Дом на солнечной улице - Можган Газирад

появления имама. Госпожа Задие вышла с заднего ряда и прошествовала к михрабу. Ширин отошла и поклонилась, как только заметила ее. В переднем ряду были и другие учителя. Госпожа Задие сказала всем «салам» и встала на молельный коврик, а одна из девочек запела азан. Госпожа Задие достала из коричневой кожаной сумки белую чадру и накинула поверх своего химара. Чадра была зашита спереди и закрывала подбородок. Она заслонила уши ладонями, и громкое «Аллаху Акбар» приглушило перешептывания в зале. Никто не шевелился и не произносил ни единого слова. Единственным голосом, который я слышала, было пение госпожи Задие. Я много раз слышала эти строки из Корана, но не знала, как точно они переводятся на фарси. Я не была уверена, в каком порядке надо становиться на колени, опираться лбом об пол или подниматься, но старалась делать как все. Вот только я сделала одну ошибку. Не зная, куда девать руки, я переплела пальцы. Ширин понадобилось всего несколько мгновений, чтобы вмешаться. Не говоря ни слова, она расцепила мои ладони и вложила свои пальцы в мои. Весь намаз она держала меня за руку. Меня это ошарашило, и я не знала, что делать. Я не посмела выдернуть руку.

Едва читавшая азан девочка объявила конец молитвы, пропев «салам», Ширин позвала меня по имени. Все по-прежнему сидели на ковре, поджав под себя ноги. Она повернулась ко мне лицом и прошептала на ухо:

– Мы не рабыни Аллаха. Мы стоим как любимые перед Возлюбленным. Не сцепляй руки, как делают сунниты.

Я не поняла, что она имеет в виду. Возможно, она хотела научить меня тому, как молятся мусульмане-шииты. Я кивнула и не ответила. Она скользнула рукой под платок и достала заплетенные волосы из-под туники. После молитвы госпожа Задие повернулась и пожала руки учительницам в первом ряду. Мне она тоже пожала руку и сказала:

– Приятно видеть тебя в первом ряду, госпожа Можи. Да примет Аллах твой намаз и молитву.

Я поблагодарила ее и кинула взгляд на Ширин. Та кивнула и улыбнулась в ответ.

Молельный зал заполнила громкая девичья болтовня. Девочки встали со своих мест, сложили чадры и убрали в сумки. Я бросилась к двери, чтобы побыстрее выбраться и найти Нушу.

– Подожди секундочку, прежде чем вернуться в класс, Можи, – позвала меня из-за спины Ширин.

Я остановилась, гадая, что она хочет спросить.

Она понизила голос и спросила:

– И как тебе «Анна Каренина»?

– Ох, я, я не уверена!

– «Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя». Удивительно, да? – сказала она.

Я замерла посреди зала, будто ифрит наложил на меня заклятье. Неподвижно и молча я смотрела в ее глаза. Золотистые искорки в ее радужках казались острыми, как никогда.

– Ты должна заглянуть в библиотеку, чтобы мы могли обсудить значение намаза, который ты только что совершила. Стыдно стоять перед Возлюбленным и произносить слова, которых не знаешь. Ты должна выучить, что говорить. – Затем она подмигнула и сказала – Давай, Можи, может, и Анну мы тоже обсудим.

Она отвернулась и вышла за дверь. Я видела, что кончик ее заплетенных в косу волос, выбившихся из-под платка, достигает талии, совсем как у старой библиотекарши школы Фарзан. Неужто душа старой госпожи переселилась в Ширин?

Прославление света

И Шарр-Кан не проснулся, пока его конь не ударил копытом о землю. Только тогда Шарр-Кан пробудился и увидел себя среди деревьев, и месяц взошел над ним и осветил оба края неба. И Шарр-Кан пришел в недоумение, увидав себя в этом месте, и произнес слова, говорящий которые не смутится, то есть: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И пока он пребывал в таком состоянии, страшась диких зверей, вдруг лунный свет распространился над лугом, подобным одному из лугов рая, и он услышал прекрасные речи и громкий шум, и смех, пленяющий умы мужей.

«Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне Шарр-Кане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах»

Мы отметили Ялда, иранский праздник света, 21 декабря 1983 года, в самую длинную ночь в году. Ака-джун купил на рынке огромный арбуз – он верил, что невозможно сладко провести Ялда без дольки арбуза. Азра надрезала кожистую шкурку трех гранатов, отделила зернышки в форме бриллиантов от тонкой, как бумага, пленки, собрала их в большой пластиковый контейнер, а на церемонию переложила в хрустальную вазу. Баба́ пришел домой с полной корзинкой орехов, которые купил в кондитерской «Пастер». Ранним вечером в наш дом пришел Реза со своей женой, Настаран, и новорожденной дочкой. Настаран была крепкой девушкой из северо-западной части Ирана и всегда носила хиджаб, даже перед членами семьи. В ее присутствии баба́ постучал в дверь гостиной и сказал: «Йа Аллах», прежде чем войти. Она разрешила, спешно подтягивая края чадры к подбородку – жест, который, по моему мнению, привнес формальность в обычно дружескую атмосферу нашей семьи.

Кроваво-красные зернышки граната, свежие кубики арбуза и сладкий аромат покрытых медом грецких орехов укрепил в гостиной чувство праздника. Мама́н зажгла золоченые свечи, раскладывая орехи и фрукты на терме. Мерцающий огонек свечей освещал лица странным образом, делая ресницы длиннее, брови шире, а губы почти незаметными. Саба в ту ночь присоединилась к празднику, но держалась у угла терме, подальше от пиршества.

– Возблагодарим Аллаха за то, что мы вместе, и за Его благословение этому софре, – сказал ака-джун в начале церемонии. – Некоторым семьям во время войны сложно подготовить даже одно блюдо на этой яркой скатерти. – Он положил на свою тарелку несколько кубиков арбуза.

– Особенно когда наши солдаты жертвуют собственной кровью за нашу страну, – сказал Реза. Он положил несколько ложек гранатовых зерен в маленькую чашечку, посыпал их сверху солью и предложил Настаран.

– Есть новости с границы? – спросил баба́ Резу. У того был близкий друг по имени Ахмед, который был важным членом Корпуса стражей Исламской революции. Зачастую у него были более точные данные о битве с иракцами, чем у СМИ.

– Они готовятся к большому наступлению, – сказал Реза.

– Где на границе они планируют наступать? – спросил баба́.

Я слышала энтузиазм в его дрожащем голосе. Каждый раз, когда речь заходила о войне, он включался в разговор и спрашивал о тактике и маневрах, которые применяла армия. Он критиковал неопытных офицеров Корпуса Стражей и