Гнев пустынной кобры - Алексей Иольевич Витаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я так понимаю, вас они усыпили, а потом уже штопали.
– Так точно, вашбродь. Но тама снега не было. Сейчас вот мне Свистунов его принесет, и мы ранку подзаморозим. Лежи спокойно, пан пластун! – обратился к Колесникову.
– Нужна ли моя помощь, Зымаев?
– Нет, господин штаб-ротмистр. Управлюсь с Колесниковым, тогда вашей спиной займусь.
– Спасибо.
– Да пока не за что. Водки бы.
– Держите. – Вихляев поставил перед Зымаевым фляжку и вышел из помещения.
Казаки уже занимались каждый своим делом.
Плетнев облюбовал под раскидистой елью место и оборудовал наблюдательный пункт. Вырыл яму глубиной около метра, длиной в свой рост, застелил ее буркой. Вторую бурку растянул на кольях и присыпал снегом. Получилось неплохое логово. Влез внутрь с винтовкой и замер.
Лыткарин продолжал наблюдать за пленным турком, который сидел связанным на плоском камне и тяжелыми, выпуклыми глазами смотрел на вершину горы. Казалось, ему нет никакого дела до жующего табак казака с почерневшими, кривыми зубами. Но и брезгливости тоже не было, чего не могли не почувствовать окружающие. Только опытные казаки знали, насколько коварен бывает восточный воин, поэтому ни на секунду не расслаблялись.
Свистунов занимался обустройством лагеря: освобождал лошадей от груза, таскал хворост, расчищал снег.
До чего же, девки, вы
Разум мутите.
Перед носом у меня
Задом крутите.
Карманов минировал дорогу до шлагбаума со стороны моря, ставил растяжки, прятал в снегу противопехотные мины, острые рогатки и трофейные турецкие клинки, даже установил охотничий самострел, использовав одну из винтовок.
Вихляев еще раз решил поговорить с пленным турком. Он никак не мог принять решения: что же с ним делать? Расстреливать поверженного старика не хотел, но и отпускать тоже было бы глупо.
– Ваше имя! – спросил он, подходя к пленному.
Лыткарин с винтовкой встал сбоку, положив палец на спусковой крючок.
– Зачем тебе мое имя, рус? – Старик повернул лицо, глаза его были полны слез.
– Ты эт поаккуратнее с им, вашбродь. Порой таких из себя страдальцев сделают, хочь в пору сам заплачь, а потом кинжалом в ребра, – сказал Лыткарин.
– Спасибо за совет, Спиридон Фомич!
Старик продолжал смотреть куда-то сквозь штаб-ротмистра, безучастно и устало.
– Вы его забыли? – попытался съязвить Вихляев.
– Ты его скоро забудешь. Ты доблестный воин. У нас таких нет. Но и враг должен проявить уважение.
– Вы о чем?
– Позволь мне похоронить сына. Он хорошо дрался. Прояви ко мне и к нему уважение. Я все тебе сказал, что знаю. Можешь пытать меня, но ничего не узнаешь больше. Клянусь Аллахом.
– Хорошо. Идем.
– Ох, вашбродь, – выдохнул Лыткарин.
Они спустились к месту недавнего боя. В нарастающих сумерках тела убитых и кровь страшно чернели на белом снегу. Из-за густого ельника послышался протяжный волчий вой.
Вихляев кивнул старику. Тот бросился к трупу, обнял за плечи и прижал разрубленную голову к груди.
– У нас мало времени, уважаемый!
Старик не ответил. Он бережно положил отрубленную кисть в свой карман, перетянул веревкой развалившийся череп и взвалил останки на плечи. Поднялся к выступу, на котором еще совсем недавно были атакованы Вихляев и Колесников. Под выступом темнела небольшая ниша. Турок положил в нее труп сына и стал закладывать камнями. Никто не увидел, как тускло блеснул клинок в руке пленного. Острие мгновенно нашло ложбину между ребер и тут же провалилось по самую рукоять. Старик повалился на груду только что им сложенных камней.
– Прохлопали мы с вами, вашбродь! Зарезал он себя! – Лыткарин смотрел на судорожно дергающуюся плоть.
– А где был клинок?
– У сына евонного и был. Они столько порой на себе ножей всяких носят, сколько даже Мишка Плетнев не видел.
– Ну вот, само все и разрешилось, – сказал Вихляев, отворачиваясь от умирающего.
…Зымаев промыл рану водкой, дал сделать несколько глотков Колесникову.
– Ну, терпи теперь ужо, Яша.
Колесников стиснул зубами рукоять нагайки. За дверью пел Свистунов. И от его пения и впрямь на душе у всех светлело.
Моя милка так плясала,
Да мысочком об порог.
И любовь теперь не греет,
Не налазит и сапог.
Зымаев зашил рану и наложил тугую повязку. Отер пот со лба.
– Ну все пока. Теперича штаб-ротмистра лечить надо. А ты, Яша, поспи.
Он вышел. Огляделся. Увидел хромающего Вихляева.
– Вашбродь. Иди, глянуть надо быть. Вишь, захромал уже. Спина дело нешуточное.
– Иду. – Вихляев оглядел лагерь, удовлетворенно кивнул и направился к Зымаеву, на ходу распахивая шинель.
Зайдя в камору, лег на соседнюю лежанку.
– Вы как, Яков? Зымаев не коновал? – пошутил, как шутят, пряча поглубже страх.
– Не-е-е. – Вверх поднялся большой палец. – Ежли бы что, то я бы его стал звать Коноваленко. Был у нас один такой. Вспоминать жуть. Не боись, вашбродь. Сделает, как надо.
– Чего уж бояться!
– Э-э, господин штаб-ротмистр. Да у тебя тут, парень, несколько косточек хорошо повыбито. Шибко басурман тебя ухайдакал. – Зымаев провел пальцами вдоль позвоночника.
– И что теперь? – Вихляев повернул голову.
– Да по-хорошему бы надо в госпиталь.
– Возвращаться мы не можем, Петр Васильевич. Сделайте так, чтобы я мог передвигаться.
– Передвигаться сможешь, но лечить надо срочно бы. А то худом большим обернется. Один знакомый мой вовремя не полечил, так потом и сел на лавку пожизненно.
– Что можно сделать?
– Могу наложить тугую повязку, но никаких резких движений, толчков, не дай бог падений. Ежели встанет правильно, то твоя удача. Ну а нет, так на все Его воля!
На реке стоит Мария,
Ляжки са-ха-рны.
Из кустов глядит Иван,
Громко а-ха-ти.
Не гляди ты на нее
Да не а-ха-ти.
Как не сдюжит скорлупа,
Будешь пла-ка-ти.
Свистунов ввалился в камору, держа впереди себя вязанку хвороста.
– Эх, робяты. Поспать бы сейчас с жиночкой.
– Федька, ты хочь минуту можешь не думать об этом? – Зымаев продолжал щупать пальцами спину штаб-ротмистра.
– Ладно. Умолкаю.
– Продолжайте, Федор. – Вихляев тихо улыбнулся в рукав шинели.
– Нет уж. – Свистунов обиженно замолчал, ломая об колено хворостины.
Скоро пришли Карманов и Лыткарин. Расположились вдвоем у свободной стены. Свистунов подцепил из продуктового узла горсть сушеного телячьего мяса и закинул в котелок. В кипящей воде маленькие куски за несколько минут превратились в большие, такие, что ложку не поставить. Сытное мясное варево поманило голодных казаков.
– Налетай, робята! – Свистунов вытащил из-за голенища сапога ложку и первым попробовал еду.
