Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

Итак, это то, что я делаю. Использую наковальню. Беру деталь и зажимаю ее в тисках. Туго затягиваю тиски, и иногда их железные края могут оставить на детали вмятины, однако голыми руками ей нельзя нанести повреждения — деталь тверже гранита. Затем покрываю поверхность воском, толстым слоем, надев перчатки для защиты от химических ожогов. На это требуется долгое время: однажды прошло два дня, прежде чем удалось достичь безупречного результата. Когда поверхность становится ровной, я любуюсь ей в свете костра. Она гладкая, как кожа — не моя, но как кожа девушки, по крайней мере, той, которую я помню.

Затем я беру штифт и работаю. Работаю осторожно. Это занимает недели, иногда месяцы. Я никогда не знаю этого наверняка, поскольку погружен в работу, и не могу увидеть здесь смену дня и ночи — только огонь, жар и людей, которые приходят и уходят. Они никогда не смотрят на меня, даже когда приносят новую деталь или забирают уже завершенную. Я тоже не уделяю им особого внимания, просто получая удовольствие от своей работы.

Я беру долото, острое, как рыболовный крючок. Если оно соскользнет, то сдерет кожу, даже мою. Я наклоняюсь ниже, опустив глаза так низко, как только могу, постукивая по воску. Стук, стук, стук. Этот звук приятен. Он напоминает о том, что я делаю, и я никогда не вспоминаю про лед или про солнце, когда работаю.

Пройдут месяцы, прежде чем все будет сделано. Если я совершаю ошибку, то начинаю все заново. Готовая деталь не должна содержать ошибок: всего одна, даже самая маленькая, сделает магию бессильной. Однажды мне пришлось начинать все сначала, вернув деталь обратно в сердце кузни, жрецам в глубине горы. Они избили меня за это, но я чувствовал, что поступил верно, даже когда кровь стекала по моей спине.

Если бы я не потерпел неудачу и стал тем, кем мечтал стать, то не захотел бы носить броню, которая содержала ошибку. Я думаю о тех, кто добился успеха, и мне хочется, чтобы эта броня была лучшей, пусть даже я сам не смогу носить ее, как хотел долгое время.

Так что я работаю с воском, создавая священные рисунки, я вычерчиваю древние линии, кривые и узлы. Рисую змеев, головы волков и крылья драконов. Но я не изображаю руны — только жрецы могут делать их, связывая могущественной магией. Мне бы хотелось увидеть, как они создают руны, как их контуры горят на броне, хотя я и знаю, что это является секретом.

Когда фигуры воплощены в воске, я беру кислоту. Я приношу ее в тигле и поливаю ей деталь в тисках. При обжиге она шипит подобно змее. Я должен быть осторожен: слишком много — и деталь будет испорчена; слишком мало — и некоторые места будут пропущены. Я должен спешить, стерев кислоту прежде, чем она въестся в наковальню и сделает железо непрочным.

Однажды я пролил кислоту на руку. Она жгла сквозь перчатку. На моей левой руке осталось только три пальца, к счастью, я вырезаю фигуры правой, и потому смог служить дальше. Теперь я стал осторожнее, чем раньше. Это был хороший урок.

Когда кислота заканчивается, я разжимаю тиски и обламываю воск с поверхности детали. Я полирую поверхность стальной щеткой и промываю водой, лью на нее масло, наблюдая, как оно стекает по сделанным мною узорам.

Иногда я просто поднимаю деталь, поворачивая ее в отблесках огня, глядя на то, что я сделал. Я знаю, что в этот момент вижу свою работу в последний раз, и иногда эта мысль вызывает боль в желудке.

Я беру ткань и тщательно заворачиваю деталь. Затем иду к жрецу и встаю на колени, склонив голову и предлагая свою работу. Он осматривает ее, иногда делая это в течение часа. Иногда отправляет меня обратно, хотя в большинстве случаев забирает деталь. Это наполняет меня гордостью. Если я трудился долгое время, он обычно принимает мою работу. Я продолжаю приносить пользу, и от осознания этого тошнота проходит.

Когда я ожидал в последний раз, то увидел, как они крепят сделанную мной деталь. Единственный раз я стал свидетелем того, как это происходит. Детали крепились на теле Небесного Воина с огненно-рыжими волосами и гладкой кожей. Тот носил остальные части доспеха, они были новыми и не имели отметин. Только часть, сделанная мной, осталась неустановленной. Жрец взял ее, и рабы-техники прикрепили ее — установили на колене, между большими пластинами на левой ноге. Теперь доспех стал завершенным.

Я должен был уйти. Я знал, что должен, но оставался там еще некоторое время. Я видел Небесного Воина, стоящего там, и мои мысли вновь вернулись к тому, как я проходил испытания, и как близок был к успеху. Я вспомнил, как они сделали мое тело сильнее. Вспомнил, как больно было, когда я потерпел неудачу, и как я думал, что умру. Это вновь вызвало боль в желудке. Вспомнил, как хотел умереть и как желал, чтобы они позволили мне это.

