Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина Александровна "Lina Swon"

Наверное, мой уход в себя мог продлиться несколько недель, но Олька была не из тех, кто молча сидит и ждет. Вскоре она без приглашения заявилась ко мне домой, чем немало удивила мою матушку, и несмотря на сообщение о том, что я болею, потребовала встречи. Деваться было некуда, поэтому я передала охране, чтобы впустили.

-Вознесенская, я тебя убью! – ворвавшись в мою мастерскую, с порога начала возмущаться Олька. Но увидев меня, переменилась в лице. – Насть, с тобой че? – ошарашенно выдохнула она, присаживаясь на корточки возле моего кресла.

«Со мной твой папа», - невесело усмехнулась я про себя, но для Оли постаралась выдавить что-то похожее на улыбку.

-Ничего, просто… отравилась, - последнее слово я уже произносила еле слышным шепотом. Грудь сдавило от поступивших слез и стало нечем дышать.

-Угу, и токсины прямо в голову пошли, да? – с ласковой ехидцей уточнила Олька. У меня вырвался смешок, а вместе с ним всхлип. Прохода тяжело вздохнула, и покачав головой, обняла меня. Этого оказалось достаточно, чтобы сорвать хлипкий замок моего самоконтроля. Боль взрывом разнесла внутри все на ошметки и ядом потекла по венам, наполняя меня до отказа.

Уткнувшись в Олькино плечо, я зашлась слезами. Мне было так плохо, так стыдно, мерзко и больно, что хотелось на стены лезть. Разочарование топило с головой, сжигало мою душу. Я вспоминала, как лежала по ночам с глупой улыбкой, прокручивая в голове наши встречи: его обалденную улыбку, его горячие взгляды, его подтрунивания. Вспоминала себя - дурочку влюбленную, взлетающую от каждого ласкового слова. Я никогда не была такой счастливой, как в те недели с ним. Я вообще, как оказалось, до него не знала, что такое счастье. Теперь же… я не знала, как мне жить, я загибалась от стыда. Меня будто сдернули с невероятной высоты и шарахнули со всей дури об асфальт, размазав по нему уродливой правдой.

Так больно… Как же это зверски, невыносимо больно!

Я ведь в этого козла по уши. С ума схожу. От одного взгляда уносит. Он улыбается, а меня трясет всю, как припадочную, планки срывает. Я ни о чём так в своей жизни не мечтала, как о нём. И теперь не знала, что мне делать и как быть. Я ведь даже рассказать ничего не могу.

Господи…

Ну, почему? Почему всё должно быть так… Почему он? Почему я? Почему все мы?

Меня скрутило очередным спазмом, и я заревела в голос, не в силах терпеть это рвущее на части отчаянье.

-Настюш, ну, ты чего, родная? – погладила меня Олька по плечам, и поцеловав в макушку, начала укачивать, словно маленькую. – Не надо так, малыш. Не изводи себя. Мы обязательно всё решим. Ты только не молчи, не держи в себе.

У меня вырвался горький смешок. Хотела бы я не держать, но юлить и выдумывать какую-то полуправду не могла. Только не с Олей. Впрочем, суть проблемы она поняла и без моих выдумок.

-Всё из-за этого мужика, да?

Я не стала отрицать и отнекиваться. В конце концов, говорить все равно что-то придется, поэтому, всхлипнув, просто кивнула. Прохода же, втянув с шумом воздух, смачно выругнулась, и сжав меня еще крепче в своих объятиях, ласково прошептала:

- Шш, никто не стоит слёз моей девочки, моей королевы. Ты только от счастья у меня должна плакать, а не из-за какого-то мудака.

Она еще много чего говорила, как всегда заваливала меня комплиментами, заставляя, не взирая на боль и разрывающую аорту горечь, смеяться, захлёбываясь слезами и чувствовать себя особенной. Теперь понятно, от кого ей передался этот талант: с ним я тоже ощущала себя исключительной, одной такой на свете и от этого уносило просто. Ещё бы нет! Такой шикарный мужчина обратил на меня – школьницу, - внимание, есть с чего корону напялить.

Только корона липовая оказалась. Как же особенная… Так - очередная соска, чтобы скоротать время, пока жена в отпуске. Козёл! Ну, какая же скотина, кобель вонючий! Еще и ухмылялся, весело ему. Животное!

Злость приводит в чувство, и Олька это сразу понимает.

-Всё? Успокоилась? - вытерев слезы с моих щек, улыбнулась она.

