Заводная девушка - Анна Маццола
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
На лице Жанны не дрогнул ни один мускул, но от услышанного у нее сжалось сердце. Это называлось войной с бродягами и мерами для прекращения морального разложения. Но неужели кто-то отважится воевать с собственным народом лишь потому, что эти люди бедны?
Бертен принес бигуди и принялся распрямлять пряди ее волос.
– Вы сталкивались с трудностями? – спросила у Берье Жанна. – Парижане поддержали королевский эдикт или это настроило их против короля?
– Подозреваю, маркиза, что лишь немногие знают или понимают смысл эдикта, принятого в ноябре прошлого года. Однако горожане наравне с нами должны понимать: столица не может и дальше вбирать в себя деревенскую бедноту. Больницы и приюты уже переполнены.
– Значит, парижане по-прежнему любят своего короля?
– Конечно, маркиза.
Она не поверила Берье. Когда-то Людовика называли le Bien-Aimé. Нынче этот прекрасный «панцирь» был изрядно помят дорогостоящей войной и заключением мира на невыгодных условиях. Жанна читала полицейские доклады, где люди наравне с Людовиком обвиняли и ее, называя паразиткой, жирующей за счет государства и льющей яд в уши монарха. Она знала о нашептываниях д’Аржансона, предлагавшего Людовику принести ее в жертву, дабы понизить градус враждебности во Франции.
– Николя, есть ли еще что-то, о чем я должна знать? Может, жалобы? Недовольство? – (Берье поежился.) – Лучше, если мне это будет известно.
– По правде говоря, глупость какая-то. Помимо обычной воркотни появились возмущенные пропажей детей бедноты, которых якобы забирают.
У Жанны кольнуло в животе.
– Куда забирают?
– Неизвестно. Люди утверждают, что парижские дети просто исчезают, но я отношу это за счет слухов. Наверное, один-два ребенка куда-то сбежали. Быть может, даже погибли. Народная молва склонна к преувеличению. Вот и пошли языками чесать. Меня это не волнует.
– А должно бы волновать. Подобные события ведут к недовольству. Появляются вопросы. Кого люди подозревают?
– Домыслов на этот счет хватает. Кто-то винит пришлых; дескать, завлекли детишек и подбили на разные непотребства. Но больше всего распространена бредня о некоем аристократе, который хватает детей прямо на улице и пьет их кровь. Говорить такое в наш просвещенный век!
– Мне это не нравится. Необходимо разобраться.
– Маркиза, мои люди уже разбираются. Как я уже говорил, я считаю это раздутыми слухами, не имеющими ничего общего с реальностью. А третье сословие стремится превратить сообщения о нескольких беглецах чуть ли не в заговор знати, которого нет и быть не может.
– Это само по себе опасно, поскольку ведет к бунтарским настроениям в обществе.
– Мы всё уладим. Вам не о чем беспокоиться, маркиза.
Взгляд Жанны вновь упал на жуткую куклу в углу стола. Можно подумать, она отвезет этот подарочек Александрине!
– А ваша «муха», следящая за часовщиком, – что она говорила о его дочери?
Вопрос застиг Берье врасплох, заставив слегка нахмуриться.
– Насколько знаю, почти ничего. Невинная молодая девица, и не более того.
Невинная. Людовику нравятся невинные. От них меньше угрозы. Но эта кукла. Странная игрушка. Может, ее создательница не так уж и невинна.
– Вы находите дочку часовщика хорошенькой? Мне говорили, она выглядит несколько странно.
Жанна видела, как бледное лицо Берье покраснело. Да, внешность дочки Рейнхарта ему нравилась, и даже очень.
– Видите ли, маркиза, все юные девицы хорошенькие. – Едва произнеся эти слова, он тут же понял свою ошибку. – Конечно, это не говорит о…
– Николя, я прекрасно знаю, что к чему.
Жанна открыла золотую баночку с румянами, поддела их пальцем и нарисовала кружок на правой щеке. Ее щеки давно утратили естественный румянец. За годы придворной жизни ее кожа приобрела сероватый оттенок. Иногда ей казалось, что Версаль высасывает из нее кровь.
– Что еще? Ваши люди не обнаружили каких-либо поползновений против Людовика? Ничего угрожающего его безопасности?
– Ничего. Будьте уверены, в случае чего я немедленно вам сообщу.
Глядясь в зеркало, Жанна видела, как Бертен накрутил последнюю папильотку и взял нагретые щипцы. Щипцы коснулись ее каштанового локона. Поднялась струйка дыма, а в воздухе слегка запахло паленым.
– Надеюсь, – сказала она Берье. – Надеюсь, вы будете докладывать мне обо всем, чего бы это ни касалось.
– Конечно, маркиза, – кивнул он. – Я всегда сначала прихожу к вам. Я был и остаюсь вашим слугой.
Когда Берье ушел, Бертен раскрутил папильотки и стал разделять завитые пряди.
– Маркиза, вы по-прежнему остаетесь самой красивой. Никто при дворе не может соперничать с вами. Так все говорят.
Жанна вяло улыбнулась. Она хорошо знала, о чем говорят при дворе. Обитатели Версаля считали, что она сохраняет красоту благодаря черной магии, как это, если верить слухам, век назад делала Атенаис де Монтеспан. И молодость она сохраняет, выпивая кровь девственниц вместе с порошком из костей младенцев.
– Благодарю вас, Бертен. Сегодня будут золотые пчелы. Пусть немного меня пожалят.
Пока парикмахер доставал усыпанные драгоценными камнями заколки, Жанна вновь взяла в руки читающую куклу. Книжечка, которую та читала, была миниатюрным изданием «Золушки» Перро – сказки о девушке, превратившейся из кухонной замарашки в принцессу. Что это? Намек на то, с чего она начинала? Предупреждение, что ее может выбросить из сказочной жизни? Слишком хитроумная игрушка и слишком странная. Жанна поставила куклу, больше не желая прикасаться к подарку.
– Бертен, когда закончите, прошу вас вынести отсюда эту куклу. Незаметно. Не хочу видеть ее в своих покоях.
– Да, мадам. Прикажете впустить посетителей?
Жанна прикрыла глаза. Она уже слышала их: посланников, воздыхателей, просителей. Они толпились на лестнице, ожидая, когда их допустят до ее второго туалета. Ее ожидал ритуал наложения второго слоя белил на лицо. В волосах появятся дополнительные заколки, а она будет выслушивать лесть, ложь и просьбы одобрить то-то и то-то. Жанна провела по волосам, придавая локонам более естественный вид, и стерла часть румян.
– Да, Бертен. Пожалуй, уже время. Пусть заходят.
Глава 13
Мадлен
Проклятые колокола церкви Оратории Лувра! Звонят и звонят в это воскресное утро. Прошло девять дней, с тех пор как Рейнхарта назначили королевским часовщиком. Кроме устного послания, переданного через лакея в красном камзоле, Камиль больше не присылал ей никаких указаний. Он словно в воду канул. С каждым днем Мадлен делалась все злее и беспокойнее. Сейчас она вполне могла бы свернуть Камилю его костлявую шею. Он ведь говорил о тридцати днях. Месяц в доме часовщика, и она будет свободна. И получит обещанные деньги! Мадлен была совсем близка к свободе,
