руках, придержал коней, сказал, чуть кивая головой, упрятанной в мохнатой папахе:

- А тута поважнее начальство есть...

Заглянув в кошевку, девушки увидели скорчившегося солдата с винтовкой в руках. Он крепко спал, стиснув зубы, отчего лицо его казалось яростно-ожесточенным.

- Лука, подвинься. Карпухин девок велел подвезть, - сказал старик, с затаенной усмешкой поглядывая через плечо на солдата.

Упоминание о Карпухине подействовало на солдата подобно удару в подбородок. Он лязгнул зубами, подскочил на мешках с почтой, открыл испуганные глаза.

- Куда ты меня кличешь? - бормотнул солдат.

- Подвинься, говорю. Девчата вон хотят подъехать.

- Ну, ну, пускай себе, - сонно сказал солдат, но тело свое, закутанное в шинель и тулупчик, передвинул на край кошевки.

Катя и Маша не заставили себя долго ждать. Они сели на заднее сиденье кошевы, прижались друг к другу. Так и теплее и уютнее.

Старик прикрикнул на коней, щелкнул раз-другой бичом.

- Давненько ли енералы-то проскакали? - оборачиваясь, спросил он. Видать, старик заскучал, сидя на передке, и ему хотелось поговорить. Катя тоже решила не упускать момента, расспросить кое о чем ямщика.

- Версты две уже отмахали, - сказала она.

- Побольше, - уточнила Маша.

- Ну, ведь у них кони! -восторженно откликнулся старик.

- Они куда так торопятся? Будто на пожар, без передыха. Любопытствующие Катины глаза встретились с такими же любопытствующими глазами старика.

- Возле Большой Дороховой почту разграбили, ну вот они и ринулись.

- Убили кого-нибудь?

- Убить не убили, а помяли ямщика с почтарем.

Деньги, само собой, забрали.

- Много денег было?

- Способия солдаткам на всю волость везли. Сколько там сумм было одному богу известно. Остались бабы и детишки на мели. Недаром говорится: где тонко, там и рвется,

- Выдадут! Вдовы и сироты за разбой не ответчики, - сказала Маша.

- Как бы не так, милая. Не выдают!

- Не имеют права, - возмутилась Катя.

- Об твое право, девка, ноги господа вытирают, - вдруг очнувшись, сказал солдат.

- Ты смотри-ка, мы думаем, он спит, а он - ушки на макушке. Обскажи, Лука, девкам, пусть зараныпе учатся на кулак нужду мотать.

Солдат сдвинул с переносицы шапку, подобрал ноги, но отмолчался.

- Ох и хватил Лука мурцовки! С германцем воевал, с австрияком воевал, два раза раненный был...

А домой не пущают. Приставили вот почту от варнаков стеречь.

Пока старик сообщал девушкам, что за особа охранник почты, сам солдат слушал его слова о себе с подчеркнуто серьезным видом. Глаза замерли, устремленные к какой-то одной точке, и что-то светилось в них горькое-горькое, до ужаса мученическое.

- Истинно так, - сказал он, когда старик умолк. - Русская душа, девки, как конопляная нитка: ткут - бьют ее, холст отбеляют - опять ее бьют, справу сошьют - опять рубелем по ней лупят.

- Ну а конец-то когда-нибудь этому битью настанет, или вечно так будет? - спросила Катя, улавливая настроение солдата.

Тот сощурил глаза, пристально посмотрел на девушек и опустил голову, пристанывая. Катя поняла, что солдат опасается вести дальше откровенный разговор, а может быть, считает своих собеседниц еще зелеными, чтоб судить о житье-бытье.

Но старик, полуобернувшийся на передке к своим пассажиркам, вовсе не хотел свертывать разговор.

У него еще путь длинный, и ему не один час придется сидеть в молчании. А он ведь не ворон на суку, поговорить для него все равно что чаю с медом напиться.

Душа от доброго разговора сладко млеет, краше жизнь становится...

- А как же, милая, настанет конец, беспременно настанет! Вот как ноги протянешь, так тебе сразу и полегчает. - Старик засмеялся протяжным смехом, и в уголках его глаз выступили слезинки. Они скатились по щекам, исчезнув в бороде.

- Ну, дед, и весельчак же ты! - позавидовала Маша. У нее на холоде заныла рука, и она старалась уложить ее в укромное местечко - между своим боком и Катиным.

- А что нам, девка, журиться, у нас мука не слежится, - снова с хохотом сказал старик, но, чуть помолчав, уже серьезно продолжал: - Слышь, по-всякому пробовал жить. Тосковал по достатку, завидовал богатым, пробовал в церкву ходить на каждую службу - никуда судьбину свою не сдвинул... А раз так - и горевать перестал...

- Да ты что, одинокий? - спросила Катя.

- Я у господа, девка, не обсевок в поле. Четырех дочерей и трех сыновей вырастил. Одних внуков на трех лавках не уместишь.

- Все живые?

- Все, окромя сына Василия. Пал на войне.

- И все с тобой?

- Рассыпались, как груздья на лужайке. Девки замужем, сыны на приисках, внучата кто где. Со старухой хлеб жуем...

- А кони твои?

- Были б мои, не распустил бы внучат по людям.

Хозяйские. Почтовую гоньбу десятый год хозяин держит.

- Не боишься, что ограбят или убьют?

- Не из пугливых! И раньше не боялся, а теперь-то при Луке кто меня тронет? Убивают, девка, богатых, с них есть что взять.

Пока Катя разговаривала с ямщиком, солдат лежал все с тем же ожесточенным видом, как и прежде. Вдруг он резко поднялся, опираясь на локоть, сказал:

- Врешь, старик! Богатых убивают одиночками, а бедных - тыщами!

И снова лег, зажмурив глаза и стиснув зубы.

- Во-во! Уж тут ты влил в самую середку, Лука!

А вы, девки, чьи будете? Куда вас мать пресвятая богородица несет? Али енералов ублажать едете? Ох, девки, лют до вашего брата этот Карпухин... По деревням солдатки стоном от него стонут. - Старик так и сыпал своей окающей скороговоркой, будто орехи щелкал.

- Нужен нам твой Карпухин! Тоже сказанул, дед!

Мы городские, едем к родителям. Типографские мы. Из тех, что газеты печатают. Знаешь?

- Как же, куривал! А только за что про что Карпухин посадил вас? Он за так даже вшу с себя не сбросит.

И тут опять вскочил солдат:

- Постой, старик, не зубоскаль! Эвон они какие!

Ну сказывайте, что там в газете пишут? Скоро, нет, кровь из народа перестанут сосать? Одни ребра остались, а у иных и ребра повыбили...

Солдат возбужденно дышал, в груди его что-то свистело, в глазах стояла мука.

- А ты приляг, Лука. Сейчас мы тебе расскажем, - заботливо сказала Катя, дотрагиваясь до плеча солдата.

Ласковый тон Кати возымел действие: солдат подогнул локоть, опустил голову, в глазах его померкла мука и затеплилась надежда,