Власть в Древней Руси. X–XIII века - Пётр Толочко

Разумеется, новгородцы не были безучастны в этом княжеском выборе. Могли не согласиться с предложенной кандидатурой или изгнать неугодного им князя, но все эти действия претворялись в жизнь не широкими демократическими низами Новгорода, а боярскими партиями, ориентировавшимися на Киев или Владимир на Клязьме.

Еще меньше оснований говорить о вечевом избрании князей в других древнерусских городах.

Все сказанное выше не является основанием для отказа вечу, как это имеет место в работах ряда исследователей, в политическом институциональном характере. Если бы это было так, тогда в вече не было бы никакого смысла. Князья не обращались бы к нему за поддержкой и расположением, боярские партии не пытались бы заручиться его согласием на нужные им решения, а широкие демократические низы не прибегали бы к мятежам, когда решения эти их не устраивали. Нет сомнения, что вече являлось публичным институтом, не выпадавшим из других ему подобных в древнерусской государственно-политической жизни. Таких, как княжеские съезды, которые также не отлились в регламентно четкие институциональные формы, но без которых трудно представить систему власти на Руси. Это верно и в том случае, если согласиться с М. С. Грушевским, полагавшим, что вече не правило само, но являлось коррективом княжеско-дружинного управления.[527]

Вместо заключения

Исследование социальной природы властных институтов Руси X–XIII вв. представляется уместным завершить еще одним, без которого невозможно объективно постичь характер ее государственности. Речь идет о Русской православной церкви. Появившись на исходе X в., когда Русь уже прошла длительный путь своего становления и развития, она сравнительно быстро заняла в ней одно из важнейших властных мест.

В исторической литературе, как правило, подчеркивается тесная связь церкви и государства, но, думается, такая констатация не вполне адекватна явлению. Точнее говорить не просто о «тесной связи», но о том, что церковь являлась органическим элементом государства. Наследуя византийский образец, она признала своим главой великого киевского князя, который законодательствовал в церковной сфере и обладал правом участия в поставлении епископов. Аналогичными законодательными правами на земельном уровне обладали и удельные князья.[528]

Летописная повесть об испытании веры свидетельствует, что для русской правящей верхушки этот выбор был больше, чем только вероисповедальный. По существу, это и обретение нового строя жизни, основанного на законе. Не случайно, Владимир спрашивал миссионеров, прибывших к нему с предложением принять их веру: «Что есть закон ваш?». А киевские бояре, пораженные рассказом русских послов о греческом богослужении, заявили Владимиру свое согласие на принятие новой веры со ссылкой на авторитет княгини Ольги. «Аще бы лихъ законъ гречѣский, то не бы баба твоя прияла».[529]

С введением христианства на Руси образовалась еще одна власть, в чем-то параллельная княжеской, в чем-то соединявшаяся с ней и дополнявшая ее. Речь здесь не только о власти духовно-церковной, которая имела огромную нравственную силу, но и об административно-судебной в различных сферах жизни. На церковные суды были возложены дела о разводах, о двоеженстве, нецерковных формах брака, изнасиловании, нарушении церковной собственности, в том числе и земельной. Церковь обладала исключительным правом судить игуменов, монахов, попов, дьяконов и другие категории церковных людей. К ведению церкви была отнесена служба мер и весов.[530]

В процессе развития общественного и государственного строя и укрепления церковной организации сфера ее юрисдикции неизменно расширялась. Значительным было участие церкви в законотворчестве, о чем свидетельствует, в частности, Устав Ярослава, составленный Ярославом Мудрым и митрополитом Иларионом, а также уставная грамота Смоленского епископа Мануила.

Еще более существенной была роль церкви в политической жизни страны. Показательным в этом отношении может быть свидетельство летописи 1096 г., в котором содержится приглашение Святополка и Владимира Мономаха Олегу Святославичу прибыть в Киев на «поряд». «Поиди Кыеву, да порядъ положимъ о Русьстѣй земли пред епископы, и пред игумены». Из него несомненно явствует, что к концу XI в. на Руси сложилась практика княжеских встреч-съездов с участием высшего духовенства. Причем, по-видимому, не только как морального арбитра, но и реального судьи. Это следует из ответа Олега: «Нѣсть мене лѣпо судити епископу, ли игумену».[531]

Из летописи не видно сколь постоянной была подобная практика совместных княжеско-церковных дум, однако вряд ли может быть сомнение в том, что она имела место и в последующем. В пользу этого свидетельствуют, в частности, известия об участии в политической жизни Руси киевских митрополитов и епископов земель. Они выступали в качестве княжеских советников, посредников в междукняжеских конфликтах. В ряде случаев их роль оказывалась решающей.

