Венец творения - Антон Леонтьев

— Мишель, оставьте эту бедняжку в покое! Я вас жду! — произнесла она по-французски. Михаил Григорьевич, скорбно улыбнувшись, принес извинения и последовал за ней. Я же, показывая наглой особе, что тоже говорю по-французски, громко с ней на этом языке попрощалась. Она, дернув плечом и фыркнув, ничего не ответила.

Мне не оставалось ничего иного, как в одиночестве поглощать мороженое. В этот момент передо мной возник господин Ушайко. Кого-кого, а вот его мне хотелось видеть в последнюю очередь!

Он завел нудную беседу о погоде, запинаясь, кашляя и сморкаясь в большой клетчатый платок. А потом внезапно, на полуслове бухнулся передо мной на колени и начал произносить какую-то бравурную речь, которую я разобрать не могла из-за его сильного заикания. Однако я знала, что он повторно признается мне в любви. Как же отвадить от себя этого почитателя?

В этот момент к нам приблизилось несколько гостей, и студент-агроном, бормоча, что он нашел свои очки, хотя те были у него на носу, неуклюже поднялся и заковылял прочь. Я с облегчением вздохнула, обернулась — и онемела.

Ибо, облаченная в модное платье по последнему писку парижской моды, передо мной стояла моя подруга Сашенька, с которой мы познакомились во время работы в борделе! Она изменилась, стала еще более красивой и ухоженной. Но это была она, вне всяких сомнений!

Сашенька, тоже узнав меня, несколько переменилась в лице, еле заметно кивнула, указывая на расположенную неподалеку мраморную беседку. Я прошла туда, а минут через пять ко мне присоединилась и Сашенька. Обняв и расцеловав меня, она спросила, что я здесь делаю. Я пояснила и поинтересовалась в свою очередь, что делает здесь она.

Сашенька вздохнула и призналась, что находится на летнем празднике не одна, а с мужем. И супругом ее был не кто иной, как миллионщик Тугодумов! Возликовав, что ее мечта осуществилась и она смогла найти состоятельного мужа, который бы полюбил ее такой, какая она и есть, я бросилась Сашеньке на шею, но она строго заметила:

— Нет, ты не понимаешь, Женя, для него я княжна Хованская! О моем прошлом он ничего не знает, ибо, конечно же, не взял бы в жены. Я играю роль своей жизни! Гелиан — человек злопамятный и если узнает, что я не та, за кого себя выдаю…

В этот момент снаружи что-то хрустнуло, и мы тотчас сменили тему, а потом быстро вышли прочь. Наблюдая за Сашенькой подле ее мужа-миллионера, я думала о том, что она ведет крайне опасную игру. Игру, которая могла стоить ей жизни!

Наконец начали сгущаться сумерки, и когда солнце окончательно зашло, небо расцветил фейерверк. Затаив дыхание, все гости наблюдали за чудесами пиротехники и разноцветными гирляндами огней, что рассыпались, складываясь в причудливые узоры, по ночному небу.

День принес много неожиданностей, но самая ужасная была еще впереди. После того как фейерверк, длившийся около получаса, наконец завершился, графиня Мария Ростиславовна приказала мне уложить Женечку спать. Понимая, что моя воспитанница ни в какую не захочет покидать все еще продолжавшийся праздник, я отправилась искать ее по саду.

Внезапно я увидела, как из беседки кто-то вышел, точнее, буквально вывалился. Это был господин Ушайко, причем он был в ужасном состоянии — дрожал, едва не плача. При этом руки у него были, кажется, чем-то выпачканы.

То ли не видя меня, то ли полностью игнорируя, он устремился сквозь кусты куда-то прочь. Неприятное чувство охватило меня, и я зашла в беседку. Там, около лавки, я и нашла ее. Белое платье, скомканная шляпка. Татьяна Аристарховна, банкирская дочь. Она была мертва — кто-то убил ее! Причем убил необычайно зверским образом, описывать который я не рискну даже в своем дневнике. Чувствуя, что меня мутит от этого натюрморта смерти, я выбежала из беседки и наткнулась на скакавшую рядом Женечку. Она собралась было проскользнуть в беседку, но я, ласково удержав ее, отвела прочь. А затем шепнула графу Григорию Борисовичу об ужасной находке, сделанной мной в беседке».

«26 июня 1913 года. Конечно, праздник тогда пришлось немедленно завершить. Вызвали полицию, началось разбирательство. Я поведала все, что мне было известно, утаив, конечно же, встречу с Сашенькой, игравшей теперь роль княжны Хованской. И конечно же, рассказала о том, что господин Ушайко был в беседке с покойницей! И что его руки были чем-то замараны!

