Небесный суд - Стивен Хант

— Послушай Коппертрекс! — взмолился Блэк. — Я знаю, что твой могучий разум управляет различными механизмами подобно тому, как я обхожусь с парой старых башмаков, но чудовище, которое ты держишь в подвале, оно одержимое. Оно такое же злобное, как песчаный демон.

— Паро-Лоа лишь раз управляли им, хотя им ничто не мешало выбрать любое из моих тел, — ответил Коппертрекс и повернулся к Никльби. — Разожги для меня бойлер, мягкотелый Сайлас. Сегодня ночью я буду стоять на страже у входа в Ток-Хаус.

Под башней Ток-Хауса располагались два уровня комнат и кладовых. Молли и Сайлас Никльби прокладывали себе путь среди нагромождений всевозможного хлама. Здесь были глобусы с окрашенными в сплошной желтый цвет неизученными континентами, написанные маслом портреты Стражей и официальных представителей различных гильдий, модели двадцати планет Солнечной системы, давно остановившиеся, поскольку заржавел часовой механизм, приводящий их в движение. Здесь можно было увидеть и относительно новые вещи, утратившие тем не менее нужность — например, стопки дагерротипных отпечатков, сделанных камерой для съемки живых картин.

В отличие от степенных семейных снимков, украшавших витрины в студиях модных художников, пользовавшихся такими аппаратами, эти черно-белые отпечатки изображали непосредственно Миддлстил. Мост Нагкросс в лучах восходящего солнца, несколько повозок молочников, отъезжающих от ворот склада, мачты лодок, скользящих по водам реки Гэмблфлауэрс. Массивная колокольня, вырастающая из Палаты Стражей, готовая каждый день возвещать своим звоном о начале парламентского заседания. Маленькая девочка на летном поле в Крэдлдоне, с удивлением разглядывающая воздушные корабли торгового флота, протянувшиеся бесконечной вереницей до самого горизонта. За дагерротипными снимками скучал на треноге и сам аппарат; его объектив был печально повернут вниз, к пыльному полу.

Никльби перехватил взгляд Молли, устремленный на стопки снимков.

— Это все моя работа, Молли.

— Никогда не видела ничего подобного, — призналась Молли. — Вы могли бы получить немалые деньги, продавая их.

— Когда-то я этим занимался, — признался писатель. — Я не только писал статьи для «Иллюстрейтед», но и делал снимки аппаратом живых картин.

— Когда-то? А потом перестали? Что же случилось?

— Тут тесно переплелось личное и практическое, Молли. У меня закончились идеи, а союз иллюстраторов продавил через парламент запрет на использование дагерротипных снимков в печатных изданиях. Они заявляли, что снимки могут применяться в неблаговидных целях, и даже предрекали, что это, мол, положит конец истории Док-стрит. В те дни я мог продавать мои дагерротипные творения исключительно подпольным изданиям — карлистским листовкам, авторам политических брошюр и выпускам «Дамской услады».

Молли стало понятно, что Никльби говорит не всю правду, но они скоро очутились в конце первого помещения и перешли в соседний зал, заставленный мебелью и курьезными вещицами, оставшимися от прежних владельцев дома, вроде деревянных манекенов, на которых были старинные доспехи из далеких заморских стран.

Не было ничего удивительного в том, что нынешние хозяева Ток-Хауса спрятали их подальше от посторонних глаз. Молли казалось, будто их с Сайласом окружает целый легион призраков. Здесь были латы, защищавшие воинов старой роялистской армии, с шипастыми нагрудными пластинами и шлемами с гребнями и дырками на месте обеих щек для давно сгнивших резиновых противогазных трубок. С ними соседствовали мундиры кассарабийских песчаных всадников из грубой кожи, на которых шнуровки было больше, чем на бальном платье, и маски из тонкого мелкоячеистого металла, способные спасти человека, застигнутого в пустыне во время песчаной бури, которая движется со скоростью сто миль в час. А рядом — гуттаперчевые шинели катосианских гвардейцев, до неприличия огромных размеров, чтобы их могли натянуть на себя силачи со сверхраздутыми грудными мышцами.

Среди звериных шкур аборигенов Лионгели находилось то, что Молли сразу приняла за дуэльные доспехи. Но стоило Никльби приблизиться к ним, как она поняла: под металлическими латами нет манекенов. Это нечто оказалось запасным туловищем Коппертрекса, его альтер эго. При виде его Джаред Блэк предпочел юркнуть в буфетную.

Никльби подбросил пару кирпичей прессованного высококлассного кокса в топку паровика и щелкнул включателем зажигания на резервуаре с мазутом.