Я кивнула, хотя никаким спокойствием и не пахло, внутри был разгром, как в Новом Орлеане после урагана Катрина, но Оле ни к чему было давать лишний повод для беспокойства, она и так теперь изведет меня вопросами, а я даже не знаю, как на них буду отвечать, не говоря о чем-то ещё.

Как мне с ней обсуждать что-то, зная, что он - её отец? Да и вообще, как хранить секрет? У нас с ней раньше не было никаких секретов, и меня ломало, что он у меня вдруг появился, да ещё такой мерзкий. Но что мне остается?

-А теперь рассказывай! Всё! С самого начала, - недвусмысленно даёт Оля понять, что ничего.

У меня вырывается обессиленный смешок. Пытаюсь собраться с мыслями, но ни черта не получается. Перед глазами проносится история нашего с ним знакомства, и меня вновь начинает душить слезами. Спасибо проведению или кому там, что не позволили ничего рассказать Ольке в первую встречу. Она бы сразу все поняла, и тогда… Я даже боюсь представить, что тогда.

- Нечего рассказывать. Влюбилась, как дура, а он женат - вот и вся история, - тяжело сглотнув подступивший ком, отвожу взгляд.

Подруга меняется в лице. На несколько минут повисает тишина.

-А ты как узнала? – осторожно начинает Прохода допрос.

-В магазине увидела с семьей, - ляпаю первое, что приходит в голову.

-Пизд*ц! - качает Олька головой и тут же выдает в своем стиле. - И че он? Обосрался поди?

-Ну, да, - усмехнулась я сквозь слезы, вспомнив Сереженькино лицо. - Сделал вид, что не знакомы.

-Г*ндон трусливый! – сплюнула подруга, а мне и смешно, и не по себе. Он ведь ее отец. Но обдумать, насколько это правильно – обсуждать его в таком ключе, не успеваю. Прохода продолжает. – И сколько этому козлу лет?

Я прикусываю губу, и помедлив, нехотя признаюсь, зная, какую реакцию вызовет эта новость:

-Под сорокет где-то.

-Чего? - обалдев, воскликнула Олька, уставившись на меня, как на восьмое чудо света. – Серьезно?

-Ну, по виду не скажешь, конечно. Выглядит он шикарно, но… в общем, да, сорок, - смущенно пробормотала я, приложив к горящим щекам похолодевшие ладони.

-Охренеть! Вот это ты дала тут без меня маху, – резюмировала Прохода и осторожно уточнила, вгоняя меня еще сильнее в краску стыда. – Ну, а… Было что?

От этого вопроса внутри все переворачивается, но я тут же давлю в себе любой намек на воспоминание и качаю головой, но Олька, естественно, не поверила.

-Настьк, ну, come on! – закатила она глаза. - Хочешь сказать, сорокалетний дядя две недели с тобой за ручки держался?

-Ну, не за ручки, конечно, но я с ним не спала, - поднявшись с кресла, открестилась я и принялась собирать разбросанные подушки, только бы не видеть лицо подруги и не вспоминать ту ночь, когда сходила с ума от ласк ее папаши-ублюдка. Но Олька, словно прочитав мои мысли, продолжила.

-Ой, я тебя умоляю! Можно так охрененно пообжиматься, что никакой трах и рядом не валялся. А уж со взрослым мужиком и подавно. Он-то уже прошаренный – всякие штучки должен уметь, - она многозначительно пошевелила бровями, а меня передернуло.

Нет! Обсуждать с ней, какие «всякие штучки» умеет ее папа - это за гранью.

-Оль, пожалуйста, давай, закроем эту тему. Всё закончилось, и говорить об этом я не хочу, - устало попросила я. Прохода, естественно, возмущенно открыла рот, собираясь что-то возразить, но в последнюю секунду передумала. Вздохнула тяжело и недовольно поджав губы, поднялась со своего места.

-Ладно, не хочешь – не будем. Но и киснуть в четырех стенах я тебе не позволю, так что собирайся, - распорядилась она.

-Куда еще?

-Ну, как говорит мой папа, проветривать спаленку.

-Фу! – кинула я в нее подушку, едва сдержавшись, чтобы не высказать все, что думаю о ее папе и его остротах.

-Да шучу, - засмеялась подруга. – Просто будем бухать, танцевать и кадрить горячих, молодых самцов.

-А ничего, что у тебя уже есть горячий, молодой самец?

-Да мы же чисто так… глазами пострелять, самолюбие потешить. Не, ну тебе, конечно, пора бы и «спаленку проветрить», но сейчас я бы не советовала.