Тайна Ночи Свечей (СИ) - Дьюк Эйвери

Но не успел Ригби преодолеть и нескольких ступеней, как былая тяжесть вновь преградила путь, проявив на этот раз еще большую настойчивость. Настырный зверь поднялся на задние лапы, поставив передние на перекладины лестницы. Он сумел ухватить, ускользающую жертву, только теперь уже лишь за носок сапога. На большее длины отростка, к счастью, не хватило.

— Да подавись ты, только оставь меня наконец в покое, — гаркнул Ригби, выдергивая окровавленную ногу из разрезанного сапога.

Дальнейший подъем продолжался в абсолютной тишине, нарушаемой лишь мерными ударами одного сапога и тихими вздохами, притаившегося внизу зверя. Никаких новых действий чудовище не предпринимало. Оно молча следило за движениями удалявшегося беглеца, раскрыв пасть и ловя, падавшие сверху капли крови.

Ригби старался не смотреть вниз, но то и дело поддавался, опускал взгляд и неизменно натыкался на горящие огоньки, сопровождавшие каждый его шаг. Спокойный изучающий взгляд будто намекал на скорую встречу и месть…

Но вскоре и это прекратилось. На смену огненным точкам явились яркие языки пламени, а зверь исчез, очевидно, решив наконец убраться из эпицентра пожара. На то, что огонь покончит с чудовищем, Ригби уже не надеялся. Кем бы ни было это существо, Хозяйка Свечей явно благоволила ему.

Глава 13.1 Лестница

Короткий судорожный вдох, неловкий взмах рукой, а за ним безвольное погружение, окончившееся тихим одиноким всплеском. Ледяная вода все же дождалась своего часа. Невыносимая тяжесть опустилась на грудь, сдавила виски и потянула вниз, цепко ухватив отчаявшуюся жертву за ноги. Спасительный шанс на еще один глоток воздуха застыл на поверхности, не сумев преодолеть черную рябь моря. Лишь робкие закатные лучи проскальзывали сквозь незримые водяные путы, тревожно отражались в широко распахнутых, угасающих глазах и тут же уносились прочь. Они будто спешили попрощаться, а может попросить прощения, за то, что не cмогли помочь или хотя бы задержаться до конца и не бросать наедине с бездушной темнотой ночного пролива. Упрямая надежда нехотя покидала разум, а за ним и глупую, вечно на что-то рассчитывающую душу. Во всем теле оставалось лишь всеми покинутое, усыпляющее безразличие.

Продолжать жалко барахтаться, выталкивать из осипшего горла болезненный крик, которого все равно никто не услышит и до последнего не опускать руки… К чему все это? Совсем скоро над затихшим проливом начнет разгуливать ночной ветер, тот самый, именуемый старыми рыбаками, Злым. Ласковые, убаюканные жарким солнцем волны, очнутся ото сна, обернутся мстительными воительницами и отправятся на охоту, выискивая смельчаков, посмевших задержаться в черных водах дольше дозволенного. Им так редко удается поживиться свежей добычей…

Шуттанцы — мудрый народ, издревле привыкший чтить зароки предков. Они знают смерть в лицо, питают к ее величественной персоне уважение и не испытывают страха при мысли о путешествии за грань… Быть может, именно благодаря этому, они и остаются безучастными ко всем ее посулам и настойчивым уговорам попытать удачу в череде веселых, будоражащих кровь игр.

В мирное время воинственные сыны королевства соблюдали осторожность и не гнушались поделиться дельными советами с теми, кому не посчастливилось родиться с их знаменитым национальным здравомыслием. Наибольшей заботы удостаивались хвастливые заезжие чужаки, напоминавшие шуттанцам сладкоголосых хохлатых попугаев — жутко забавных и совершенно безобидных. Приезжих нередко переполняла опасная убежденность в их собственном бесстрашии и неуязвимости, а потому они, как никто другой, нуждались не только в добром совете, но и в защите от самих себя, которую им с радостью предоставляли.

Обделенными благотворным влиянием предупреждений оказывались лишь те немногие, кому хватало глупости явиться в Шутту со злом. К услугам таких редких гостей открывались все дороги. Им охотно позволяли даже запретные морские прогулки по черным водам пролива. Более того — с ними великодушно отряжали самых «крепких» и «весомых» сопровождающих, способных в полной мере продемонстрировать всю глубину истинно шуттанского гостеприимства.

