Я все помню - Уэнди Уокер

Дженни закрыла глаза.

– Ты готова? – спросил я.

Она кивнула. Я вздохнул и покачал головой, испытывая отвращение и к себе, и к тому, что собирался сделать. Затем стал произносить слова.

– О боже… Господи… Да… Ну что, нравится?.. Да… О боже… Ммммм… Ааааах… Да!.. О боже… Боже мой… Боже мой… Боже праведный, боже праведный, боже праведный…

Глава двадцать вторая

Я не вложил в мозг Дженни ложных воспоминаний о голосе Боба Салливана, она не «вспомнила», что слышала его в тот вечер, когда ее изнасиловали. Думаете, это легко? Тот сеанс стал лишь началом. Маленьким зернышком, посаженным в плодородную почву. Для этого потребуются не только наши сеансы. И не только трюк с проигрыванием перед началом работы рекламного ролика Боба. Если бы все было так легко, подобную работу мог бы проделать любой болван. Нет, это не просто. Да и сам мой план не прост. Но до понедельника я больше ничего сделать не смогу.

В тот вечер я вернулся домой с надеждой в душе. И в то же время полностью уничтоженный.

Сын меня ждал. Ему не нравилось, что мать вечером в пятницу попросила его остаться дома.

– Привет, – сказал я. Он сидел в гостиной и играл в «Иксбокс». Жена нервно поздоровалась, чмокнула меня в щеку и ушла на кухню.

Я встал в дверном проеме, не осмеливаясь переступить порог. Он сидел ко мне спиной в оглушительно вопящих наушниках и ничего не слышал. На экране солдаты убивали каких-то террористов в урбанизированной деревне. Сын ножом перерезал им горло. И орал на друзей, игравших с ним через интернет. Но лишь понарошку – крики тут же сменялись смехом. Сзади вынырнул террорист и ударил Джейсона ножом. Он закричал, затем расхохотался и сказал другу:

Идиот несчастный. Где ты был? Что? Ах, застрял у моста. Братан, чтобы перебраться на другую сторону, нужно было сесть в автобус. Ты меня убил. Вот дерьмо. Ха-ха-ха.

Два дня прошло с того момента, как я узнал, что у моего сына есть синяя толстовка с красной птицей. И как осознал, что в тот вечер, во время вечеринки, именно он направился в лес. После этого мы с женой обсудили, что нужно сделать, чтобы уберечь его от беды.

Меня всегда восхищали узы, связывающие родителя и ребенка. Уверен, что вы тоже знаете о них не понаслышке. Это присуще каждому из нас. Мы для того и пришли в этот мир. Заниматься любовью, рожать детей, а потом умирать, их защищая. В этом отношении нас можно назвать животными. В то же время у нас есть мораль, которая и отличает нас от представителей фауны. Мне плевать, кто и что говорит о животных. У них морали нет. И если поведение тех или иных зверушек наводит нас на мысли о нравственности, то это всего лишь совпадение. Ими движет врожденный инстинкт выживания, который и заставляет их вести себя «морально». Когда они защищают слабого члена своей стаи. Когда сбиваются в кучу и отгоняют льва, желающего полакомиться одним из них. Когда принимают в свою стаю чужаков. Но ведь примеров аморального поведения тоже великое множество. Кабан убивает своих отпрысков, чтобы мать перестала кормить их молоком и могла зачать новое потомство. Старых носорогов изгоняют из стаи, потому что от них больше нет никакой пользы. Собака пожирает новорожденных щенят, если с ними что-то не так. И так далее в том же духе. Что-то подобное мне доводилось наблюдать в тюрьме, где с человека быстро слетает налет цивилизации. Наблюдать при наличии у пациентов патологий второго типа, которым незнакомо чувство сострадания. У социопатов. От животных мы ушли недалеко. И граница, которая нас разделяет, очень тонка. Но все же реальна.

Жена не исключала, что Дженни Крамер изнасиловал наш сын – к такому выводу я пришел, наблюдая за ней. Смириться с этим мне было нелегко, ведь я знал, что парень невиновен, поэтому ее колебания действовали мне на нервы. Это не значит, что Джули его не любила. Я знаю, что обнаружил бы, если бы копнул поглубже. Она не смогла бы ничего ответить, если бы ее спросили, как он оказался в лесу, почему бреет тело или пахнет отбеливателем. Должен признать, что подобный барьер преодолеть действительно очень трудно. Поэтому Джули пошла по пути наименьшего умственного сопротивления – по пути оправданий. Может, он был в состоянии наркотического опьянения. Может, сначала у них все было по обоюдному согласию, но потом что-то пошло не так. Может, к этому был причастен кто-то из его друзей, как раз и проявивший себя таким жестоким. Наш сын точно ничего этого не делал. Но ведь девушка ничего не помнит, правда? «Факты», связанные с изнасилованием, до сих пор остаются чистой воды спекуляциями, и дыры в этой истории можно заткнуть кем угодно.