Огромные руки металлического туловища с громким скрежетом пришли в движение. Четыре ноги, похожие на ноги сказочного кентавра, стали распрямляться на поршнях, поднимая паровика вверх. Квадратная голова повернулась в сторону людей.

— Аликот, ты слышишь меня? — спросил писатель.

— Слышу, — ответил металлический кентавр.

Голос Коппертрекса, прозвучавший из голосовой коробки чудовища, был абсолютно не похож на голос быстродума. Это была машина смерти, повинующаяся воле мудрого паровика, которого Молли только что видела. Две исполинские руки-манипуляторы пошевелили могучими пальцами, две другие боевые руки, представлявшие собой телескопические копья, описали в воздухе дуги, проверяя боеспособность.

— Теперь наверх! — произнес Никльби.

— Смотреть, охранять, защищать! — пророкотал паровик.

— Острорукий не слишком хороший собеседник, — объяснил Сайлас. — Король-Пар не стал обижать паровиков-рыцарей, даровав быстродумам тела-клоны, наделенные разумом опытного военачальника, стратега и тактика. Дело Коппертрекса — вдохнуть разум в мощное железное тело.

— Мистер Блэк почему-то не любит его, — поделилась своими наблюдениями Молли.

— Подводники — люди суеверные, — объяснил Никльби. — Коммодор немного перепугался, увидев на Исла-Нидлесс одного из таких Паро-Лоа. Но даже если тела Коппертрекса и одержимы машинными духами, на них можно положиться. Они надежно защитят нас, пока мы будем находиться в стенах Ток-Хауса.

Несмотря на мягкие перины и подушки огромной удобной кровати, Молли никак не удавалось уснуть. Каждый раз, как только она начинала погружаться в сон, что-то резко будило ее, и при этом возникало ощущение, будто в комнате кто-то есть. Ночью все звуки казались громче, чем днем, и она слышала работу мощного часового механизма двумя этажами выше. До слуха отчетливо доносился медленный ход стрелок и каждые две минуты — стук и щелканье, прерываемое бульканьем водопроводных труб и труб парового отопления. Молли чертыхнулась, приподнялась на постели и отбросила одеяло. Затем опустила ноги на пол и, не глядя, засунула их в стоящие возле кровати тапочки.

В конце коридора находилась ванная комната. Стакан воды, решила Молли, вот что поможет ей справиться с бессонницей. Брать с собой лампу не понадобилось, потому что на стенах коридора мерцали масляные светильники. Они автоматически наполнялись жиром острозуба, который закачивался в них под давлением, а зажигались благодаря таймеру часового механизма. В общем, дом являлся причудливым памятником машине времени. Часовая башня навязывала свой искусственный порядок ходу всего дня, аккуратно деля его на минуты и часы, включая свет при наступлении темноты и гася его на рассвете.

Отчаянно зевая, Молли обернулась и увидела в конце коридора фигуру, похожую на ребенка. Почему-то фигура эта показалась ей мучительно знакомой. Неожиданно сердце девушки упруго сжал страх. Молли узнала ее. Это была девушка из видений Сильвера Уанстэка, нарисованная на сотнях холстов. Неужели она исчезла из грез паровика, когда Молли исправила его зрительную плату? Неужели девушка-призрак ищет новую жертву? До слуха Молли неожиданно донесся какой-то жалобный звук, не то стон, не то плач. Собрав в себе последние остатки мужества, Молли с великим трудом заставила себя удержаться от крика и не пуститься в бегство. Она быстро выглянула в окно — стон или плач доносился откуда-то снаружи, скорее всего из сада. Издавала его явно не девушка-призрак. Прозвучавший в одной из спален кашель на мгновение отвлек ее внимание. Судя по всему, странные звуки разбудили не ее одну. Молли оглянулась. Видение куда-то исчезло. Подойдя ближе к окну, Молли прижалась лицом к холодному стеклу и посмотрела на лужайку.

Перед входом в Ток-Хаус безмолвным каменным львом застыл Острорукий. По траве сада беспокойно расхаживал из стороны в сторону Сайлас Никльби. Именно он, вскинув руки к небу, издавал плач, похожий на звериный вой. В правой руке он сжимал стеклянный кальян, из которого струился зеленоватый дымок тлеющего мамбла. Рядом с ним сновали два миниатюрных металлических клона Коппертрекса; они старались убедить писателя вернуться в дом и беспрестанно хватали его за красную пижаму.

Почувствовав, как на плечо ей легла чья-то рука, Молли вскрикнула и отпрянула в сторону.