Невеста зверя (сборник) - Коллектив авторов

– Но помни, – молвила богиня, – смертные, увидевшие богиню в ее наготе, должны за это заплатить. Ты запомнишь это?

Я кивнула. Она опустила в воду белую руку. Лунные капли взлетели в воздух и попали прямо мне в лицо.

Я вздрогнула всем телом и почувствовала, что кожа задрожала на моих костях, словно желая от них отделиться. Я стала странно легкой и чуть не упала, потеряв равновесие. Я качнулась вперед, но удержалась за камень.

И тут я увидела свое отражение в воде.

Я закричала и услышала, как олений вопль разрывает темноту ночи, потом в зеркале воды увидела, как черный рот оленихи открылся, чтобы снова издать крик.

Богиня вспрыгнула мне на спину. Ее бедра, сжавшие мои бока, горели, как огонь, от ее тяжести на спине меня охватило ужасное ликование. Я неслась по ночным лесам, охваченная ужасом, которого доселе не знала, и сжигаемая радостью, которую, возможно, не испытаю больше никогда.

Прошли то ли часы, то ли годы. Я не помню, где я побывала. Помню только, как она снова подвела меня к пруду и подтолкнула, чтобы я погрузилась – задыхаясь, с мокрой от пота шкурой, – в его ледяную серебряную воду, а потом вынырнула, ловя ртом воздух, дрожа и давясь, на поверхность воды, опять в своем человеческом обличье.

– Ты дрожишь, дочь Кадма.

Я попыталась скрыть свою наготу руками и волосами. Мне было нестерпимо стыдно. Стыдно того, чем я была – и чем я теперь стала.

Богиня взяла мое лицо в ладони и поцеловала меня. Я почувствовала, как оленья сила бежит по жилам, оленья дикая радость бьется во всем теле. Но мои руки оставались моими руками, а мой голос, когда я застонала от удовольствия – моим голосом. То ли несколько ударов сердца пролетело, то ли годы прошли. Мое страдание перешло в сладкую боль, а затем только в наслаждение. Так я наконец узнала, каково это – утолить мой странный голод.

Богиня обхватила мою голову ладонями.

– В жаркий полдень, когда я отдыхала с моими девами и купалась в прохладной воде, твой брат пришел сюда. – Ее губы двигались, касаясь моих. – Он увидел то, что мужчинам видеть запрещено. И заплатил за это. Ты помнишь о цене, о дитя Кадма? Ты поняла, что я сказала?

Я поняла. Горе дому Кадма, ужасно превращение… Я почувствовала горечь своих слез на наших губах.

– Ты поняла, что его псы пытались спасти его, а друзья только смотрели и науськивали их?

Горе дому Кадма, ужас и кровь! Мой стон сотряс наши тела.

– Но прежде чем дар речи оставил его, он выкрикнул твое имя. И прежде чем его руки превратились в копыта, он воздел их, умоляя меня пощадить его. И поэтому я пришла к тебе рассказать о судьбе твоего брата.

Ее руки обвили меня, удерживая то, что еще осталось от меня, и готово было распасться на части.

– Ты должна была бы прийти ко мне сама, – сказала богиня. – Не стоило посылать мужчину делать за тебя твою работу.

Я услышала пискливый плач, похожий на крик потерявшейся чайки, прилетевшей с моря.

– Ты все еще хочешь стать моей прислужницей? И служить мне до конца своих дней?

Она дала мне все, что, как мне казалось, я желала, и взяла у меня самое дорогое. Боги любят наш дом, и мы должны любить их в ответ.

– Отвечай, – поторопила она, – дара речи я тебя не лишила.

– Да, хочу, – хрипло выговорила я.

– А второй вопрос?

– Я всегда буду твоей прислужницей.

– Ты уйдешь за мной в лес? Со мной ты забудешь все человеческие печали, а именем твоим станет шепот листьев.

Меня снова охватила тоска по ней.

– А имя брата?

– И его имя будет в этом звуке.

– Я должна зайти домой. Его ждут. Я должна рассказать о судьбе моего брата, чтобы все могли оплакать его, и узнали, как дорого платит тот, кто видит твое ужасное великолепие.

– Иди же, дитя Кадма. Я принимаю твою службу. Служи мне.

Ее поцелуй обжег мне лоб, как серебряные рога луны.

Когда я вернулась в дом Кадма, я не чувствовала, что изменилась. Но женихов тихо отослали прочь, богато их одарив. Богиня сделала меня своей жрицей, как и обещала. Я пою гимны в ее честь и поддерживаю огонь у алтаря моего брата. Я охочусь, как могу – на мух, жужжащих в жаркий день у щек спящих детей; на солнце, выжигающее цвет из шерстяных тканей; на мышей, крадущих зерно. Я говорю от лица богини, и никто не смеет сказать мне и слова.

