Московские тени - Роман Сенчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никита! Никита, смотри! – сзади испуганно вскрикнула жена.
Он резко обернулся:
– Что?
– Смотри, строят все-таки!
– Бли-ин, – Сергеев досадливо и облегченно выдохнул, – вижу я, вижу… Думал, с Дашкой что…
И вот пустующий пятачок перестал пустовать – посреди него появилась яма и кучи земли, рядом лежал штабель бетонных плит.
– Кошма-ар, – чуть не плакала жена, – бедный Андрюшенька…
– Ну, что делать… – Сергеев сунул руку в щель в калитке, продвинул влево железный штырь. Калитка приоткрылась. – Пошли. Потом обсудим…
Ключ от дома лежал в условленном месте – внутри старинного угольного утюга в тумбочке на недостроенной веранде.
Сергеев открыл дверь, тут же почувствовал знакомый дух Андрюхиного жилища – смесь из запахов каких-то сушеных трав, специй, чего-то подкисшего, вареной рыбы, печной сажи… Но раньше здесь пахло иначе – масляными красками, скипидаром, лаком. Он вспомнил об этом с грустью и сожалением. Сожалением то ли об Андрюхе, который стал совсем другим, то ли о себе той поры, которую не вернуть.
– Кубик! – закричал сын. – Кубичик!
Ответный, приветливо-снисходительный мявк, а следом изумленный голос жены:
– Узнали! Никита, ты слышишь?! Они друг друга узнали… Здравствуй, Кубик! А где твой хозяин?
Сергеев щелкнул выключателем, стал стаскивать рюкзак.
Обстановка на кухне не изменилась. Овальный обеденный стол с большим столетником посредине, стулья вокруг, толстые, похожие на пледы, шторы; на стенах висят картинки и фотографии – края их загнулись, а сами они потускнели от пыли. Полки с посудой, этажерка, электрочайник, полуразвалившийся антикварный буфет в углу. Холодильник, печь, обогреватель, телевизор…
Дом Андрюхи по-деревенски состоял из двух частей – большая кухня, она же главная комната, и горница, куда раньше старались не заходить – у Андрюхи там была мастерская. Потом она стала спальней для гостей.
Сергеев поставил рюкзак на стул, подвигал торсом влево-вправо, чувствуя ломоту в костях. Жена расстегивала кенгурушник. Дашка, слава богу, спала. Сын играл на веранде с Кубиком.
– Дверь надо закрыть, – сказала жена, – дует.
Сергеев крикнул сыну:
– Саня, ты или зайди, или дверь закрой! Не май месяц.
Дашка от этого всхлипнула и заворочалась. Жена досадливо зашептала:
– Чего кричать-то?! Концерта хочешь?
Сергеев пошел и закрыл дверь. Включил обогреватель в закутке возле прихожей. Заглянул в спальню. На натянутой веревке висели женские вещи. Топик, лифчик, трусы… Вернулся к столу:
– Там чье-то белье висит. И кремом пахнет.
– Да-а? – Жена тут же пошла посмотреть; дочка лежала на столе.
Сергеев стал выкладывать рядом продукты из рюкзака. Выкладывал с машинальной деловитостью, а в голове завертелось: «Зря приехали… Блин, зря приехали…»
– Точно! Ничего себе! – шепот жены был и радостным и тревожным. – Неужели у Андрюхи кто-то появился. Он даже не намекнул никак…
– Зря мы приехали, – отозвался Сергеев. – С ребенком тем более. Как начнет капризничать…
– Почему зря? Андрей так обрадовался, когда я сказала…
– Он всегда радуется. Ему работать надо, иконы писать…
– Знаешь что! – вскричала жена, но по-прежнему шепотом. – Ты сказать хочешь, что я мешаю?.. Да?
Сергеев промолчал.
– Ну давай уедем! Раз в год решили, так нет – сразу надо всё испортить…
– Ладно, перестань.
Он бросил пустой рюкзак под вешалку и вышел на улицу.
Обычно шашлыки жарили за сарайчиком – место тихое, уютное, окружено кустами крыжовника. Там стоял мангал, низенький столик, даже две скамейки вкопаны… Сергеев решил проверить, всё ли так, как было.
Возле сарайчика наткнулся на гору чурок, а у стены увидел поленницу. «Дрова есть», – первым делом мелькнула мысль, и он почувствовал облегчение, что не надо, как это случалось уже два-три раза, бродить по участку в поисках щепок, обрезков или идти в ближайший лесок-свалку за сучьями и старыми досками. И Сергеев чуть было не пошел обратно, чтоб велеть жене резать лук в шашлык, помельчить особенно крупные куски мяса. Есть уже начинало хотеться…
Но среди чурок заметил колун и руки сами собой взяли его, покачали, оценивая.
