Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Владимир Митрофанович, вот видите, как ошибались вы, когда решили, что ваш сообщник Юсупов невменяем? Нет, он был вполне вменяем и оказался на месте убийства в нужный момент и даже сумел успокоить городового… сумел все очень логично объяснить, всех умиротворить и успокоить. Как вы теперь можете видеть, в оценке состояния Юсупова как «невменяемого» вы ошиблись. Фатальная вышла ошибочка! И эта ошибка стоила очень дорогого всей вашей честной компании. А что же вы? Где были вы в тот момент, когда Маленький успокаивал во дворе городового? Что думали? Что собирались предпринять? Вы ведь, кажется, покинули место преступления всего за несколько мгновений до того, как туда пожаловал Маленький Юсупов? И вы, как и Юсупов, вне всяких сомнений, не менее судорожно думали, как выйти из ужасной ситуации, в которую вы и ваши сообщники попали? Так что же надумали вы?
– Нет, решил я, раз дело пошло не так, как мы рассчитывали сначала, то и дальше должно пойти своим путем. Положим, выстрела Юсупова в комнатах прислуга могла не слышать, но нельзя допустить мысли, чтобы два солдата, сидящие в передней у главного входа, не могли бы услыхать четырех громчайших выстрелов во дворе, и я быстрыми шагами направился к главному подъезду.
– Так вы, стало быть, решили довериться этим двум солдатам? Зачем?
– Медлить было нельзя. Труп лежит у ворот. Каждую минуту он может быть замечен случайным прохожим, и пойдет история… Мне самому не втащить его, ибо сама мысль о возможности прикоснуться к Григорию Распутину вызывала у меня отвращение и гадливое чувство, но медлить было нельзя…
– Так вам мысль о том, что сбегутся на выстрел городовые в голову не пришла? Вы опасались, что тело может заметить случайный прохожий? И вы решили убрать тело с помощью этих солдат? И как же вы им это приказали?
– «Ребята, – обратился я к ним, – я убил…» При этих словах они как-то вплотную придвинулись ко мне, как бы желая меня схватить. «…Я убил, – повторил я, – убил Гришку Распутина, врага России и царя». При последних словах один из солдат, взволновавшись до последней степени, бросился меня целовать, а другой молвил:
– Слава богу, давно следовало!
– Так все и было, Владимир Митрофанович? Так-таки и бросились целовать?
– Друзья! – заявил я. – Князь Феликс Феликсович и я надеемся на полное ваше молчание. Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать? «Ваше превосходительство! – с укоризной обратились ко мне оба. – Мы русские люди, не извольте сомневаться, выдавать не станем». Я обнял и поцеловал того и другого и попросил их немедленно оттащить труп Распутина от решетки во дворе и втянуть его в маленькую переднюю. Распорядившись этим и узнав, куда пошел Маленький Юсупов, я направился к нему, чтоб его успокоить…
– Один момент, Владимир Митрофанович! Прежде чем вы расскажете, как именно вы успокаивали Маленького, хотелось бы понять, что же, собственно, означает это самое ваше «Я убил!» Согласно тому, что уже установлено абсолютно точно, известно, что это ваше «Я убил!» не соответствует истине. Не вы убили. Или, по крайней мере, не один вы. И однако, вы идете к двум солдатам, которым еще, возможно, предстоит давать показания на суде, и полностью берете всю тяжесть вины на себя одного. «Не мы убили, – говорите вы, а я, именно я убил». И заявляете об этом торопливо… Поспешно. Демонстративно! Почему? И ради кого? В самом деле, ради кого вы, Пуришкевич Владимир Митрофанович, опытный и холодный политик, согласились бы так самоотверженно, или, возможно, так политически расчетливо пожертвовать собой? Интересно хотя бы попытаться себе это представить… Ради Сухотина или Лазаверта? Чепуха! Абсурд! Ради Маленького Юсупова? Какое вам дело до этого Маленького! Да Маленького там и не было! А вот ради будущего Императора… ради будущего императора вы это сделать могли! И с вашей стороны это было очень, очень умно! Молчите? Ну ладно… Натура ваша, к счастью, такова, что жертвовать собой самоотверженно, бескорыстно и тайно вы не способны. Вам непременно надо дать понять, намекнуть. Поэтому соблаговолите просто процитировать нам строфу, с которой вы начали запись в своем дневнике, повествуя о событиях ночи убийства. Она весьма, весьма многозначительна…
– «Чистый, молодой, благородный, царственный юноша, столь близко стоящий к престолу, не может и не должен быть повинным хотя бы и в высокопатриотическом деле, но в деле, связанном с пролитием чьей бы то ни было крови, пусть эта кровь будет и кровью Распутина».
– Не может и не должен быть повинным! Это понятно! Но знаете, в этом эпизоде есть еще одна, очень интересная деталь. Это та поспешность, с которой вы сделали свое признание двум юсуповским привратникам. Вы могли им просто сообщить, что убит Распутин, что вы и князь Феликс надеетесь на их молчание. Вы могли просто попросить их убрать тело со двора. Ведь именно это вам было важно в тот момент – поскорее убрать тело? Зачем этим солдатам непременно нужно знать, что именно вы убили? И знать сейчас, немедленно, именно в эти самые минуты, которые так дороги? Давайте попробуем понять, как вы рассуждали в этот момент. Служивые, думали вы, не могли же не услыхать четырех громчайших выстрелов. Но если предположить, что в момент выстрелов во дворе около решетки находился великий князь Дмитрий Павлович и после того, как, добив Распутина, он поспешно скрылся с места преступления, то солдатики-то не могли же не видеть его машины, которая отъехала от дворца немедленно после выстрелов. Вас, находившегося во дворе, они видеть не могли! И поэтому солдатики эти могли сделать только одно-единственное умозаключение – стрелял Его императорское высочество великий князь Дмитрий Павлович! А поскольку ничего о произошедшем
