Праздник перепутий - Сергей Высоцкий

Он открыл крышку ящичка, именуемого всеми автомобилистами почему-то «бардачком», и первое, что увидел, — надорванный блок сигарет «Филипп Моррис». Бугаев открыл пепельницу — в ней тоже были окурки. Он осторожно вынул несколько штук, завернул в бумагу и положил в карман.

Но что же произошло между мужем и женой Шарымовыми? Обычная семейная ссора — и только? А застрелился он после того, как услышал, что пришла милиция?..

Скорее всего так. Если бы все семейные ссоры заканчивались самоубийством, народонаселение сильно поубавилось бы.

Семен невольно подумал о Шарымове с уважением. Наделал дел — так хоть хватило решимости самому их закончить. Но при чем здесь жена? Чем оправдать такую жестокость — застрелиться у нее на глазах?

Отправив Коршунова в управление исследовать окурки и сравнивать протекторы шин, Бугаев снова поднялся в шестьдесят третью квартиру. Труп Шарымова уже увезла «скорая». Следователь прокуратуры Кондрашов о чем-то тихо беседовал с Ниной Васильевной в первой комнате. Дверь в спальню была закрыта. Увидев Бугаева, он поднялся ему навстречу и, легонько обняв за плечи, увлек за собой в коридор. Вид у него был озабоченный.

— Шарымову допрашивать сейчас бесполезно, — вполголоса сказал он Семену. — Да и нельзя. Врач с ней занимается. Соседка позвонила ее матери, Вот-вот должна приехать. Отложим беседы на вечер. Вы останьтесь, скоро придут с работы другие соседи, а я поеду.

Бугаев промолчал. Он и сам знал, что дел у него здесь хватит.

— Да-а, коллега, — нахмурившись и многозначительно покачав головой, сказал Кондрашов. — Какая-то фатальная история!

— Кошмар! — поддакнул ему Семен, но Кондрашов почему-то посмотрел на капитана подозрительно, замолк и, вяло пожав ему руку, ушел.

Бугаев посмотрел на часы. Без пятнадцати три. Подполковник, наверное, уже приехал. Он набрал номер. Трубку сняла Варвара.

— Шеф у себя?

— У себя, Сенечка. С шоферами беседует. А я твое указание выполнила, чаем их всех напоила...

— Умница, — сказал Бугаев, — ты выполнила указание шефа. Соедини-ка меня с ним.

Корнилов взял трубку сразу же.

— Семен, как дела?

— С сюрпризами, — Бугаев коротко доложил о самоубийстве штурмана.

Несколько секунд Корнилов молчал. Потом спросил:

— Что еще?

— Протекторы, похоже, его «Жигулей». Коршунов уже поехал в управление. Минут через сорок доложит вам. И сигареты «Филипп Моррис». В бардачке целый блок. Я по прикусу вижу — это он в Рощине курил.

— Так. С женой говорил? С Верой Сергеевной?

— У нее истерика.

— Что же, истерика у нее целый день, что ли? — сердито спросил подполковник.

— Врач у нее, не могут в себя никак привести. Даже Кондрашов потолкался тут и уехал.

— Потолкался! Он что тебе... — Корнилов, видно, хотел что-то добавить хлесткое, но сдержался.

— Вы не приедете? — спросил Семен.

— Нет. Мы с товарищами водителями толкуем. Ты уж сам доводи дело до конца. — Голос у подполковника помягчел. — Только выясни еще такие детали: где была Шарымова в день аварии и какой у нее зонтик? Да, и поищи в квартире письма...

— Какие письма?

— Любовные письма, Сеня. Ее письма к мужчина, письма ей от мужчины. Понял? Я сейчас попрошу в прокуратуре санкцию на арест корреспонденции.

Бугаева немного обескуражил разговор с шефом. Капитану казалось, что они наконец вышли на виновника гибели Горина. Он не верил, что действовали разные люди: один бросил камень в машину старпома, а другой после этого взломал его дачу и перевернул все вверх дном. И когда к нему на квартиру пожаловал уголовный розыск — пустил себе пулю в лоб.

«Конечно, имей мы дело с обычными уголовниками, всего можно было бы ждать, — думал он. — Но тут-то совсем другое дело... Нет, нет, версия с Шарымовым похожа на правду! А подполковник опять с шоферами толкует».

Бугаев в раздумье прошелся по широкому, захламленному старой мебелью коридору, заглянул в неуютную грязноватую кухню. Там было пусто.

«Ну что же, поговорим о зонтиках», — решил он и постучал в комнату Горюновой.

Нина Васильевна сидела за круглым столом, накрытым пестрой клеенкой, и ела с большой сковородки жареную картошку с луком. Рядом на тарелочке лежало несколько соленых огурцов и стояла начатая чекушка водки. Женщина не ожидала увидеть постороннего и смутилась. Краска залила ее лицо, она растерянно поднялась, бормоча извинения, подставила еще один стул.

— Вы меня извините, Нина Васильевна. — Бугаев и сам почувствовал себя неловко. — Я чуть попозже загляну.