Четыре года назад, когда дачу в ближнем Подмосковье еще можно было снять по приемлемым ценам, они месяц прожили в Малаховке. Старинный дачный поселок с невысокими, простенькими домиками, тенистыми участками. Неподалеку от станции стоял красивый летний театр, где по вечерам были танцы; недавно Сергеев узнал, что театр сгорел дотла, сказал жене, она тут же стала звонить знакомым, обсудила с ними этот пожар, потом плакала…
На той малаховской даче тоже была куча чурок, под навесом отыскался колун, и Сергеев с удовольствием колол дрова. Сначала, с непривычки, так – от безделья, а потом втянулся, занимался этим часами, даже готовые уже поленья мельчил, поленницу такую сложил, что хоть картину пиши… И от дачного месяца остались в памяти не походы в сосновый бор за грибами, не то, как чай на террасе пили, а вечером с женой танцевали под далекую, из летнего театра, музыку и не резкое, скачком, взросление и крепчание сына, а колка дров.
Забыв о костре и шашлыке, Сергеев поставил одну из чурок стоймя, наметил, куда бить, загадал, со скольких ударов расколет… Колун удобный – ручка из какого-то плотного, легкого дерева, зато стальной наконечник тяжелый, тянет вниз.
– Ну, поглядим, – заводя себя, распыляя, усмехнулся Сергеев, закинул колун за спину, секунду-другую медлил, целился, и из-за правого плеча, с выдохом, бросил его на чурку. Потом – еще, еще раз. На шестом ударе почувствовал, как чурка треснула. Сдалась.
– Короче, я Андрюхе дозвонилась, – раздался сзади голос жены.
Сергеев вздрогнул – тряхнул испуг неожиданности, – а следом накатила досада, что помешали.
Приставил колун к ноге, полез за сигаретами:
– И чего?
– Пока еще на работе. Через час выехать обещает.
– М-м, значит, здесь будет часа через два с половиной. Долго… – Но спохватился, игриво прищурился: – И чем займемся?
– Ну как – чем? – не поняла жена. – Как раз шашлыков нажарим. Стол накроем… Ты костер-то еще не развел?
– Сейчас начну. – Сергеев поднял колун, положил на чурку. – А про девушку спросила?
– Про какую девушку?
– Эту… Которой вещи висят.
– Да нет. Зачем?
Сергеев пожал плечами, потянуло сказать: «Ты же любишь в курсе всех дел быть», – но не сказал, вместо этого кивнул на дрова. – Помнишь, в Малаховке как крошил их?
– Конечно! Поколи, пожалуйста, я полюбуюсь. Я ведь, знаешь, тебя тогда по-настоящему… ну… как мужчину, и полюбила тогда.
– Разве?
– Угу… Что-то есть в этом прекрасное, когда мужчина первобытное что-то делает.
– Лампочки вкручивает? Хе-хе… – Но захотелось отшвырнуть сигарету, засучить рукава своей новенькой джинсовой куртки и ловко, быстро метая колун, разделаться со всей этой горой…
Конечно, он помнил, как тогда жена на него смотрела, стоя на крыльце их домика, на руках держала годовалого сынишку, который тоже восхищенно наблюдал… Да, тогда он был достоин того, чтобы в него влюбились по-настоящему.
– Н-да… Но, понимаешь, нельзя войти в одну реку дважды.
– В смысле? – жена насторожилась.
Сергеев пожал плечами, посмотрел в сторону:
– Ладно, костер надо зажигать… разводить. Пока угли нагорят – стемнеет.
И он пошел за сарайчик.
Мангал был на месте; Сергеев разгреб кочергой старые головешки, нашел под столиком изорванную книжищу «Товары и цены», сложил шалашик из щепок и поджег бумагу. Когда щепки занялись, добавил сверху еще… Пивной хмель почти выветрился, снова становилось тяжело, тяжелее, чем до пива. Как-то сонливо-тошно. «Скорей бы съехались, и водки выпить». Но эта мысль тут же сменилась другой, другим желанием: вот бы никто не приехал; дети уснут, будет тихо и спокойно, и они с женой без слов, без глупой суетни сядут здесь, станут смотреть на костер… «Да, – сам же над собой посмеялся, – хороший костер – в мангале!»
Сергеев сходил к поленнице, выбрал дровишек помельче, потоньше, начал класть на щепки. Потом понял, что заваливает, душит неокрепший еще огонь, и вынул их. Побросал на землю… От нечего делать закурил новую сигарету. Присел на скамейку, запахнул куртку… Сейчас разгорится, положит дрова и пойдет в дом… А что там? Будет нанизывать мясо на шампуры, а жена пусть чем-нибудь другим занимается. Надо так нанизать… по-умному.
По тропинке пролетел Кубик и, не добегая до мангала, свернул в траву, исчез. Следом появился сын. Негромко, но угрожающе рычал, махал прутиком.
– Э! – выпрямился Сергеев. – Ты зачем Кубика пугаешь?! – И почти с радостью стал отчитывать. – Он здесь хозяин, понимаешь? Это его территория. Он так тебя поцарапать может! Или по глазам даже… Не смей больше этого делать! Понятно?
– Я играю! – крикнул сын с обидой. – Я его не бил!
– Кубик не понимает, что ты играешь. За животными нельзя с палкой гоняться.