Одна беда — назад из увлекательных путешествий так никто и не возвращался. Дикая красота местной стихии оказывала неизгладимое впечатление и не желала отпускать ни чужака, ни его свиту. И если о «весомом» сопровождающем так никто и не вспоминал, то расставание с его «крепким» товарищем отзывалось явственным сожалением.

Да и что толку от таких скучных гостей самому морю? Оно, как ребенок, ждало даров, обожало ломать живые игрушки и злилось каждый раз, как ему доставалась очередная мертвая кукла. До такой пустышки ему не было дела, как, впрочем, и до молитв несчастных, призревших более чем недвусмысленное предупреждение об опасности, таящейся в ночных священных водах пролива.

В темный час, никто из пребывающих в здравом уме и при доброй памяти, не отваживался бросить открытый вызов проливу, если, конечно, не желал мучительной, долгой смерти. Его коварные воды ни за что не отдавали своего и жестоко наказывали любого, кто рисковал нарушить закон. Единственный, кому море еще могло позволить совершить успешный заплыв, должен был предварительно потребовать Суда богов и на глазах сотен свидетелей прыгнуть со скалы Справедливости, поклявшись переплыть ночной пролив до того, как вод коснутся первые лучи восходящего солнца. Сдержав клятву, просящий доказывал свою неоспоримую правоту и больше никто не смел подвергать сомнениям его невиновность.

Вот только на этот раз, ни о каком священном суде речи не шло, лишь о поразительном скудоумии и вопиющей беспечности, так не свойственной коренным жителям королевства. Факелы не горели, не раздавалось ободряющих окриков зрителей, а о помощи не стоило и мечтать, даже от богов… За нахождение в черных водах после заката, без веской на то причины, последние могли лишь покарать. А раз так, то и незачем продлевать агонию, пытаясь пробить брешь в боку непреложной истины, гласящей о невозможности преодолеть черные воды Керри вплавь посреди ночи. Легче поддаться ненавязчивым уговорам переливистого гула и добровольно опуститься на учтиво расстеленное песчаное дно.

К тому же всем известно — утопленники на особом положении, с них и спросу никакого, ведь что толку расспрашивать о злодеяниях того, кто ухитрился набрать в рот воды, только бы не отвечать на неудобные вопросы грозного стража грани. Не такая уж и плохая перспектива!

И все же, все не так просто… Есть нечто важное, маячащее где-то на периферии ускользающего сознания, заставляющее продолжить неравный бой и попытаться одержать победу над непокорной злобствующей стихией. Оно нестерпимо жжется, толкается под веками, всеми силами не позволяя замереть и окончательно сдаться. «Тебе необходим еще один глоток воздуха!» — вот о чем настойчиво шепчет яростный, непримиримый голосок, рождающийся в недрах затуманенной головы.

Но зачем, неужели все дело в недостойном шуттанца, пустом страхе смерти, отличающем всех бессловесных тварей и смешных чужаков? От одной мысли об этом становится гадко, ведь должно же быть что-то большее. Не слишком ли проста и безобразна разгадка? Но нет, ему не за что стыдиться… Потому как выжить должен не только он, но еще и вверенная его заботе чужачка — беспечная и не в меру самонадеянная, впрочем, как и все чужаки. Уже не имеет значения, что именно по ее вине они оба очутились у жадной грани, изготовившейся распахнуть свои, крошащие ребра объятия. Куда важнее то, что он дал слово позаботиться о глупой девчонке и слово свое он сдержит!

Невыносимо медленный, тягучий поворот головы дался с трудом. Отросшие смоляные пряди потянулись к глазам, заслоняя и без того скудный обзор. Вслед за ними накатило острое, почти болезненное сожаление — утерянный в волнах шнурок, был совсем новым! Он только вчера купил его у торговца заморскими диковинками, а ведь тот клятвенно заверял, будто дорогостоящая безделушка притягивает удачу… Какая бесстыжая ложь! И почему обычно ко всему подозрительная Тера, захотела поверить в нее?