— Что вы, что вы. У вас дела, я понимаю. Вы не обращайте внимания... — сказала Горюнова. — Такое несчастье.

Перехватив взгляд Бугаева, Нина Васильевна опять покраснела и, потупившись, разглядывая свои красные, с чуть припухшими суставами руки, прошептала тихо:

— Такое несчастье. Пригубила вот за помин души.

Она сморщилась, слезы потекли по щекам, Нина Васильевна отвернулась, вытерла глаза кончиком белой шали. Потом убрала со стола в буфет огурцы и шкалик, унесла на кухню сковородку.

Бугаев оглядел комнату. Жила Горюнова небогато. Старинные буфет и шкаф, когда-то, наверное, соседствовали в одном гарнитуре. Красного дерева, с красивыми бронзовыми накладками, на которых были изображены орнаменты из полевых цветов, они выглядели чуть-чуть чопорно. Старым был и круглый стол. Только зеленая кушетка, дитя массового производства, казалась в этой комнате вещью случайной и недолговечной. Обои на стенах были самые простенькие и давно выцветшие. Над кушеткой висел портрет морского офицера и под ним потускневший от времени кортик. Моряк был молодым и улыбчивым.

«Сын или муж? — подумал Бугаев. — Судя по старому кортику — муж...» Он так и не решил для себя этот вопрос — с кухни пришла хозяйка и, молча сев за стол, внимательно посмотрела на Семена. Она успела чуть-чуть подкрасить губы и припудриться, и только красные пятна, проступавшие на щеках сквозь пудру, выдавали ее состояние.

— Нина Васильевна, я хотел бы задать вам несколько вопросов... — сказал Бугаев.

Она согласно кивнула головой.

— У Шарымовой есть складной японский зонтик?

— Зонтик? — Нина Васильевна, наверное, никак не ожидала услышать такой вопрос. На лице у нее отразилось удивление. — Японский зонтик? — повторила она. — А как же. Есть. Женя ей привозил. Да вот в прошлом году осенью он привез два одинаковых. Вера Сергеевна один продала мне. — Горюнова встала, открыла шкаф и достала оттуда яркий — розовый, в красный цветочек — зонтик.

— Вы не могли бы его раскрыть? — попросил Семен.

Нина Васильевна послушно раскрыла зонт. Это был точно такой же зонт, какой нашли на месте катастрофы.

«Интересно, — подумал Бугаев. — Значит, шеф об этом догадывался. Зря он ни о чем говорить не будет...» И сказал:

— Спасибо, спасибо.

— Женя много красивых вещей привозил, — рассказывала Горюнова, убирая зонт в шкаф. — Вера Сергеевна иногда предлагала мне купить, да только не для моего достатка эти вещи. А за зонтик она с меня только пятнадцать рублей взяла. Так я думаю, это Женя велел. Они же, зонтики, дорогие. По тридцать рублей стоят. А Женя иногда и дарил мне что-нибудь. Банку кофе, платочек...

— Вы на лето никуда не выезжаете?

— Нет, все время в городе. Я хоть и на пенсии, а каждое лето подрабатываю. Кассиром в гастрономе.

— Вечером третьего июля вы дома были?

— Нет, до десяти работала.

— А когда пришли?

— Около одиннадцати. Выручку сдала и пришла. Гастроном же рядом.

— Вера Сергеевна была дома?

— Нет. Женя ко мне заглядывал, тоже про нее спрашивал. Он к своим родственникам в Новгород ездил. Примчался, а жены нету.

— Когда Шарымов к вам заглядывал?

— Я только вошла в комнату — и он стучит.

— А поточнее вы не могли бы вспомнить время?

Нина Васильевна задумалась, на лбу у нее легли резкие складки.

— Нет, точнее не могу... Около одиннадцати.

— Но не после одиннадцати?

— Нет, нет.

— Что же делал Шарымов потом?

— Ушел. Он уже тогда не в себе был. Весь какой-то нервный, вздрюченный. Входной дверью так хлопнул.

— И когда вернулся?

— Сегодня утром.

— Сегодня?

Горюнова кивнула:

— Два дня пропадал, а как вернулся, так и началось у них...

— А когда вернулась Вера Сергеевна?

Нина Васильевна пожала плечами.

— В тот вечер я чаю попила и сразу спать легла. За день так устаешь — только бы до постели добраться.

— И ничего не слышали?

Хозяйка мотнула головой.

— Из-за чего же они поссорились? — задумчиво сказал Бугаев, решившись наконец задать этот вопрос впрямую.

— Кто знает?! Чужая душа — потемки. Недружно они жили. Недружно. Особенно последний год. А ведь Женя такой мягкий, такой ласковый мужик-то был. — Горюнова тяжело вздохнула.

9

Проходя через приемную в свой кабинет, здороваясь с ожидавшими его шоферами и автоинспектором Коноплевым, Корнилов сразу почувствовал, что они недовольны очередным вызовом в управление. Только автоинспектор, наверное, спокойно дремал в ожидании начальства — вид у него был заспанный.