Алексей Толстой - Виктор Петелин

Когда она упрекнет каким-нибудь подозрением, он весь сжимается, и становится невыносимо тяжело. Наде любить друг друга, верить, что это до смерти, навсегда.

«Через боль и через ошибки мы идем к счастью, — уверял Толстой в письме Наташе. — Только ни минуты не сомневайся, что нам дана еще целая жизнь такого счастья, о каком мы и не думали. А если явится сомнение — так это грех и его нужно побороть».

«Русские ведомости» хотят, чтобы он подольше оставался за границей, но он исполнит только то, что от него требуется, и постарается вернуться в начале марта…

В Стокгольме, куда они прибыли через сутки, ничто не напоминало о войне: улицы полны торговками, моряками, девушками, нарядными дамами, франтами. Здесь говорили на всех языках и можно было кого угодно встретить. «Все это было веселое и краснощекое. В подъездах гостиниц стояли охапки лыж. На старинной площади продавали гиацинты и тюльпаны», — писал А. Толстой. Купив билеты до Ньюкэстля и оформив документы, они все отправились утром на пароход, отплывающий в Англию. А к обеду узнали, что идут другим курсом, чтобы избежать встречи с двумя немецкими миноносцами, внезапно покинувшими порт в неизвестном направлении. На душе было невесело, но виду не подавали, шутили.

Ньюкэстль поразил Алексея Толстого необыкновенными размерами порта. Пароход медленно двигался по реке, а по обоим берегам дымили трубы, высились гигантские краны, леса железных балок и столбов. На воде и на берегу было множество кораблей с мачтами и без мачт, готовых к отплытию и только строящихся. Сквозь туман все это причудливо переплеталось, создавая какую-то сказочную, поистине фантастическую картину.

Встретили их русский консул и мистер Бальфур, представитель Комитета по приему русских гостей. Потом номер в старом уютном отеле, с камином и огромной постелью, на которой вполне могли бы улечься по крайней мере шесть человек. Но повсюду были надписи. Предупреждали о возможности налетов «воздушных разбойников». На улицах Алексей Толстой увидел, что этот город живет войной. Вечером нет ни фонарей, ни света из окон. Множество народу бродит по улицам в темноте. Только несколько человек увидел в гражданском, да и у них мелькала зеленая перевязь с красной короной.

Рано утром отправились в Лондон. И первые впечатления стали убеждать Толстого: Англия плохо знает Россию и русских. Правда, сейчас здесь спохватились и пытаются восполнить пробел в своих знаниях, издают книги, открывают кафедры русской литературы, пишут статьи и трактаты о России; но такая поспешность ни к чему хорошему никогда не приводила. Книги для перевода брали случайные, наспех, что опять-таки давало искаженное представление о русской культуре, о России вообще.

В Реформ-клубе их встретили весьма любезно. Англичане приглядывались к русским, русские приглядывались к англичанам. Вскоре после приезда в Лондон они уже не чувствовали себя гостями, будто давно уже жили здесь.

В Шотландии, куда вскоре повезли гостей, они решились пойти на миноносце в открытое неспокойное море. И натерпелись разных неудобств. Зато увидели, как внимательно охраняется побережье, увидели целый город на воде, состоящий из множества кораблей различного назначения. На флагмане их принял Джон Джелико, начальник всего английского флота, вспоминавший за завтраком «великие труды русской армии»: «она спасла нас в начале войны и спасает теперь. Я вспоминаю победу под Эрзерумом. Русский флот также завоевал наше восхищение. Мы были бы рады сражаться с русскими моряками плечом к плечу».

Только увидев английский флот и его могучие пушки, Алексей Толстой понял, почему немецкий адмирал Тирпиц предпочитает отсиживаться со своим флотом в Кильском канале: встреча с таким флотом грозила полным поражением.

«Прошлогоднее несчастье наше с третьей армией и затем отступление с Карпат, из Галиции и по всему фронту изменило в корне отношение к нам англичан, — писал А. Н. Толстой в «Русские ведомости». — Они представляли Россию чем-то вроде медведя, — сильного, огромного и чрезвычайно охочего до сладких вещей. Россия казалась им экзотической страной вроде Гонолулу.' Наша беда, мужество, стойкость, с какими перенесли ее, впервые открыли для Англии человеческое, страдающее лицо России. Они увидели, что мы не скрываем поражения, не просим пощады, но с новыми, большими силами поднимаемся на борьбу…»

От Наташи давно никаких известий. В первый день приезда в Лондон была телеграмма, из которой он понял, что она выезжает в Петроград. Значит, подумал он, решилась поехать вслед за ним за границу. А вдруг она приедет неожиданно, когда вся группа отправится на фронт? Ничего не известно. За три недели только одно письмо и две телеграммы. Где она? Что делает? Что думает?

4 марта, в субботу, Алексей Николаевич писал в Москву. «Родная Наташа, по той же причине почему не мог в телеграмме, не могу и в письме писать, куда мы едем в четверг. Поездка займет 5–6 дней, затем столько же по возвращении в Лондон и сейчас же уезжаю в Россию. Здесь настроение очень тяжелое, все занято войной, война чувствуется с такой силой, с какой мы и не знали в России, поставлено на карту все. Наше время так занято, что до еих пор я не был ни в театре, ни в музеях, нигде. В свободные часы пишу, в 9 встаю и сейчас же попадаю в круговорот. Погода ужасная: туман, дождь и слякоть, сегодня был первый сухой день. Я очень устал и так истосковался по тебе, что считаю дни, когда мы кончим быть официальной депутацией, в тот же день уезжаю в Москву… Если бы мы поехали вместе — все бы было по-другому. Я решил, что в августе мы поедем в Англию на несколько месяцев, если ты захочешь, но только как обыкновенные люди. Не дай бог еще раз поехать с какой-нибудь депутацией. Англичане принимают нас с таким искренним порывом, как никогда никого еще не принимали, но от этого еще труднее…»

Большое впечатление на Алексея Толстого произвела встреча с Уэллсом. Совсем недавно, до войны, он высказывал опасения относительно намерений России, сейчас он переменил свое отношение и с гордостью заявил, что оба его сына учатся русскому языку. Набоков, Чуковский и Толстой долго гуляли с Уэллсом в окрестностях его загородного дома. По дороге Уэллс говорил о необходимости дружбы Англии с Россией, о том, что Россия, богатая хлебом, лесами, минералами, пойдет в своем развитии по американскому пути, но без заокеанских излишеств. После обеда Уэллс поделился мыслями о своем только что законченном романе.

В своих статьях на тему ближайшего будущего Уэллс предсказывал поражение Германии и революцию.

8 марта Толстой писал Н. В. Крандиевской:

«Милая моя дорогая, завтра утром уезжаем во Францию. На 24 марта я заказываю билет в Россию. Я устал и болен. Нет времени даже писать, каждый день встаем в 772, в 8 и уезжаем на заводы, на верфи, в армию. Напечатаны ли мои 2 статейки, в субботу посылаю третью. И по приезде придется писать очень много…»