Похоже, Эллен Кушнер существует в двух экземплярах: радиоведущая известной американской передачи «Пи-ар-ай Саунд энд Спирит», в которой рассказывается о музыке и мифах, традициях и верованиях, составляющих человеческий опыт во всем мире и во все времена, и писательница, создавшая, среди прочих произведений, романы «Острие меча» и «Привилегия меча» в стиле «маньеристского панка» и мифический роман «Томас-Рифмач». Некоторые очень удивляются, когда узнают, что обе они живут в одном теле. К тому же Эллен организует шоу и лекции, преподает писательское искусство и обожает путешествовать на поездах. Эллен Кушнер выросла в Кливленде, Огайо, а теперь живет в Нью-Йорке.

Обо всем этом подробно рассказано на ее Интернет-сайте www.ellenkshner.com.

Все мы любим греческие мифы о богах и героях. Но боги бывают жестоки, и самые великие легенды полны несправедливости.

Когда мне было шесть лет и я только что научилась читать, мой отец на год отвез всю нашу семью во Францию. У нас было очень мало книг на английском языке, а читать мне ужасно хотелось. Наверное, мои родители тоже тосковали по книгам на английском – отец пошел в Американскую библиотеку и купил несколько распродававшихся там старых книг. Я взяла небесно-голубой том в твердом тканевом переплете, с порванным корешком (вышедший в Лондоне еще до моего рождения) и с головой погрузилась в чтение. Это был пересказ греческих мифов, в основном по мотивам поэмы «Метаморфозы» римского поэта Овидия. Теперь, глядя на титульную страницу, я вижу, что книжка называлась «Боги и люди», а автором был Рекс Уорнер, но для меня она была Голубой греческой книжкой, перечитанной множество раз. Больше всего мне понравились трагедии.

Для «Невесты зверя» я обратилась к одной из моих любимых историй – ужасной легенде об Актеоне. В классической литературе есть несколько версий истории Актеона, и в каждой свое объяснение его жестокой кары. Некоторые считали, что он был наказан за то, что нарочно подглядывал за богиней Артемидой, стремясь увидеть ее наготу. А по мнению Овидия, несчастный юноша просто оказался не в то время не в том месте.

Однако во всех версиях подчеркивается, что молодой Актеон был страстным охотником, и ни в одной не упоминается его сестра.

Жаннин Холл Гейли

Белая косуля: три стихотворения

Белая косуля оплакивает свое детство

Взапертив крепком каменном доме без окон,без стекол, в которые попал бы свет,пробились бы лучи солнца,я все бледнела с каждым годом – я бледная, как луна,бледная, как голубка, и кожа моя нежна.

До пятнадцати лет, пока не просватают,предстоит мне скрываться от света:от деревьев, птиц и людей, чьи голосадоносятся через стены,от конского ржанья, от дневных песен,хоть я и гуляю по ночам,когда пищат, мелькая над головой,летучие мыши.

Ни с кем не заговаривать,никому не открывать дверей.Со мной только книги и картины,драгоценности и зеркала.Тихая жизнь, невеселая, одинокая и медленная.Я не знаю – смерть, печаль или клеветазаперли меня в мире темноты,в мире зажженных свеч…Неверный блеск огня —единственный намек на то,что мне готовит солнце.Когда жених поклялся, что полюбил меня,как только увидел мой портрет —влюбился в портрет, глупый мальчик, —и не послушал мольбы моей матери,а распахнул мою дверь, ранив меня светом,я вырвалась и убежала в лес,обратившись белой косулей.

Свет обрек меня на молчание,мое новое тело мелькало, как лунные блики,в незнакомом лесу.Но юный охотник все гнался за мной:даже в новом обличье я не спаслась от его любви.У ручья он ранил меня стрелой —я истекаю кровью, голова тяжелеет,близится смерть.

Ах, если бы я моглавернуться в свою комнату,где темнота обнимала меня и хранила мою жизнь.Жестокий свет все ярче,ярость солнечных лучей жжет нежную кожу…Запрети ему, мама, касаться меня,ведь, когда солнце сядет, я снова превращусь в девушку.Пусть не плачет он обо мне,ведь он сам, своим себялюбивым желаниемобрек меня на эту участь.

Любовная песнь белой косули

Не трогай меня,не входи!Если откроешь мою дверь,я обернусь белой косулей,понесусь в леса, быстрее ручья,и ты меня не догонишь.

О жених, я не в силах смотреть на тебя,как на солнцев человеческом обличье.Солнце жжет меня,с детства обреченную жить в темноте.Тьма – моя подруга, и крик ночных птиц —мой единственный спутник.Но теперь, в этом теле,я не могу ни говорить, ни петь.Еще одна тюрьма, сначала замок без окон,теперь это тело – четыре ноги.

А ты так стремишься заполучить меня —мой портрет на твоей стене, —подумай как следует, как меня поймать, —застрелить, загнать,ворваться ко мне,ранить меняблестящим и острым жестоким лезвием?Лучи солнца на коже, стрелы в оленьей шкуре,ты всегда угроза, и твои мужские желаниябездумны и требовательны,и сам ты в их власти.

Ты не знаешь меня настоящую —только бледную девушку на стене,она не говорит и не мечтает,она никуда не убежит,никогда не станет чем-то больше, чем твоя мечта о ней.Так приди же в леса, больной любовью ко мне,найди меня там, и рань, и искалечь,задуши, если хочешь,все равно не достанусь тебе —охотничьим трофеем к тебе на стену.

Косуля приняла решение