Ушайко допросили, и он уверил, что сам случайно наткнулся на тело и попытался привести несчастную в чувство, решив сначала, что она просто потеряла сознание. Как бы не так! Даже его подслеповатые глаза должны были рассмотреть, что… Что голова банкирской дочки была практически полностью отделена чем-то острым от туловища!

Но ему поверили и его отпустили. Убийцу так и не нашли, однако нельзя было представить, что он находился среди гостей. Или все же так и было? Деяния списали на сумасшедшего бродягу, который проник во время праздника в сад и лишил жизни несчастную особу.

Можно представить, что настроение на Мухиной даче после этой кровавой находки царит подавленное. Никто не говорит о том, что произошло, граф лично распорядился об этом, но сие только все усугубляет. Слуги все же шепчутся, что это не к добру. А старый лакей утверждает, что такое на Мухиной даче уже было — чуть ли не полвека назад, когда он был еще подростком! Что и тогда летом, якобы в тот же самый день, что и в этот раз, убили одну из служанок — и тоже нечеловеческим образом! И ее обезглавленное тело также обнаружили в беседке!

Я же не могла отделаться от воспоминаний о том, что когда-то говорила мне Сашенька, теперь госпожа Тугодумова. Она ведь вела речь о московском Джеке-потрошителе, убивавшем тогда девиц легкого поведения! Неужели… Неужели этот нечестивец добрался теперь до Мухиной дачи? Но почему в этот раз жертвой стала не жрица любви, а хоть и крайне противная, однако ж благопристойная банкирская дочка?

Или… Или убийца следовал за мной по пятам? Думать об этом не хочется. Сегодня ночью, когда все легли спать, я спустилась в кухню, дабы взять воды. И увидела, как старый граф отворяет дверь подвала, явно желая спуститься туда. В руках он снова держал большую миску с кашей! Меня он не видел, я же тотчас вернулась к себе в комнату, заперлась и, несмотря на то что погода стоит жаркая, закуталась в шаль, дрожу и пишу эти строки…»

«6 июля 1913 года. Итак, еще ночь, а я по-прежнему доверяю своему дневнику самые жуткие тайны. В этот раз хочу зафиксировать то, чему только что стала свидетельницей. Ибо, нарушая все мыслимые и немыслимые запреты, я все же спустилась в подвал! И увидела там такое…Однако ж обо всем по порядку…

Я все эти дни думала о том, что же находится в подвале Мухиной дачи и почему граф регулярно спускается туда с миской, полной еды! Я исключила возможность того, что там содержится пленник человеческого рода — такое я себе представить не могла. Но что допускала, так это пленника царства животного! Например, какое-то опасное животное, привезенное из дальних краев и заточенное в подземный карцер. Нет, не льва или гиену, а, скажем, какую-нибудь человекоподобную обезьяну. Тут, признаюсь, я позволила своей фантазии обратиться к «Убийству на улице Морг» Эдгара Алана По, которую обнаружила в графской библиотеке и, содрогаясь от ужаса, перечитала. А ведь не исключено, что там, в подвале, сидит злющий и алчущий крови орангутанг, который на днях вырвался и убил дочку банкира?

Конечно, орангутанг не мог совершать убийства и в Москве, но ведь это могли быть совпадения! Меня занимала сейчас смерть в беседке, и я была уверена, что она имеет прямое отношение к тому, что томилось в подвале.

Посему я решила проникнуть туда, однако как? Ключ был у экономки Луизы Артамоновны, но носила она его на шее. Не проникать же к ней ночью в будуар, дабы попытаться снять ключ во сне?

Я знала, что граф раза два, если не три, в неделю спускается в подвал с миской, полной еды. И делает он это в основном поздно вечером или ночью. Поэтому оставалось только одно: спрятаться в кухне и ждать!

Так я и поступила. Но в первую ночь он не появился. Зато пришел во вторую, сразу после полуночи, когда я уже было решила, что и сегодня мне тоже не повезло. Я даже задремала, но пришла в себя, услышав звук поворачивающегося в замке ключа и отворяемой тяжелой двери. Выглянув из-за стола, за которым сидела, я увидела графа, отомкнувшего дверь в подвал.

Он спустился туда, прикрыв за собой дверь. Я, выждав несколько минут, показавшихся самыми томительными в моей жизни, осторожно подошла ко входу в подвал. А затем быстро открыла дверь и спустилась по лестнице вниз. Оказавшись у ее подножия, я растерялась, не зная, куда идти — направо или налево? Однако, заметив в одном из коридоров тусклый отблеск керосиновой лампы, при помощи которой граф освещал себе путь, я поняла, куда он двинулся.