Период разделения Русской Церкви на две митрополии - Митрополит Макарий

В Полоцке находим теперь семь монастырей, основанных еще в прежние времена, именно: Предтеченский на Острове, Михайловский в городке, Воскресенский и Петровский в замке. Николаевский на Лучне, Пятницкий и Вознесенский (1534–1553), из которых два последние обращены впоследствии в приходские церкви, и семь церквей: соборную Софийскую, Сретенскую, Козьмодемьянскую, Рождественскую, Троицкую, Благовещенскую и Димитриевскую. Весьма любопытна судная грамота, данная (1534) Предтеченскому монастырю полоцким воеводою Яном Глебовичем по случаю жалобы чернецов на их архимандрита Стефана Рагозу. Из этой грамоты видно, что по стародавнему обычаю в монастыре а) все денежные доходы делились на две половины: одна шла архимандриту, другая – братии; б) при каждом посещении монастыря полоцким воеводою и его врядниками монастырь чествовал их угощениями и подносил им подарки; в) в монастыре существовала и хранилась в церковной казне особая сумма «постригальная», в которую каждый новопостригаемый в чернецы вносил по рублю грошей: она употреблялась на потребности церкви и на подарки воеводе и его врядникам; г) медовая дань с одного монастырского села – Туровли – разделялась также пополам между архимандритом и братиею, а со всех прочих сел шла одному архимандриту на угощение воеводы и врядников; д) суд над монастырскими людьми архимандрит производил с несколькими старшими чернецами и судебными пошлинами делился с ними; е) все доходы с рыбных и звериных ловлей и другие делились пополам между архимандритом и всею братиею. В Витебске встречаем в первый раз (1553) монастырь Пречистой женский и церкви Пятницкую и Свято-Духовскую. В Мстиславле Троицкому собору пожалованы (1537) новые дани и угодья княгинею Иулианиею, супругою князя Михаила Ивановича Мстиславского, возобновившего этот собор по разорении его московскими войсками, и подтверждены все прежние дани, денежные, хлебные и медовые, королевскою грамотою (1544). А Пустынский Богородичный монастырь получил от благочестивых жертвователей село Переседино (1537) и две сеножати (1543). В Орше Николаевской церкви подтверждены королем (1537) денежная и медовая дани, пожалованные ей еще князем Иваном Юрьевичем Мстиславским.

В Пинске около 1555 г. было двенадцать церквей: соборная кафедральная Рождества Пресвятой Богородицы, Дмитриевская в замке, Спасская, Никольская, Симеоновская, Воскресенская, Михайловская, Стефановская, Онуфриевская, Троицкая, Ильинская, Афанасиевская и при них 25 священников. Староста Владимира Волынского князь Федор Андреевич Сангушко соорудил новую церковь святого Николая в монастыре своем Милец, или Милецком, который еще в 1533 г. получил от дяди своего князя Василия Михайловича Сангушко, учредил в этом монастыре общежитие и назначил на содержание его несколько своих дворов и мельниц и пять сел с крестьянами и со всеми их повинностями, записав (23 мая 1542 г.) свою дарственную грамоту в напрестольном Евангелии монастырской церкви. В Овруче, по описанию его в 1545 г., находилось восемь церквей: Ильинская, Иоакимо-Аннинская, Никольская, Пятницкая, Михайловская, Васильевская, Косьмодамьянская, Воскресенская и три монастыря: Пречистенский, Спасский и Пустынский. О некоторых монастырях Луцкой епархии заслуживает внимания отзыв комиссии, делавшей описание луцкого замка в 1545 г. «Монастыри, которые прежде зависели от пожалования господарского, – говорят члены комиссии, – и с которых поступали к его милости королю немалые подарки от архимандритов, находятся теперь в частном владении. Первый монастырь Пересопница, Пречистой Богоматери: его выпросил было для себя у нынешнего господаря покойный князь Чарторыйский, староста луцкий, на жительство и дожизненное пребывание матери своей, которая имела поступить в монахини, но мать его не пошла в монахини, а князь Чарторыйский завладел тем монастырем и теперь владеют им сыновья князя. А к тому монастырю принадлежат село Грабово, в котором сто человек, село Макотерши, в котором двадцать четыре человека, село Дядковичи, в котором двадцать человек или более. Говорят, что на землях того монастыря Чарторыйские устроили свой замок Белев и поселили город, с которого получают платы двести коп грошей. Другой монастырь Дорогобуж, Святого Спаса, держит архимандрит с пожалования нынешнего владыки Луцкого Феодосия, а такое пожалование издревле принадлежало господарю. Третий монастырь, называемый Дубишо, Введения во храм Пречистой Богородицы, в нем бывал игумен и издревле он зависел от пожалованья господарского; теперь заведует этим монастырем владыка Луцкий и держит в нем одного только попа, а людей того монастыря и все доходы обратил на себя; да еще люди монастырские приходили к нам с тяжкою жалобою на причиняемые им обиды и большие притеснения и испрашивали милости и защиты господарской. Относительно всех этих монастырей мы полагаем, что владеющие ими выпросили их себе не ради какой-либо хвалы Божией, но ради большого греха и своей любостяжательности, потому что все прибыли и доходы из сел монастырских, поступавшие прежде на Церковь Божию, с которых братия и монастырские служители имели содержание, они, владельцы, обратили теперь на себя и тем умножили свои прибыли. Мало им было волостей и сел, еще покусились и на домы Божии».