В 1097 г. военный конфликт между Мономахом и Святополком Изяславичем из-за ослепления Давыдом Игоревичем Василька Теребовльского был предотвращен митрополитом Николой. Обращаясь к Владимиру, митрополит почти дословно повторил его речь на Любечском съезде о недопущении внутренних войн. «Не мозѣте погубити Русьские земли; аще бо возмете рать межю собою, погании имуть радоватися, и возмуть землю нашю, юже бѣша стяжали ваши дѣды и отци ваши трудом великим и храбрьством».[532] Услышав эти слова от княгини Всеволожей и митрополита, Владимир не посмел их ослушаться. «Тѣм же и послуша ея, акы матере, и митрополита тако же, чтяше санъ святительскый, не преслуша мольбы его».[533]

В 1195 г. посредническое участие митрополита Никифора предотвратило военный конфликт между киевским князем Рюриком Ростиславичем и владимиро-суздальским Всеволодом Юрьевичем из-за Днепровско-Поросской волости. Узнав, что она была отдана волынскому князю Роману Мстиславичу, и претендуя на нее сам, Всеволод пригрозил Рюрику военным походом в Южную Русь. Не находя разумного решения, киевский князь обратился к митрополиту за советом и получил его.

«Княже, мы есмы приставлены въ Руской землѣ от Бога востягивати васъ от кровопролитья, ажь ся прольяти крови крестьянской въ Руской землѣ, ажѣ еси далъ волость моложьшему в облознѣ предъ старѣишимъ, и крестъ еси к нему целовалъ, а нынѣ азъ снимаю с тебе крестное цѣлование и взимаю на ся».[534]

Свою роль высших арбитров в междукняжеских отношениях митрополиты исполняли вплоть до монголо-татарского вторжения на Русь. При этом, постоянно напоминали князьям об их ответственности перед «отцами и дедами», которые собрали Русскую землю. Для них она оставалась единой и неделимой. Когда в 1189 г. венгры оккупировали Галичину и посадили на галицком столе королевича Андрея, митрополит Никифор обратился к киевским князьям с призывом защитить их отчину «Молвяшеть бо и митрополитъ Святославу и Рюрикови: Се иноплеменьници отяли отчину вашю, а лѣпо вы бы потрудитися».[535] Князья прислушались к совету митрополита и выступили в поход на Галич. Правда, не урядившись кому надлежало сесть в Галиче, вернулись, как заметил летописец, «во свояси».

О том, сколь велика была роль митрополитов Киевских в государственном мироустройстве на Руси, свидетельствует попытка Андрея Боголюбского учредить во Владимире на Клязьме другую митрополию. Она оказалась неудачной. Патриарх Лука Хризоверх, обсудив просьбу владимиро-суздальского князя на архиерейском соборе, прислал ему грамоту с решительным отказом. Основным аргументом был тот, что каноны Византийской церкви запрещают разделять территорию одной митрополии на две.

Неделимость митрополии автоматически подтверждала неделимость и территории всей Руси, равно как и столичного статуса Киева — церковного и политического. В конце концов, с этим вынужден был смириться и Андрей Боголюбский, отославший епископа Федора в Киев на суд митрополита Киевского.

На земельном уровне роль аналогичную митрополичьей играли епископы, являвшиеся советниками князей и их посланниками. О распространенности этого обычая на Руси свидетельствует известное письмо Владимира Мономаха к Олегу Святославичу. «Да еже начеши каятися Богу, а мнѣ добро сердце створити, пославъ солъ свой, или пископа, и грамоту напиши с правдою».[536] О подобных посольствах летописи сообщают неоднократно. В 1148 г. Изяслав Мстиславич посылал в Чернигов «бѣлгородского епископа Федора и игумена Печерского монастыря Федоса» с поручением заключить мир с князьями Ольговичами. Те приняли предложение Изяслава Мстиславича «ворожду про Игоря отложити, а Рускои земли блюсти и быти всимъ за одинъ братъ».[537]