Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте

Черный корпус «Кулебры» содрогается от сильных ударов волны в борт, мачта с огромным треугольником паруса ходит ходуном. Пепе Лобо, стоя на корме, рядом с двумя рулевыми, которые вертят обтянутый кожей обод железного рулевого колеса, держит корабль на курсе — ветер с носа полощет провисший кливер, колышет бизань над самой головой капитана. Доносится запах пальников, дымящихся на штирборте: четыре 6-фунтовых орудия наведены по команде боцмана Брасеро на неподвижную тартану — она дрейфует очень близко, на расстоянии пистолетного выстрела; оба ее косых паруса обвисли. Пепе Лобо знает, что в такие минуты пушки, глядящие на добычу в упор, убедительны, как ничто другое. Другое дело, что стрелять нельзя: заденешь своих — оглушительно вопящую абордажную команду, вооруженную топорами, пистолетами, короткими кривыми саблями, которая во главе с Мараньей оттесняет к корме матросов тартаны. Их десятка полтора, и они в растерянности нестройно пятятся под натиском тех, кто сию минуту прыгнул к ним на палубу. На левом борту, под переплетением снастей грот-мачты, покореженная обшивка и разбитый планшир указывают то место, куда после погони и абордажного маневра — тартана пыталась уйти, делая вид, что не замечает сигналов, — с разгону пришвартовалась «Кулебра» на то время, чтобы двадцать ее вооруженных матросов успели перескочить с корабля на корабль.

Маранья все сделал чисто. Как мало кто. В подобных делах противника надо ошеломить, сбить с толку — и эту задачу он выполнил со всегдашней своей холодной отчетливостью. Опершись обеими руками о планшир, успевая следить за тем, в каком положении собственные паруса и шкоты по отношению к ветру, Пепе Лобо наблюдает за действиями помощника. Вот он: весь в черном, бледный, с непокрытой головой, в правой руке — сабля, в левой — один пистолет, а за поясом — другой. Впрочем, едва лишь он и его люди спрыгнули на палубу тартаны, стало ясно, что ни стрелять, ни резать никого не придется: экипаж так ошеломлен внезапностью и яростью нападения, громовым ором и устрашающим видом корсаров, что не сопротивляется. В смятение приводят и повадки их предводителя, с такой властной небрежностью указывающего кончиком сабли поочередно на каждого: бросай, мол, оружие. Матросы сгрудились у брошенного штурвала, который сам собой покачивается из стороны в сторону от крупной зыби. На высокой оконечности кормы вьется на флагштоке полотнище с двумя красными и тремя желтыми полосками: под этим флагом плавают торговые суда и короля Жозефа, и не признающих его патриотов. Кто-то — по всему судя, шкипер тартаны — размахивает руками, призывая своих людей то ли сдаться, то ли, напротив, не робеть. С «Кулебры» видно: вот еще один дочерна загорелый моряк, то ли с тесаком, то ли с мачете в руке, пробует заступить путь Маранье, однако тот с большим хладнокровием отталкивает его в сторону и, пройдя меж расступившихся матросов, бесстрастно, с неизменившимся лицом, приставляет шкиперу пистолет к груди, а саблей перерубает фал. Кормовой флаг падает в море.

Вот ведь сукин сын, бормочет сквозь зубы Пепе Лобо, ни в грош жизнь свою не ставит… Маркизик, одно слово. Улыбка еще играет у него на губах, когда он поворачивается к боцману Брасеро.

— Отбой тревоги. Орудия найтовить! Шлюпку на воду.

Вслед за свистом боцманской дудки по всей длине 65-футовой палубы раскатывается его громогласная команда. А на тартане, покуда абордажная партия разоружает экипаж и загоняет его в трюм, Маранья, подойдя к борту, поднимает над головой сложенные крест-накрест руки — условный сигнал: корабль захвачен, все в порядке. Потом скрывается. Пепе Лобо достает из кармана часы — 9.48 пополуночи — и приказывает вахтенному занести время захвата в судовой журнал. Смотрит с левого борта на пятно, смутно темнеющее в сероватой дымке, которая окутывает и прячет от взгляда береговой урез: они находятся восточней Асейтерской отмели, милях в двух к югу от мыса Трафальгар. Окончена охота, начатая при первом свете зари, когда с «Кулебры» заметили корабль, идущий курсом на север и готовый уже вот-вот пересечь Пролив. Хотя тендер шел без флага, а может быть, как раз поэтому, на тартане встревожились, прибавили парусов, пользуясь благоприятным левантинцем, и попытались удрать в гавань Барбате. Однако «Кулебра» была быстроходней — тем паче, что тоже поставила все паруса, включая фор-марсель и топсель, и через полтора часа погони настигла добычу. У корсара на гафеле взвился французский флаг, обозначила себя и тартана, однако скорости не замедлила, памятуя, вероятно, что хоть, согласно Иисусу Христу, все люди и братья, но все же скорей — двоюродные, а уж в море — особенно. И тогда капитан Пепе Лобо приказал французский флаг спустить, а испанский — поднять, завершив церемонию знакомства орудийным залпом. С разгона притерлись к тартане борт о борт, запустили на палубу Маранью с командой. И делу конец. Пока, по крайней мере.

— Боцман!

Брасеро предстает. Смуглый, здоровенный, голова и усы седые. Босой, как почти все на борту. Лицо в морщинах, больше похожих на шрамы от ножа, сияет — доволен трофеем. Да и вся команда на седьмом небе: пока спускают шлюпку с теми, кто будет управляться с парусами на пленной тартане и поведет ее в Кадис, обсуждают, что там может лежать у нее в трюмах и сколько выйдет на брата, когда на берегу удастся продать груз.