Джули вспомнила печально известную историю в южной части штата, когда парень приглашал на свидание девушек и потом насиловал. Мы оба помнили, когда его посадили. Помнили свидетельства, данные в ходе судебного процесса, как травили жертв, опровергая на корню их показания. Насильник знал их еще со школы. И они шли с ним добровольно. Он отправился за решетку, но сомнения все же остались. Для его защиты любящие родители потратили целое состояние. Мы для своего сына чего-то подобного сделать точно не сможем.

Когда через несколько лет он обратился с просьбой о досрочном освобождении, слушания дела передавали по одному из кабельных каналов. На экране он предстал милым молодым человеком – раскаявшимся, терзавшимся угрызениями совести и перевоспитавшимся. В этот момент заговорили его жертвы. Впервые им удалось рассказать обо всем без вмешательства ушлых адвокатов. То, что мы с Джули услышали, потрясло нас до глубины души: страшные истории, пронизанные жестокостью, с насилием, содомией, словесными оскорблениями и попытками удушения.

Во время судебного процесса над ним средства массовой информации искажали факты и из кожи вон лезли, чтобы подогреть интерес к противоречиям между показаниями преступника и его жертв. В досрочном освобождении ему отказали. И милый молодой человек в одночасье преобразился. Впал в агрессию. Джули сказала, что увидела в его глазах «безумие». Я был зол на себя, что не разглядел психического расстройства второго типа. Сейчас, проработав несколько лет в Сомерсе, я бы его точно определил.

Я считаю так: этот вопрос Джули подняла, чтобы убедиться, что я буду защищать нашего сына с тем же рвением, с каким эта семья защищала своего. Что пойду до конца, даже если выяснится, что он изнасиловал мою пациентку. Даже если он окажется социопатом. Моя убежденность ее успокоила. Но меня ее допущения встревожили.

Я все размышлял о той семье. Они знали, что он виновен? Им на это было наплевать? Или же они цеплялись за каждое противоречие в показаниях, убеждая себя, что жертвы были всего лишь шлюшками, которые внушили окружающим жалость, заставили поверить в их невиновность и оправдать свои действия? Помимо прочего, я также признаюсь, пусть даже только себе и в весьма эксцентричной манере, что проявил бы настоящие чудеса в таком деле, как поиск оправданий. С моим-то арсеналом знаний в области психологии! Мне не нужно было отвечать на все эти вопросы или проверять собственные убеждения. И двойственного отношения жены к нашему сыну я тоже не разделял.

Я встал перед телевизором и перекрыл Джейсону обзор. Пытаясь увидеть, что происходит за моей спиной, он дернулся вправо, затем влево, по-прежнему тыча пальцами в джойстик. Наконец посмотрел на меня и понял, что наступило время разговора, о котором ему говорила мать, – именно из-за него он в пятницу вечером остался дома.

Я ухожу, – сказал он друзьям. После чего ткнул еще пару кнопок и отложил джойстик. Его аватар тут же исчез. Я выключил телевизор.

Не стану утомлять вас деталями того, что каждый из нас в таких случаях не раз говорил. Сообщу лишь, что я рассказал ему о Крузе Демарко. О парне из синего «Сивика». Что тот видел, как какой-то человек в синей толстовке с красной птицей направился в лес перед тем, как была изнасилована Дженни. Изложил все факты, которые превратят его в подозреваемого, если о них кто-нибудь когда-нибудь узнает. Сбритые волосы. Отбеливатель. Толстовка. С толстовкой мы могли что-то сделать.

Я видел, как он переваривал полученную информацию. И понимал, что под черепом у парня мозги его матери, но никак не мои.

– Ты понимаешь, о чем я? Тебе опять будут задавать вопросы.

Знаю. Они собрались допросить всю нашу команду.

– Давай четко установим один факт, – сказал я. – Мне известно, что ты не сделал Дженни Крамер ничего плохого.

Я ничего не делал! – В его голосе чувствовался страх.

– Я знаю. Но ты прекрасно понимаешь, как все будет выглядеть. Тебя спросят, бреешь ли ты тело, причем не только ноги, но и все остальное. А потом поинтересуются толстовкой.

Он ничего не сказал, и в этот момент я понял. Он действительно сбривал волосы на всем теле, а на вечеринку отправился в той толстовке.

– Джейсон. По прошествии всего этого времени ты же мог что-то забыть, правда? – Он как-то странно на меня посмотрел, но потом в его глазах отразилось понимание. Я произнес перед ним тираду о несправедливости этого мира. Объяснил, какие факты свидетельствуют против него, и увидел: он понял, что нужно делать. Мы немного поговорили на темы морали и обсудили те редкие исключения, когда черту можно и переступить, на время превратившись в животное. Одним из таких исключений было стремление человека уберечь себя от гибели.