Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера - Артем Юрьевич Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правда, начинал совсем не как киношник. Воевал в гражданскую, служил в Одесской ЧК. Потом меня перевели в Иностранный отдел и отправили нелегалом в Мексику. Когда вернулся, пригласили консультантом на Одесскую кинофабрику, где снимали фильм о борьбе с бандами. Вот там я познакомился с кино, этим чудом XX века. Сильное впечатление на меня произвело кинопроизводство. Прежде я не представлял, как в павильонах работают, где могут что угодно снять так, чтобы на экране реальным казалось. Морское сражение, крушение поезда, полет в космос, да мало ли. Все это меня зацепило, и я оказался нужным человеком. Картин о военных и разведчиках много наснимали, да и сейчас снимают. За первой последовала вторая, затем третья, и в итоге я стал своим человеком на кинофабриках Одессы, Ялты, Киева и Москвы.
Но все это не отменяло моей основной работы, разные приходилось выполнять задания, и все считались особыми…
А Шмулю повезло. Буквально накануне моего приезда в Нью-Йорк его арестовали и посадили в тюрьму – по обвинению в хищении крупной суммы денег. Обвинил тот самый прогрессивный продюсер, который финансировал съемки разоблачительного фильма про индейцев, но сделавшись реакционным, он перестал бросать деньги на ветер. Немалые средства были израсходованы и Шмуль в них не отчитался. Мог отчитаться, отдав отснятый материал, но пленка была ему дорога как жизнь, и отдавать ее он отказался. На суде выступал со страстными антиамериканскими и антиимпериалистическими филиппиками, заявлял, что лучше Советского Союза страны нет, и на его фоне Соединенные Штаты являют собой пример неравенства, эксплуатации и человеческой подлости. Это закрыло перед ним возможности натурализации за океаном, зато изменило о нем мнение вождя, внимательно следившего за приключениями режиссера. В результате полпредству было поручено вытащить страдальца из каталажки, а мне – не ликвидировать, а сопроводить в родные пенаты. С пленкой всё же пришлось расстаться и выплатить продюсеру компенсацию за моральный ущерб. Правда, не режиссер это сделал, а полпредство.
После чего мы со Шмулем сели на пароход и отплыли на родину. Он был польщен таким эскортом, не догадываясь, что моя первоначальная цель вовсе не сводилась к обеспечению его комфорта и безопасности.
Должен признаться, мы сдружились. Мне пришелся по душе этот полусумасшедший киношник – с вечно всклокоченной шевелюрой, дерганый, импульсивный, менявший свое настроение и свои планы по десять раз на дню. Жизнь его интересовала лишь в той мере, в какой могла послужить предметом для отображения на экране. Позабыв неудавшийся вестерн, он был поглощен мыслью о картине, посвященной нашествию на Русь хана Батыя. Причем в новом историко-культурном прочтении. Предполагалось изобразить ордынцев как смелых и доблестных воителей, под стать русским. Такая идеологическая интерпретация должна была укрепить братство советских народов, в данном случае русских и татар. А заодно – отношения с Монгольской народной республикой. Однако начальство эту новаторскую идею не поддержало и пришлось Шмулю снимать «Щит родины». Впрочем, этот проект его тоже воодушевлял.
Вместе с Варшавером они планировали снимать некоторые сцены, особенно массовые, несколькими камерами, а потом удивить мир каким-то особенно оригинальным и передовым экспрессивным монтажом. Оба клялись, что заткнут за пояс Говарда Хьюза с его «Ангелами ада».
Здесь, на Ходынском аэродроме, я насчитал 7 камер. Четыре разместили на сторожевых вышках, операторы там дежурили вместе со стрелками НКВД. Помимо камер, на вышках были установлены 37-миллиметровые зенитные пушки – серьезное оружие, отечественная разработка. Высота огня – больше одного километра, не шутка. Они могли и по наземным целям шпарить. Вообще, аэродром хорошо охранялся. КПП по периметру, дежурный взвод в казарме.
Шмуль и Варшавер вооружились ручными камерами, а седьмую возили туда-сюда на тележке по рельсам.
Я не показывал, что нервничаю. Держался уверенно. Прохаживался, заложив руки за спину, небрежно поплевывал. В наброшенной на плечи черной кожаной куртке и черной кожаной фуражке со звездочкой. Во всем моем облике сквозили бесшабашность, фанаберия и сознание собственного превосходства над толпившимися вокруг киношниками. Но когда, как бы невзначай, я бросал взгляд на портреты вождей на стене здания, то взгляд у меня, конечно, менялся. На восторженно-почтительный, скажем так. Там еще были портреты размером поменьше – Молотова и Риббентропа. Немного пониже – два транспаранта. Первый информировал о том, что «НСДАП и ВКП (б) – братья навек», а на втором было написано: «СССР и Германия: дружба и боевой союз, скрепленные кровью». Ну, еще серп, молот, свастика, всё как полагается.
Шмуль, отличавшийся нетерпением, вел себя суетливо, подходил то к одному оператору, то к другому, перебрасывался парой слов, зачем-то отбегал к зданию аэровокзала, стоял там пару минут, подпирая стену, после чего нервно закуривал, не докурив, бросал папиросу и бросался ко мне с таким выражением мольбы и надежды на своей круглой физиономии, будто я был волшебником и от меня зависело ускорить прилет самолета.
Любовно осматривал меня со всех сторон и льстил самым беспардоннейшим образом:
– Ах, какой же вы видный мужчина, я счастлив, что вы с нами, не представляете, как я счастлив, и вся наша киногруппа счастлива просто безумно, я бы взял вас сниматься, а что вы на это скажете? Уходите из своего этого… – тут он на всякий случай опасливо не договаривал, – и приходите сниматься, нам нужны красавцы-чекисты-большевики-воины.
Насчет своей «красоты» я никаких иллюзий не питал. Когда-то был симпатичным, в гимназии девушки меня называли обаяшкой. Но однажды в бою, когда пошли врукопашную против поляков, мне перебили нос и сломали челюсть. Срослась она немного неправильно и это сказалось на внешности. А на правой щеке остались шрамы от шрапнели. Это уже Испания…
Там я провел почти год. Диверсии устраивал, налаживал разведку, учил испанских товарищей нашему ремеслу. А заодно наблюдал, как мы гробили дело республики и бросили ее к чертовой матери. Для нас это был полигон – опробовали новые самолеты, танки и прочую технику. И сотни троцкистов к стенке поставили, в Барселоне устроили настоящее побоище.
Но это так, между прочим. А на