— Двоих с подзорной трубой — в бочку на марс. Наблюдать море, докладывать о каждом парусе. Особенно — с наветренной стороны. Не хватало еще по собственному ротозейству нарваться на сторожевик из Барбате…

— Есть.

Пепе Лобо — моряк предусмотрительный и неожиданностей не любит. У французов имеется 12-пушечный и довольно шустрый — так что взапуски с ним не побегаешь — бриг береговой охраны, который постоянно меняет место якорной стоянки: то он в маленькой бухте Санлукара, а то уже в устье реки Барбате. Счастье вообще переменчиво, а уж в военно-морской игре, известной под названием «кошки-мышки», — особенно, и охотник иной раз глазом моргнуть не успевает, как становится дичью. Все зависит от удачи, ну и от зоркого глаза, от тонкого чутья: в этом деле, где сомнения весьма пользительны, ибо никогда ни в чем нельзя быть уверенным полностью — ни в погоде, ни в направлении и силе ветра, ни в состоянии моря, ни в парусах, ни в том, как поведет себя противник, а равно и собственный твой экипаж, — они суть наипервейшие достоинства, позволяющие сберечь и шкуру, и свободу. Не далее чем неделю назад маленькую шхуну, уже загнанную в бухту и даже спустившую флаг, пришлось отпустить с миром — и со скрежетом зубовным — лишь потому, что впередсмотрящие углядели, как летит с востока французский бриг. Мало того — пришлось самим со всех ног убираться в Пролив, под крылышко к береговым батареям Тарифы.

Шлюпка с призовой командой — писарем, баталером и матросами, которые должны будут управляться с парусами, — уже отвалила от борта «Кулебры» и, качаясь на крупной зыби, выгребает к захваченной тартане. Та по-прежнему на расстоянии пистолетного выстрела, в пределах слышимости. Рикардо Маранья вновь появился на палубе с жестяным рупором в руках и криком извещает Пепе Лобо, как называется судно, куда следует и что везет. «Тереса дель Пало», две 4-фунтовые пушки, порт приписки Малага, шла из Танжера к устью Барбате с грузом кож, масла, оливок, изюма и миндаля. Пепе Лобо слушает и кивает одобрительно. Захват судна с таким содержимым трюмов, а главное — с таким пунктом назначения, морской трибунал признает совершенно законным. Капитан, взглянув на вымпел, указывающий направление ветра, тотчас вслед за тем оценивает состояние моря — смотрит на высокие облака, бегущие по серому небу. Левантинец задул с вечера и держится ровно и сильно, так что нетрудно будет отконвоировать тартану в Кадис. Они уже три недели бороздят море между Гибралтаром и мысом Санта-Мария. И потому несколько дней в порту всем пойдут на пользу, тем более что неуклонно падающий барометр настоятельно приглашает сделать это. Может быть, за это время уже решился вопрос с предыдущим захватом, и согласно «Положению о корсарских и каперских судах» и договору с судовладельцами команда «Кулебры» сможет получить причитающуюся ей треть прибыли, из каковой трети капитану выплачивают семь частей, старшему помощнику — пять, боцману и баталеру — по три, матросам — по две, а юнгам — по одной, не считая те восемь частей, которые откладываются на лечение тяжелораненых, погребение убитых, вспомоществование тем, кого они оставили вдовами и сиротами.

— Орудия принайтовлены, дульные заглушки поставлены. Горизонт чист.

— Добро. Как только вернется абордажная команда сеньора Мараньи, подтянем шкоты.

— Курс?

— Кадис.

По лицу Брасеро расплывается широкая улыбка, будто в зеркале отразившаяся и на лице первого рулевого — малого дюжего и рыжего, а потому носящего кличку Шотландец, хотя он из Сан-Роке родом и фамилия его — Мачука. И покуда боцман движется на ют, проверяя по дороге, погашены ли пальники, готовы ли для маневра шкоты и фалы, убраны ли картузы с порохом в погреб, ссыпаны ли картечные пули в зарядные ящики, под парусину, его улыбка заражает весь экипаж. Ну что же, должен признать Пепе Лобо, удалось набрать не самых худших, хоть выбор был и небогат: армия и Королевская Армада постарались выгрести и призвать всех, кто может держать ружье или тянуть шкоты. Времена к чрезмерной разборчивости не располагают. Из сорока девяти человек на борту, считая двух юнг, из которых одному двенадцать, а другому — четырнадцать лет, треть составляют люди, привычные к морю: рыбаки и матросы, привлеченные возможностью получать помимо премии за добычу твердое ежемесячное жалованье в 130 реалов (капитану положено 500, старшему помощнику — 350). Прочие — это, конечно, припортовое отребье, каторжане, отсидевшие срок за ненасильственные преступления, а призыва сумевшие избежать, потому что сунули кому надо, и несколько иностранцев — два ирландца, два марокканца, три неаполитанца, англичанин-комендор и мальтийский еврей, в последний момент навербованные в Кадисе, Альхесирасе, на Гибралтаре и внесенные в судовую роль, только чтоб дыры заткнуть. За четыре месяца «Кулебра» записала на свой счет уже семь судов, и независимо от того, что скажет по поводу «призов» морской трибунал, команда считает сезон охоты исключительно удачным. Все на борту довольны, благо кровь пролилась только при двух захватах, а помимо всего прочего, за те же, как говорится, деньги можно жариться на солнце и палить из пушек.