Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сытые вороные кони ярились под ними, били мостовую копытами, грызли удила. Пики, поблескивая серебристыми концами, колебались в воздухе.
— Здорово, молодцы!
— Здравия желаем, ваше дитство! — оглушительно гаркнули казаки.
— Лошади-то какие, точно вóроны! — с завистью проговорил генерал. — У меня кирасиры когда-то гарцевали на таких вот вороных.
Глаза его остановились на казаке, сидевшем на грузном жеребце, водившем налитыми кровью глазами. Казак казался каким-то великаном. Широченная грудь в крестах и медалях, вихрастый рыжий чуб, злые, красноватые глаза под густыми бровями, большие, густые усы, прокопченные табаком, — все это придавало воинственный и страшный вид.
— Ну, — проговорил генерал, — это казак!
— Это наш Сологуб, ваше превосходительство, — ответил Мултых и, пригнувшись к Гагарину, шепнул: — Богатырь. От его кулаков любой богу душу отдаст. Рассказывают, сразу троих на пику нанизывал. Чудо казак!
Генерал одобрительно покачал головой.
— Ваше превосходительство, это те казаки, которые по приказу Корнилова пороли призывников, не желавших идти воевать… Даже своих сыновей секли. С такими свет перевернем.
…Когда отъехали от штаба, граф Тернов, вздохнув, сказал:
— Ну и генерал…
— Да… — ответил Мултых и засмеялся. — Нам с ним, думаю, плохо не будет.
2
К вечеру ротмистр Мултых в парном экипаже, на вороных, примчался домой. Войдя в парадную дверь большого каменного дома, он на ходу снял с себя бурку, бросил ее на руки дряхлого, желтого, как воск, старичка и, позванивая серебряными шпорами, быстро пошел в комнаты.
Войдя в большую гостиную, обставленную старинной мебелью, Мултых стал прохаживаться по мягкому ковру, потирая озябшие руки, окидывая беглым взглядом фамильные портреты, портреты русских царей и цариц, висевшие в массивных золотых рамах на розовых стенах. На некоторых портретах он задерживал свой задумчивый взгляд. Этот сияющий, царственный и тихий зал возбудил в нем какое-то беспокойство. Нахлынули воспоминания: радостное и счастливое детство, отрочество, годы юности. Все воспоминания были приятными, яркими, волнующими.
Мултых сел в кресло около высокой изразцовой печи и снова начал разглядывать гостиную. Он вспомнил, как часто, еще когда он учился в гимназии, мать брала его за руку, приводила в этот зал, останавливалась с ним перед портретами и рассказывала подробно о жизни каждого предка, внушая ему, что здесь вся история их фамилии, их благородной крови. «Здесь, Жорж, вся Россия, ее культура и ее лучшие люди, — говорила она. — Все это для тебя, сын мой, все для создания твоей благородной и разумной души. Ты, ты должен будешь продолжать и возвышать дальше свой старинный род, для будущего России».
И как часто он, утомленный нравоучениями матери, вырывался из ее рук и убегал… Но постепенно все, что говорилось здесь, стало настоящим смыслом его жизни.
Эти мысли вдруг возбудили в нем душевные силы и толкали его воображение на какие-то невероятные военные подвиги. Он сильнее сжимал рукоятку своей сабли и… вел огромную, всепобеждающую армию на бесчисленных врагов. Потом перед ним, как в сказке, всплывал в каком-то необыкновенном величии царь, где-то в седом Кремле, и с престола он говорил ему, герою, похвальные слова. А кругом — гул колоколов, звуки военных труб…
— Ну что там, сын мой? — донесся до него повелительный, немного резкий голос из другой комнаты.
— А, маман! — отозвался он наконец и пошел навстречу показавшейся в дверях величавой, высокого роста женщине с пышно причесанной головой, в кружевном черном платье.
— Боже, какой у тебя утомленный вид! — протяжно сказала мать, целуя сына.
— Ничего, маман, — улыбаясь ответил Мултых.
— Ну, а как там… бунтовщики? — спросила она пугливо.
— А, пустяки… Пусть это, маман, не беспокоит тебя. Это наше, мужское дело!
— Ах, дорогой мой, как быть мне спокойной в такое время! — простонала мать и села на диван, с гордостью оглядывая сына своими бархатными синими глазами. И по лицу пробежала таинственная улыбка: брови сына напомнили ей шалость ее молодости. — Ну что ж, сын мой, как же будут теперь дела у нас? Скоро ли будет Россия с императором? — проговорила она сдавленным голосом; казалось, спазмы сжимали ей горло, и бледные щеки ее порозовели. — Что-то очень печалит мою душу… Все ведь так расшаталось… Я ничего не могу понять: что делается?
— Успокойся, маман, прошу тебя. Все станет на свое прежнее место. Генерал Деникин твердой воли человек — он сделает все, чтобы удержать порядок. Вешать надо… вешать красных, как собак!
Он вдруг заикнулся, но тут же засмеялся каким-то бессмысленным, напряженным смехом.
— Маман! — воскликнул он. — Ты помнишь, как я в сарае повесил нашу собаку Кудлатку? Как она дергалась, а язык у нее…
— Перестань, перестань! Бог с тобой! — взмолилась мать, — Я не. могу этого слушать…
— Прости, пожалуйста, — сказал Мултых… и хотел было подняться, но она его удержала за руку:
— Да, кстати, а как немецкие войска? В Германии вспыхнула революция! Ужас!..
— Откуда это тебе известно?
— Мне все известно, дорогой мой. Это я знаю из уст Гагарина. Только ты — ни-ни-ни! Сегодня он будет у нас на вечере.
Мултых помолчал.
— Я не могу понять: что же смотрят союзники, — это ведь и для них плохо. Без России они же будут побежденными. Россия — спасение всей Европы. Они обязаны помочь нам скорее навести порядок! А то они только берут из России…
— На них командование возлагает большую надежду. А впрочем, я не знаю, на кого вам теперь придется делать ставку. Кажется, Америка серьезно начинает помогать, но, как видно, маман, революция еще затянется…
В зал вошла горничная и позвала Наталью Андреевну.
— Ах, господи! — с досадой сказала та и, попросив сына подождать ее, быстро пошла за девушкой, шелестя своим роскошным платьем.
Скоро она вернулась с высоким сухощавым благочинным Станиславским. Войдя, он расправил черные, свисающие до плеч волосы и бороду. Лицо у него было бледное, в поджатых губах чувствовалась сильная воля. Говорил он густым басом. На нем прекрасно сидела шелковая ряса.
Мултых поцеловал большую белую руку благочинного.
Наталья Андреевна попросила Станиславского побыть с сыном, пока она распорядится по дому.
— Ведь скоро начнут съезжаться гости, — предупредила она.
— Да, да, — пробасил благочинный и обратился к Мултыху: — Пожалуй, это у меня хороший случай посидеть с тобой, Жорж. — И он взглянул ему в лицо, так удивительно напоминавшее его самого. — Все так разбросаны, далеко от родных…
— Да, батюшка, скоро опять уеду, — сказал Мултых, оглядывая комнату, и, покусывая припухшую верхнюю губу, добавил печально: — А потом… на фронт, под пули. Да бог его знает, увидимся ли
