Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953) - Мозохин Борисович

Бывший начальник УНКВД Нижнеамурской области Фельдман в собственноручных показаниях от 10 сентября 1939 г. указал, что ему пришлось допрашивать арестованного комдива Деревцова, который отказался от ранее данных им показаний, а на вопрос о причинах отказа заявил, что его обманул Арнольдов, сказав ему, что он не арестован, а мобилизован по заданию ЦК ВКП(б) для помощи органам НКВД по вскрытию в ОКДВА военно-троцкистского заговора.

Получила широкое распространение практика, когда в камеру к арестованному, не дающему требуемых показаний, подсаживали провокатора или другого арестованного, который уже безропотно подписывал любую ложь, и последнему вменяли в обязанность уговорить не дающего показаний «признаться» в своей вине. Так, А. С. Бубнов уговаривал П. П. Постышева, С. С. Шварц — Е. Г. Евдокимова, а сидевшему с В. К. Блюхером провокатору давали в камеру коньяк, и уговоры происходили во время его распития.

Особо серьезные нарушения в следствии имели место в центральном аппарате НКВД СССР, где избиением и вымогательством ложных показаний занимались почти все, начиная от наркома Н. И. Ежова и кончая рядовым работником. Отсюда же выходили в периферийные органы руководящие указания о фальсификации дел.

Обобстановке, царившей в следствии, свидетельствует дело Эйхе Роберта Индриковича, члена КПСС с 1905 г., одного из видных деятелей партии и Советского государства, кандидата в члены Политбюро ЦК, который перед арестом работал наркомом земледелия СССР. Он был арестован 29 апреля 1938 г. без санкции прокурора СССР, которая была получена только через 15 месяцев.

Эйхе под пытками вынуждали подписывать заранее составленные следователями протоколы допросов, в которых возводились обвинения в антисоветской деятельности против него самого и ряда видных партийных и советских работников.

1 октября 1939 г. Эйхе обратился с заявлением на имя И. В. Сталина, в котором категорически отрицал вину и просил разобраться с его делом. В заявлении он писал: «Нет более горькой муки, как сидеть в тюрьме при строе, за который всегда боролся». Сохранилось подлинное заявление Эйхе, посланное им И. В. Сталину 27 октября 1939 г.:

«25 октября с. г. мне объявили об окончании следствия по делу и дали возможность ознакомиться со следственным материалом. Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хотя бы одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершил ни одного из инкриминируемых мне преступлений и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда в жизни не говорил ни полслова неправды и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело — это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности...

Имеющиеся в следственном моем деле обличающие меня показания не только нелепые, но содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации, проведенными по моему предложению.

Наиболее ярко это видно из показаний о моем якобы вредительстве в колхозном строительстве, выразившемся в том, что я пропагандировал на краевых конференциях и пленумах крайкома ВКП(б) создание колхозов-гигантов. Все эти выступления мои стенографировали, и [они] опубликованы, но в обвинении не приводится ни один конкретный факт и ни одна цитата, и это никто никогда доказать не может, так как за все время своей работы в Сибири я решительно и беспощадно проводил линию партии. Колхозы в Западной Сибири были крепкими и по сравнению с другими зерновыми районами Союза лучшими колхозами...

...Ушакову, который тогда вел мое дело, нужно было показать, что выбитые из меня ложные признания перекрываются показаниями в Сибири, и мои показания по телефону передавались в Новосибирск.

С откровенным цинизмом это делалось, и при мне лейтенант Прокофьев заказывал телефон с Новосибирском.

Теперь я перехожу к самой позорной странице своей жизни и к моей действительно тяжкой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности...

Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применяли ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвоночники, и причинял мне невыносимую боль...

...Дал я эти ложные показания, когда следователь меня 16 часов допрашивал, довел до потери сознания и когда он поставил ультимативно вопрос, что выбирай между двумя ручками (пером и ручкой резиновой плетки), я, считая, что в новую тюрьму меня привезли для расстрела, снова проявил величайшее малодушие и дал клеветнические показания. Мне тогда было все равно, какое на себя принять преступление, лишь бы скорее расстреляли, а подвергаться снова избиениям... мне не было сил...

...Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности и из-за моего малодушия и преступной клеветы. Вам и партии я никогда не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня. Моей мечтой было и остается желание умереть за партию, за Вас».

1 февраля 1940 г. Эйхе был предан суду. В суде Эйхе виновным себя не признал и, как это записано в протоколе, заявил: «Во всех якобы моих показаниях нет ни одной названной мною буквы, за исключением подписей внизу протоколов, которые подписаны вынужденно. Показания даны под давлением следователя, который с самого начала моего ареста начал меня избивать. После этого я и начал писать всякую чушь. Кроме того, следователи использовали мое болезненное состояние (перелом спины) и играли на ней, как на клавишах. Это невыносимая пытка, которую я не выдержал. Главное для меня — это сказать суду, партии и Сталину о том, что я не виновен. Никогда участником заговора не был. Я умру так же с верой в правильность политики партии, как верил в нее на протяжении всей своей работы».

Военная коллегия Верховного суда СССР (в составе Ульриха, Климина и Суслина) выслушала заявление Эйхе и приговорила его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение спустя два дня — 4 февраля 1940 г. В настоящее время Эйхе реабилитирован.

Следует отметить, что И. В. Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допросов арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов.

С разрешения партийных инстанций арестованных избивали и вымогали у них показания на других лиц. На основании этих показаний без какой-либо их проверки производили новые массовые аресты.

Человек 100-150 сгоняли в одну комнату, всех ставили лицом к стене и по нескольку дней не разрешали садиться и спать, до тех пор пока арестованные не давали показаний. В комнате устанавливали стол с письменными принадлежностями. Желающие давать показания писали сами, после чего им разрешалось спать.

Среди следователей шло соревнование, кто больше «расколет». Считалось позорным, если у следователя нет ни одного признания за день. На то, каким способом это достигается, закрывали глаза. Так, сотрудник Витебского городского отдела НКВД Коновалов вызывал арестованных и под предлогом сличения подписи арестованного с его подписью в паспорте отбирал у них подписи, сделанные на чистом листе бумаги, а затем вписывал туда показания, какие сам находил нужными.

Непосредственными участниками применения мер физического воздействия к арестованным стали и многие члены партии, не имеющие никакого отношения к работе органов НКВД. В период массовых операций, когда скопилось много арестованных, в ряде организаций НКВД, особенно в городских и районных аппаратах, одни оперативные сотрудники физически были не в состоянии заполнить даже только анкеты арестованных. Им на помощь привлекались работники вспомогательных аппаратов и по согласованию с партийными органами мобилизованы многие члены партии из других ведомств. Эти прикомандированные участвовали в незаконных арестах, дежурили у арестованных, поставленных в «стойку», а подчас и принимали участие в избиениях.

Отмечалось много примеров, когда сотрудники органов безопасности возмущались незаконностью таких действий, и тогда они сами попадали в тюрьму. Н. И. Ежов в своей последней речи на суде заявил, что им были арестованы 14 тысяч чекистов. Большинство из них были приговорены к расстрелу, причем эта мера наказания была предварительно согласована с И. В. Сталиным. Для согласования представлялся список фамилий без указания существа «имеющихся» материалов.