Южане и северяне - Хочхоль Ли

— Да отцепись ты, в конце концов! — рявкнул полицейский, еще больше раздражаясь. Пытаясь освободиться, он поворачивался то вправо, то влево.

Наконец они освободились друг от друга и немного успокоились. Но тут, к несчастью, произошло неожиданное. Ополченец в белых штанишках и телогрейке, что-то бормоча себе под нос, пошатываясь, вдруг побежал в поле, заросшее полынью.

— Эй, посмотрите на этого мерзавца! В самом деле он сошел с ума или хочет умереть? — спросил полицейский. Он снял с плеча карабин и прицелился. А ополченец, едва держась на ногах, продолжал бежать в сторону поля с высокой полынью.

Раздался оглушительный выстрел. Пленный упал ничком посреди поля. Кажется, пуля попала ему в ногу, и он продолжал ползти, извиваясь всем телом. Одновременно он что-то бормотал еще громче, чем раньше. Человек из Чиннампхо решительно подошел к извивающемуся телу и выстрелил в спину еще четыре-пять раз.

Затем, обращаясь к нам, зычным голосом скомандовал:

— Уходим, уходим! — И как бы разговаривая сам с собой, тихо добавил:

— Пусть станет пищей для ворон, бурундуков, полевых мышей и удобрением для полыни…

Кругом стояла мертвая тишина, лишь ветерок колыхал сухие ветки полыни, погода была ясная, и солнышко уже медленно клонилось к закату на западе.

Дело вот в чем. Я, словно магнит к куску железа, тянулся к полицейскому из Чиннампхо. Это происходило не потому, что я стремился подхалимничать или застраховать себя от страшной участи человека из Самчхока, а из-за необъяснимой симпатии к нему. Возможно, мое тогдашнее поведение объясняется тем, что я был сильно взволнован и не мог разобраться в той сложной обстановке. Тем более сегодняшнее суждение о тех драматических событиях не может быть объективным. Пусть все это останется в прошлом.

Не могу точно утверждать, но, возможно, мои чувства передались и человеку из Чиннампхо. После убийства парня в белых штанах на пути к Чумунчжину молчали и пленные, и сопровождающие нас полицейские. Только я, находясь рядом с начальником отряда, завел разговор примерно такого содержания.

Я спросил:

— Господин начальник, откуда вы родом? Мне кажется, что вы из провинции Пхёнандо.

— Да, из Чиннампхо.

— Когда вы перешли на Юг?

— В 1947 году. Невыносимо было жить при коммунистах.

— Ваша семья занималась торговлей?

— В Чиннампхо мы занимались и торговлей, и садоводством. Выращивали яблоки, груши и персики. Если точнее сказать, дядя отвечал за торговлю, отец ухаживал за дедушкой и бабушкой, занимался скотоводством. Отец, дядя, вся семья перебрались на Юг. Дед с бабушкой остались, чтобы охранять свою землю. Если они еще живы, то им по семьдесят шесть лет. Вот почему я решил отправиться на западный фронт, но не всё получается по нашему желанию…

— И наша семья тоже занималась садоводством.

— Да, а где же?

— В Вонсане, в провинции Хамгёндо. Там в основном выращивают груши. У нас тоже был свой сад.

При этом, к своему удивлению, я, сам того не замечая, постепенно стал переходить на пхёнанский говор.

— Вот как! А с какого времени ты стал служить в Народной армии?

— Какая там служба… В начале июля все учащиеся старших классов средней школы повышенной ступени были мобилизованы в армию.

— Вот негодяи! Что могли сделать учащиеся средней школы на войне? В таком случае не надо было начинать войну. По меньшей мере, здесь, в Республике Корея, такого не было. Теперь я понимаю, почему в Народной армии так много новичков и так мало взрослых. А тебе сколько лет исполнится в этом году?

— Мне девятнадцать лет.

— Значит, ты ровесник моего самого младшего брата Сангори.

После небольшой паузы он продолжал:

— Сейчас он учится в средней школе повышенной ступени в Ёнсане. Когда мы переезжали на Юг, сначала думали, в какой школе учиться — в сеульской или ёнсанской.

Вот так мы говорили о разных вещах. Другие пленные и полицейские по-прежнему молчали. Мы тем самым выделялись среди других в команде. Пользуясь случаем, как можно мягче, я осторожно спросил:

— Уважаемый товарищ, передав нас… Ой, извините, не «товарищ». Это я по привычке — на Севере при обращении всегда использовалось это слово.

