Ребята Скобского дворца - Василий Смирнов

Молодая женщина, по виду кухарка, в ситцевом платье и в накинутой на плечи плисовой жакетке, скороговоркой, торопливо рассказывала:

— Вывели его на двор, поставили к стенке...

Царь, прищурив глаза, смотрел на своего поверженного врага. Не чувствовал он той радости, которую ожидал.

— С-собака! — пробормотал он и пошел в дом.

Ребята поднялись на второй этаж. В широко распахнутую дверь квартиры околоточного свободно, громко разговаривая, входил народ. Сын околоточного, рыжеволосый Ромка, стоял у постели, на которой лежала с бледным заплаканным лицом его мать. Ромка стоял, низко опустив плечи, и смотрел на всех исподлобья, озлобленно. Встретившись глазами с Ванюшкой, он еще более ссутулился.

«Если победит царская власть, мстить будет», — подумал Ванюшка, выходя на улицу. По-прежнему у него ныло сердце и до слез было жаль Жучка.

С Финского залива дул порывистый, влажный ветер, кружились галки. По заполненному народом Среднему проспекту с грохотом мчались автомашины, на подножках, на крыльях и даже на крышах которых сидели и лежали люди с винтовками в руках. На многих улицах все еще продолжали стрелять. Но всем было ясно, что старая власть доживает последние дни, если не часы.

Вылавливали скрывавшихся городовых, жандармов, царских сановников. Горели разгромленные полицейские участки. Огромные клубы черного дыма окутывали на Литейном проспекте здание окружного суда. Вокруг него суетились люди, бросали в огонь выкинутые из разбитых окон связки судебных дел. Улицы шумели. На всех перекрестках то и дело возникали короткие, бурные митинги. Всюду солдаты и даже казаки братались с рабочими, студентами. Из рук в руки переходили революционные листовки.

Как и накануне, там, где происходила особенно ожесточенная перестрелка, где собиралось больше всего народу, можно было видеть петроградских ребят. Скобари и гужееды ни на минуту не выпускали из виду своего вожака. С ним было сподручнее ходить по улицам. Длинная солдатская шинель Царя с погонами на плечах, его мохнатая черная папаха и «Георгий» на груди всюду открывали дорогу ребятам. Взрослые с Царем считались. Его дружелюбно величали братишкой. Длинный хвост скобарей за ним никого не удивлял.

Царь как магнит притягивал к себе и посторонних мальчишек. Кратчайшим путем через Николаевский мост ребята вернулись к себе на Васильевский остров и попали в самое пекло. На Большом проспекте, не доходя до Косой линии, цепи вооруженных солдат и рабочих, маскируясь в подъездах, за деревьями, столбами фонарей, вели осаду массивного трехэтажного особняка, в котором помещался Суворовский участок.

Засевшие за толстыми стенами полицейские стреляли. Пули то и дело цокали о булыжник мостовой, отскакивали от стен, но на них в пылу боя мало кто обращал внимание.

Озлобленный рев толпы подбадривал атакующих.

— Выкуривай фараонов! Смерть тиранам! — раздавались выкрики.

Метнувшись со скобарями вперед, Ванюшка увидел дядю Акима с револьвером в руках.

— Вперед! — кричал дядя Аким, бросаясь к участку.

Вслед за ним с громовым «ура», то залегая в сугробы, то снова вскакивая, метнулись и остальные. Ружейный и пулеметный огонь усилился. Снег вокруг закипел. От свистящих пуль, взрываясь, закрутились облачка снежной пыли.

«Убьют!» — лихорадочно думал Ванюшка, боясь поднять голову и чувствуя, как на спине разом взмокла рубашка и стало трудно дышать. Но он продолжал ползти вперед. Вокруг падали люди. Впереди, возле опрокинутой скамейки, Ванюшка увидел черневшую на снегу винтовку. От нее тянулся извилистый, кровавый след в заснеженный кустарник. Пули на какую-то долю минуты перестали свистеть, и, сжавшись, Ванюшка бросился к винтовке, оттолкнув кого-то.

— Чур, моя! — закричал рядом Цветок.

Оба одновременно схватились за винтовку. Ванюшка случайно нажал курок. Выстрела не услышал, но его внезапно прикладом так толкнуло в плечо, что он разжал руки. Винтовкой овладел Цветок.

— Пусти! — Ванюшка отталкивал Цветка и вырывал винтовку.

Снова грянул выстрел, и пуля, зашипев, впилась в сугроб. К ребятам подскочил Царь. Выхватив у ребят винтовку, он кулем свалился за сугроб и сразу же, как опытный солдат, стал стрелять в сторону массивного трехэтажного особняка. Напрасно Цветок и Ванюшка то требовали, то просили дать хоть раз стрельнуть, Царь винтовку из своих рук не выпускал.

— Ура-а! — закричали атакующие и бросились на штурм.