V. Общий взгляд на состояние православной Церкви

Настоящий период для Западнорусской Церкви нельзя не назвать лучшим сравнительно с предшествовавшим. Ни унии, ни даже попыток к унии, в смысле Флорентийского соглашения, теперь вовсе здесь не существовало. Все четыре первосвятителя, управлявшие этою Церковию, строго держались православия, подчиняясь Цареградскому патриарху, и достойнейший из них – Иосиф Солтан, которого впоследствии совершенно несправедливо подозревали в униатстве, сделал для нее даже более, чем другие. Со стороны латинского духовенства не предпринималось никаких особенных мер к распространению римской веры между православными, по крайней мере на всем пространстве литовских владений. Король Сигизмунд I, которого царствование наполняло почти весь этот период, относился в Литве, по-видимому, одинаково и к латинской Церкви и к Русской. Он давал областям уставные грамоты и в них предоставлял одни и те же права как латинянам, так и православным; давал городам магдебургское самоуправление и участвовать в нем призывал в равной мере граждан римского закона и греческого; допускал православных на все самые высшие должности в государстве, несмотря на то, что четыре раза: в 1522, 1529 и еще в 1537 и 1547 гг. – вынужден был подтверждать известное Городельское постановление, которому не хотел следовать, и едва ли кто из вельмож римской веры пользовался когда-либо у Сигизмунда такою честию и силою, какою пользовался православный магнат Константин Иванович Острожский. Всему русскому духовенству король жаловал такие же грамоты, как и латинскому; русским святителям подтверждал неприкосновенность их управления, суда и церковных имуществ, и если латинские прелаты имели видимое преимущество пред русскими, занимая первые места в сенате, то и русские по воле короля, по крайней мере иногда, являлись на сеймы, на которых он присутствовал, всегда имели свободный доступ к королю и, случалось даже, находили в нем справедливость и поддержку при столкновениях с латинскими епископами. В Галиции было не совсем так: там не прекращались угнетения для русских; там сам король предоставил (1509) латинскому архиепископу избирать наместников Киевского и Галицкого митрополита, чтобы удобнее привлекать православных к католицизму, и издал (1521) для них стеснительное и оскорбительное постановление. Но сам же король и содействовал потом освобождению их от власти арцибискупа и назначению им особого православного епископа. Массы русского народа в Западной России оставались непоколебимыми в православии. «Россия, – писал около 1524 г. к папе Клименту VII итальянец Кампензе, – находящаяся ныне во власти польского короля, равно как город Львов и вся часть Польши, простирающаяся на север и северо-восток от Сарматских гор, следует с непоколебимостью греческому закону и признает над собою власть Константинопольского патриарха». В высшем круге православных и вообще между дворянами нередко случались, то по родственным связям, то по другим причинам, единичные совращения прямо в латинство. В 1533 г. король, отнимая некоторые церковные имения у Холмского владыки и передавая их своею грамотою Холмскому бискупу, указывал на то, будто бы «почти все его подданные в Холмском повете, особенно знатнейшие из дворянского сословия, перешли от русского обряда к Римской Церкви», хотя это указание ввиду цели, для которой сделано, без сомнения, преувеличено. Известно также, что один из фамилии князей Гольшанских, всегда исповедовавших православие, по имени Павел, сын князя Александра Юрьевича, виленского пана и городенского старосты, был даже латинским епископом, сперва Луцким, потом Виленским (1536–1553). Несмотря, однако ж, на все такого рода отпадения православных в латинство, большая часть литовских вельмож даже в 1555 г. принадлежали к православной Церкви, как удостоверял в Москве посол польского короля Юрий Тишкевич, который сам был православной веры и потому пожелал лично испросить себе благословение у тогдашнего Московского митрополита Макария. Но, называя настоящий период сравнительно лучшим для Западнорусской Церкви, мы должны, к сожалению, назвать его и сравнительно худшим предшествовавшего периода. По внешности