Сорок изыскателей. Повести. - Сергей Михайлович Голицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дед-Мороз охал, бессильно показывая на поток, грозивший погубить библиографические редкости. Майкл с рычанием рвался к Трильби, Витя Большой оттаскивал Майкла, дама спасала Трильби, мы все без толку суетились по комнате.
Вода между тем подобралась к самым книгам…
Люся самоотверженно сорвала с головы цветной шелковый платок и бросилась вытирать лужу. А ведь этот платок был ее гордостью, перед каждым зеркалом она его поправляла.
— Цицерона не замочили? — простонал Дед-Мороз.
— Нет, нет, не беспокойтесь.
— А Эссопа?
К счастью, Люся спасла все редкости.
— Девушка, милая, — обратился Дед-Мороз к ней, — большое, большое вам спасибо! А что это у вас в руке? — вдруг испуганно спросил он ее.
Люся грустно глядела на свой безнадежно испорченный платок.
Дед-Мороз быстро повернулся к даме:
— Сейчас же принеси оба сари.
Та удивленно посмотрела на мужа.
— Принеси, прошу тебя, принеси.
Дама пожала плечами и вышла.
Все очень быстро успокоились. Лужа была вытерта старыми газетами. Трильби забилась между книжными стопками. Витя Большой крепко ухватил Майкла за ремень.
Вернулась дама с двумя свертками материи и попросила Люсю помочь. Обе они развернули поперек всей комнаты длинные шелковые полотнища. Мы все буквально разинули рты.
Одно было цвета зари, с золотой бахромой, с вышитыми золотом причудливыми узорами. В дрожащей руке Люси оно все переливалось алыми, оранжевыми, желтыми, огненными красками.
Другое было нежно-сиреневое, вышитое серебром. Даже сама сирень не бывает такого нежного оттенка. Только на весеннем небе пред утренней зарей иногда на мгновение можно поймать подобные тона.
— Эти сари, одежда индийских женщин, — подарок моих друзей индусов, — объяснял Дед-Мороз. — Девушка, вы спасли мои любимые книги. За это я вам дарю одно сари…
— Что ты! — невольно вырвалось у дамы.
— Не спорь! Все равно они в шкафу без толку лежат. Не спорь, пожалуйста. Иначе не буду принимать твои лекарства. Лучше помоги ей одеться. Девушка, выбирайте.
— Да что вы, что вы! — бормотала оторопевшая Люся.
— Я повторяю — выбирайте, — настаивал Дед-Мороз.
Едва дыша, Люся выбрала сиреневое.
Дама завертела Люсю, забинтовала ее с ног до пояса, перебросила материю через плечо.
— Повернитесь еще раз, моя милая. — И сколько мышьяку было в этой фразе дамы.
— Существует тридцать два способа одевания сари, — объяснял старик.
Наконец Люся предстала перед нами, изящная, тоненькая, зардевшаяся от радости.
— Остается только поставить красную точку на лоб, — более чем любезно вставила Магдалина Харитоновна.
Еще в самый разгар переполоха Номер Первый завладел папкой «Бумаги моего прадеда», развязал тесемки и в укромном уголке стал перелистывать пожелтевшие страницы. Сейчас он подошел к Деду-Морозу.
— Я вас очень прошу… Для нас это так важно! — От волнения он чуть не плакал. — Пожалуйста, дайте нам на время эту рукопись.
— Вы хотите взять папку с собой?
— Мы вам, честное слово, скоро вернем. Мы ее будем беречь, — умолял Номер Первый.
— Ну, берите, под вашу личную ответственность. Только осторожней обращайтесь. Вернете, когда… когда все найдете.
Наконец мы ушли, провожаемые милой и доброжелательной улыбкой Деда-Мороза и не особенно дружелюбным взглядом его сердитой супруги.
Номер Первый нес под мышкой драгоценную папку. Люся несла завернутое в газету сари. Мы все удивлялись: из шестиметрового куска материи сверток получился размером с белую булку средней величины.
Где же нам устроиться читать рукопись вслух? На сквере, что на площади Восстания? Да там каждая лавочка занята то старичком, то старушкой, то мамашами с малыми детками. Усесться в кружок на травке? Запрещается.
— Пошли в гости к Номеру Шестому, художнику Иллариону, — предложил Номер Первый.
Снова решили идти пешком.
— Нашивочников, Нашивочников, — бормотал я.
Где, когда слышал я эту фамилию? Словно крошечный буравчик ввинчивался в мой лоб. Я шел сзади всех и силился припомнить. Соня шагала в паре с Галей. Ее бровки были нахмурены, она сопела и, видно, тоже припоминала.
Глава девятнадцатая,
в которой читается старинная рукопись
Нам открыл дверь молодой человек, высокий, сутулый, лохматый, тощий, с длинным, острым носом, с длинной шеей, украшенной острым кадыком. Его небритое лицо загораживали очки, оправа которых в двух местах была неумело скреплена суровыми нитками. Одет он был в зеленый балахон, весь испачканный красками. На его светлых волосах боком сидел синий дамский берет. Только большие серые глаза… Впрочем, о глазах лучше расскажу позднее.
Он стоял на пороге своей квартиры, с чрезвычайным удивлением оглядывал всех нас из-под очков и никак не мог понять: собственно, кто мы такие и зачем явились?
— Ларюша! Что же ты меня не узнаешь! — воскликнул Номер Первый.
Оба бросились на шею друг другу и многократно облобызались.
— А это кто ж такие? Всё ваши дети?
— Не совсем мои, — ответил Номер Первый, — только мои большие друзья.
— Пройдемте, пожалуйста, — несколько растерянно произнес хозяин.
Удивительная квартира представилась нашим глазам: кухня, передняя и одна-единственная огромная, в пять окон, комната вроде школьного физкультурного зала.
Все мы с чрезвычайным любопытством оглядывали помещение. В углу стояла раскладушка, застланная старым стеганым одеялом, а все остальное скорее напоминало подвал художественной школы, куда сваливают разное разломанное скульптурное барахло: гипсовые туловища, головы, обломки гипсовых рук и ног.
Мебель выглядела несколько странной: старые, изъеденные короедом табуретки, облезлая зеленая лавочка, верно в незапамятные времена притащенная с бульвара, стол из неструганых досок на козлах и рядом — редкой красоты вычурное бюро XVIII столетия красного дерева с перламутровыми блестками, а на бюро — старинные бронзовые часы со змеей, обвивающей вазу. У окна стояло такое же старинное резное кресло, обитое золотой, несколько засаленной парчой. Мольберты, большие и маленькие, цельные и разломанные, с какими-то хитроумными приспособлениями, валялись там и сям…
А на полу… Боже мой! Когда в последний раз подметался этот пол? Многочисленные, свернутые в трубки холсты для картин, куски картона, вороха бумажек, старых газет, книги, растрепанные и сравнительно новые… Среди мусора попадались тряпки, черепки посуды, корки хлеба, селедочные скелеты, пустые консервные банки и уж не знаю что — за слоем пыли невозможно было разобрать.
Мы столпились у двери и, не решаясь садиться, с любопытством разглядывали обстановку. Я видел — здесь читать рукопись