Вскоре участок был взят. Народ бушевал. Ломали рамы, били в уцелевших окнах стекла. Выбрасывали на заснеженную мостовую столы, стулья. Кружились в морозном воздухе папки с делами, разные бумаги, карточки, ведомости. Разлетались они по скверу, по мостовой, по истоптанному грязному снегу.

Домой ребята возвращались уже в сумерках. Впереди, как и обычно, окруженный ватагой ребят, шел Царь с винтовкой за плечами. Позади, не отставая друг от друга, плелись Цветок и Ванюшка. Кровная обида на Царя, отнявшего винтовку, сблизила их. Но если Ванюшка стойко и молча переживал свою обиду, то Цветок всю дорогу шипел, бросая убийственные взгляды на Царя. Цветок мог простить Царю все прошлые обиды и огорчения, но только не винтовку, которую он считал своей.

Неподалеку от Скобского дворца, на темной, неосвещенной улице, навстречу ребятам попалась гурьба девчонок во главе с Фроськой. Вели они грузного пожилого человека в барашковой шапке и в черном пальто с поднятым воротником.

— Ж-жига! — мог только произнести Царь, узнав переодетого городового.

— Опознали на улице, — похвалилась Фроська. Она крепко держала городового за рукав, с другой стороны его держала Дунечка Пузина. Настроены девчонки были воинственно.

— Братцы! Голубчики! — слезно молил городовой, пугливо озираясь по сторонам. — Поскорее отведите! Сдайте, кому следует. Мучаюсь весь день. Ведь убьют. Дети у меня...

— Не бойся, не тронем, — пообещали переодетому городовому Царь и Серега Копейка.

Как-никак Жига был «свой» городовой. Особого зла он жителям Скобского дворца и Моторного дома не причинял.

Решив отвести Жигу до ближайшего патруля и сдать для отправки в тюрьму, ребята присоединились к девчонкам.

Только Ванюшка и Цветок направились прямо домой.

— Беглый, — бормотал Цветок, — беспачпортный.

Ванюшка понимал — Цветок бранил Царя.

— Свобода! Теперь свобода! — оживленно толковали в народе.

От этого непривычного слова молодели лица и светлели глаза. В обращении друг с другом люди становились доверчивее, вежливее. Впервые в эти дни громко и гордо, как-то по-особенному, задушевно зазвучали слова: «Товарищ! Гражданин!» Как ласкали они слух!

Освобожденного из Литовского замка механика Максимова, когда он появился на дворе, взрослые и ребята встретили восторженно.

— Солдат? — удивленно спросил Максимов, глядя на серую шинель и винтовку за плечами Типки Царя. — Ты ли это?

— Я, — признался Царь, польщенный, что Максимов сразу узнал его.

Кто-то из скобарей подтолкнул к Максимову Серегу и предупредил:

— А это... Копейка!

Максимов дружелюбно хлопнул Серегу по плечу.

— Какой ты Копейка? — шутливо отозвался он. — Ты теперь Рубль!

Кругом прыснули от смеха, а Серега белозубо заулыбался во весь рот. И тут взгляд Максимова упал на огненные вихры Цветка, на его засеянное веснушками бронзовое лицо.

— Сын кирпича и внук булыжника? — спросил Максимов, преувеличенно серьезно качая головой. — Какой же ты красивый!

Под дружный смех ребят «сын кирпича и внук булыжника» скромно отошел в сторону, тоже крайне польщенный новой кличкой и тем, что его громогласно признали красивым.

Только Ванюшка остался недоволен. Максимов ушел, так и не заметив его.

На переполненных улицах Петрограда творилось что-то невообразимое. Незнакомые люди обнимались, целовались, плакали от радости. На всех перекрестках шли митинги, звучали песни. Толпа ловила листовки, разбрасываемые с мчавшихся автомобилей.

Было необычайно весело от первого весеннего солнца, от радостных, возбужденных лиц людей, от звонких революционных песен и оркестров военной музыки. Всюду гордо реяли красные полотнища флагов. Они горели на солнце, украшали дома, проезжавшие автомобили. Казалось, что жители огромного города вынесли разом на улицы все, что у них было дома красного: и ситец, и шелк, и бархат... Красные банты, ленточки, повязки алели почти у всех. Узенькая красная ленточка украшала рукав шинели Типки Царя. Широкая повязка краснела на рукаве у Цветка. У Фроськи на груди был приколот пышный красный бант. У Ванюшки тоже выделялась красная повязка на рукаве. Шумной гурьбой шатались ребята по людным улицам. Смотрели, как догорают участки, чернея обгорелыми остовами... Помогали на Невском снимать с вывесок магазинов эмблемы самодержавия. Под громовое «ура» падали на мостовую позолоченные и посеребренные двуглавые орлы с царской короной. Они разлетались на куски, дымились, трещали и корчились, обугливаясь в огненных искрах на разожженных кострах.