— Ничего. Нормально. Я это знаю. А что ты хочешь сказать? Рассказывай.

— Я слышал, что вы, передав нас, отправитесь в Вонсан. Это правда?

— Откуда тебе известно? Как ты узнал?

— Узнал совершенно случайно. Когда оказываешься в таком положении, обостряется слух.

— Понятно. В чем дело?

— Если позволите, есть одна просьба к вам.

— Что за просьба?

— Я буду очень благодарен вам, если вы передадите, что я жив и здоров.

— Мне зайти к вам домой?

— Нет. К нам трудно добраться. Самый удобный путь — это зайти к моему бывшему однокласснику и сказать ему. А он передаст нашим.

— А почему он не в армии?

— Он скрывался до последнего момента. Он такой.

— Значит, ты другой. Присоединился к «красной банде».

— Если сравнивать с ним, то так. Вообще-то я был мобилизован наполовину принудительно вместе с классом, а наполовину — добровольно. Конечно, при большом желании можно было избежать мобилизации.

— Тогда в чем дело?

— Представьте себе на минутку, что освобождена Южная Корея и страна объединилась. В таком случае как выглядели бы те, кто укрывался от войны?

— Это было бы ужасно, но твой друг не боялся этого.

— Он был спортсменом — играл в футбол и регби.

— Он не задумывался над этим вопросом, а жил как мог, тогдашним днем. А ты думал по-другому.

— Я же увлекался литературой…

— Эх! Беда с тобой. Вот почему ты добровольно оказался в Народной армии… Ну, хватит, противно слушать.

Человек из Чиннампхо дал понять, что он не знает деревню Вонсан, и сказал, чтобы я написал ему адрес. Обещал, что по пути заедет.

Я быстро начал искать свою записную книжку, но напрасно. Ее не было. Я вспомнил, что, когда мы ночевали в Канныне, она лежала в большом кармане куртки и мешала мне спать. Поэтому среди ночи я ее выбросил из классной комнаты во двор вместе с фотографией моего товарища Чхве Чжинмана. Мне казалось, что если я выброшу фото в отдельной обертке во двор, то это будет слишком дерзким поступком с моей стороны. Кроме того, я не был уверен, что без записной книжки могу сохранить эту фотокарточку.

Еще за день до этого дневник принес мне пользу в янъянском полицейском посту. После того как тот образованный полицейский бегло прочитал основные моменты моих записей, его отношение ко мне изменилось в лучшую сторону. Ведь до прочтения он угрожал, что, если я не принесу брошенный мною в лесу автомат, мне не жить. Ну а теперь, в Канныне, я избавился от дневника, так как он причинял мне неудобство во время сна. К тому же в той подозрительной обстановке, при которой все всегда проверялось и запрещалось, ни записная книжка, ни литература, ни фотография Чхве Чжинмана не представляли особой ценности, и я с легкостью с ними расстался.

И вот теперь, когда мне нужно написать адрес хоть на клочке белой бумажки, ее нет. Поэтому мне оставалось только объяснить устно, словами:

— На пути к Вонсану будут два перехода по железной дороге хумикири[31]. Затем пройдете местность Калма, будет начало Вонсана, пройдете еще примерно два километра, там еще раз перейдете один железнодорожный переход и увидите большой книжный магазин «Пэкха». Внутри здания встретитесь с парнем по имени Ли Ёнхван и скажите только, что я жив.

— Понял, — ответил он. Затем достал маленький блокнот и ручку. Спрашивал на ходу:

— Что делать на втором переходе?

— Надо переходить.

— Понял, перейду, а дальше?

— Надо идти налево.

— Сколько метров примерно надо идти?

— Совсем рядом. Первый или второй большой дом, магазин канцтоваров.

— Как называется магазин?

— «Лавка Пэкха».

Сказав, что понял, записал в блокнот и мое имя.

Наступило утро следующего дня, мы были еще в Чумунчжине. Откровенно говоря, я совсем забыл наш разговор. Помнил только тот ужасный момент, когда произошло то страшное событие с беглым ополченцем. Конечно, в глубине памяти где-то оставалась моя просьба, но результатов я не ожидал. И вот где-то часов в девять утра, собираясь в дорогу, человек из Чиннампхо нашел меня и напомнил мне о том разговоре. Мои сомнения несколько рассеялись. Перед отъездом он сказал:

— Если ты доберешься до Вонсана, я постараюсь тебе помочь освободиться. Впрочем, не уверен, буду ли я к тому времени в штабе корпуса.

Поистине удивительно, но он помог мне.