Но затем Небесный Воин посмотрел на меня, и увидел, что это я сделал деталь. Он кивнул, всего один раз, а затем отвернулся от меня, и они продолжили снаряжать доспех. Жрец заметил, что я стою там, и я ушел. Они вернули меня в кузницу, вернули меня к наковальне и дали мне новую деталь для работы, еще одну деталь без отметок на ней.

И сейчас я смотрю на то, что делаю. Об этом я знаю все. Я хорошо делаю свою работу. Во время работы я не сплю и не забываюсь, я просто делаю. Чистота. Осторожность. Об этом мне напоминают жрецы, и это помогает.

Я все еще ощущаю боль, время от времени. Иногда я не сплю или вспоминаю о вещах, которые не хочу помнить.

Но есть один сон, который я люблю. Я вижу Небесных Воинов в море звезд. Вижу, как они сражаются, одетые в свою броню. На некоторых деталях имеются знаки, оставленные мной. Как и все, что они носят, знаки безупречны. Тысячи подобных мне работают в кузнях, вырезая и мастеря. Небесные Воины не знают об этом, но они и не должны знать. Достаточно того, что они служат.

Когда я просыпаюсь ото сна, я доволен. Я все еще помню, что однажды потерпел неудачу, но помню и о том, что все еще могу служить дальше. Это награда: я все еще служу.

Я не помню, как долго я нахожусь здесь, среди мрака и отблесков пламени. И не знаю, сколько еще буду оставаться. Возможно, всегда. Возможно, до тех пор, пока не настанет конец света.

Многое я помню смутно. Я Тарольф, и когда-то я любил лед.

Я хотел бы, чтобы я мог сражаться. Это мой сон.

Но это — долг Небесных Воинов, а мой долг — помогать им. Иногда мне достаточно просто чувствовать это.

Крис Райт

Железный жрец

Олвар шёл настороже, борясь со страхом и вспоминая всё, что ему рассказывал Эольф об этом месте и его опасностях. Море кипело и бурлило, пламя танцевало на его поверхности. Земля содрогалась, словно расколовшаяся льдина. Он прищурился, пытаясь разглядеть дорогу через клубящиеся облака снега. По коже тёк пот, и Олвар дрожал, проваливаясь в талый, грязный снег по колено. Впереди вздымалась гора, невероятно, непредставимо огромная, хмурая, словно сердитый великан, и коронованная кольцом молний.

Мышцы сводило от усталости, но Олвар не опускал зажатый в правой руке топор. Оббитый ухват в дрожащих пальцах казался тяжёлым, словно свинцовый брусок, но он знал, что пора идти дальше. Вот уже две зимы как Олвар готовился к испытанию кузней и не собирался сдаваться теперь. Если он опозорится, то не сможет взглянуть в глаза своей матери, уже оплакивающей сына, которого вряд ли увидит раньше загробного мира.

И затем Олвар вновь услышал это. Звук становился всё ближе. Он резко обернулся и вгляделся во мрак, сжимая рукоять. На берег нахлынула волна, посеревшая от остывающего шлака.

Сначала Олвар не видел ничего, кроме низких очертаний порожних камней, покрытых тающим снегом и тянущихся к сотрясаемому раскатами грома небу.

Но он слышал нечто: урчание, рык, шелест шерсти, скрежет натянутой шкуры. Зверь преследовал его уже два дня, подкрадываясь всё ближе, таясь в тенях. Он не мог ни видеть его, ни чуять, лишь слышать. Словно выходящей по ночам из кипящих морей упырь, зверь таился где-то с подветренной стороны, шёл среди обсидиановых и гранитных столбов.

Олвар замер. Время идти дальше. Нужно добраться до вышнеземья, земли, что не дрожит и не трескается, земли, которая не сбросит его в бездну вод.

Но он ждал, дрожа и наблюдая. Во мраке под уступом, вонзающимся в небо словно серп, он впервые видел их.

Во мраке мерцали глаза, отливающие чернотой и похожие на золотые шары.

Рагнвальд широкими шагами шёл к горящему жилому дому. Выпотрошенные внутренности здания тлели в окружении расплавленных металлических костей. В небесах горело зелёное пламя, а его отблески сверкали, отражаясь от частиц льда. Земля содрогалась от тяжёлого и размеренного как удары сердца артиллерийского огня.

Впереди над развалинами вздымалась разбитая эстакада, заваленная мёртвыми изувеченными телами. Впереди бежали его серые братья, мелькали в тенях, пригнув головы, и стреляли из болтеров. Рагнвальд шёл размеренно, чувствуя, как под сапогами поддаётся сухая, словно угли земля. Его ждал наполовину заваленный обломками «Носорог». Разбитые гусеницы застыли, а из труб валили клубы дыма. Отделение Лоэра бросило подбитый транспорт и ринулось на врага, и потому другие решат, будет ли «Носорог» спасён или растерзан.