Город, который забыл, как дышать - Кеннет Харви

— Неужели дольше, чем меня послать?

— Гораздо дольше. Послать как раз нетрудно. — Она хихикнула, стало полегче. Ким уже и забыла, что Люк умеет рассмешить.

— По голосу слышу: тебе не терпится вернуться к работе, так что буду краток. Я тут за город собираюсь.

— Ладно, увидимся, — сказала Ким. Она развернулась в кресле и обшарила взглядом книжные полки. Где-то тут был пузырек с ибупрофепом. Точно был. Специально поставила на случай, если голова от работы затрещит.

— Ничего ты не поняла. Я тебя не этим порадовать хотел. В Уимерли такое нашли — закачаешься.

— В Уимерли?

— Да. Ты там бывала?

— Пока нет.

— Знаешь, где это?

— Знаю, на северо-западе. Джозеф оттуда родом. Они с Тари как раз там отдыхают. Так что нашли-то?

— Акулу-альбиноса. Белую, как наволочка. Самую что ни на есть настоящую. Глаза розовые как…

— Да ладно. Быть не может.

— Зуб даю. Информация из достоверных источников. Бойд там живет поблизости. Он ее видел, трогал, нюхал и автограф взял.

Ким не нашлась, что ответить. Она, конечно, слышана байки об акулах-альбиносах. Все-таки гидробиолог. А вчера в «Морской природе» попалась статья на эту тему. С рассказами рыбаков, которые эту тварь видели. Вот только доказательств пока никто не предоставил. Даже странно, как солидный журнал такое напечатал. Хотя оно и понятно: опускают планку, чтобы побольше читателей привлечь. За сенсацией гонятся.

— Ты чего там, уже в обморок упала?

— Я?.. Нет.

— Съезжу погляжу. Вперед, навстречу сказке!

— Да это ж наверняка липа. — Ким перебирала в уме правдоподобные объяснения. За окном зеленела лужайка, светило солнце. Несколько зябликов суетились у кормушки. Тоже Джозеф смастерил. Ким поглядела в монитор — слова, слова, слова.

— Не, похоже правда нашли. Хочешь, вместе смотаемся? Прокачу с ветерком, пыль свою научно-популярную порастрясешь.

Ким невольно улыбнулась. Вот тебе и предлог, чтобы в Уимерли поехать. Акула-альбинос! Нет, конечно, болезнь Тари сама по себе повод, но тут совсем другое дело. Сегодня воскресенье. Сгонять за город, проверить, как там у дочки дела, успокоиться, а вечером — обратно.

— Скрипишь мозгами?

— Ага.

— Это еще не все. Ты, главное, сядь. — Люк откашлялся и продолжил торжественным голосом: — Меня назначили главным по перевозке акулы. Велено грузить на платформу и тащить в центр.

Ким задумчиво смотрела на секретер в углу. За ним она писала письма друзьям. На крышке — дочкина школьная фотография в рамочке. Ким колебалась. Нельзя, чтобы Тари видела ее в компании Люка. Девочка расстроится. Но на акулу-то страсть как охота взглянуть. Разве можно сидеть дома, когда в Уимерли ждут дочь и акула? Да Ким и сама может вести машину. Заодно дом увидит, где живут Джозеф и Тари. Интересно, какой он?

— Ким! Ты меня слышишь? Борт двадцать один — восемнадцать, опуститесь на тридцать метров!

— Да, извини. Ты во сколько выезжаешь?

— Вообще-то через полчасика, но если тебе нужно собраться…

— Я сейчас перезвоню.

— Ладно. Договорились. Сижу и жду.

— Пока. — Она повесила трубку, потянулась за номером «Морской природы», открыла его и посмотрела на рисунок. Так, по мнению художника, выглядит гигантская акула-альбинос. Кстати, а та, что в Уимерли, часом не дохлая? Ким даже спросить не догадалась. Нет жизни, нет пигмента. Пленка-то хоть осталась в фотоаппарате?

Что делать, если Тари увидит, как мама вылезает из машины Люка? Там, на месте-то, возле акулы, можно с Люком общаться сколько угодно, в конце концов, они коллеги. Но вот приехать надо одной. Ким захлопнула журнал, перезвонила Люку и сообщила, что встретит его в Уимерли.

— А как же поездка с ветерком?

— Знаешь, мне что-то вдруг пожить захотелось.

— Я буду ползти как улитка. Если хочешь, можешь идти сзади и держать меня за бампер.

— Спасибо, в другой раз.

— Ну ладно. — Люк шумно вздохнул, это означало, что он сдался. — Буду ждать на пристани.

— Договорились. Через пару минут выезжаю.

— Ну что ж, увидимся там.

Ким повесила трубку и с отвращением взглянула на экран. Потом придвинулась к столу, закрыла файл, сохранила изменения и выбрала «завершение работы». На экране появились оранжевые буквы: «Теперь питание компьютера можно отключить». Ким нажала на большую круглую кнопку, монитор погас. В кабинете внезапно стало тихо, и она немного успокоилась.

Доктор Томпсон смотрел вслед голозадой дочери Слейдов. Он немного подождал в надежде, что покажется кто-нибудь еще. Лодыжку жгло и дергало. Наверняка сустав распухнет. В глубине дома работал телевизор. Заиграла музыкальная заставка к мыльной опере. Потом канал, видимо, переключили, из динамика раздались крики, люди орали друг на друга, выплевывали обидные слова, аудитория улюлюкала или одобрительно смеялась. Томпсон снова постучат во внешнюю дверь, затянутую противомоскитной сеткой. Терпение кончалось.

— Глянь, кого там принесло, — крикнул мужской голос.

Ему никто не ответил, тогда врач отозвался сам:

— Это доктор Томпсон.

Кто-то закашлялся, однако не слышно было никаких признаков движения.

Томпсон еще раз постучал, на этот раз сильнее и резче. Внутри чертыхнулись, и на пороге появился Уэйд Слейд. На вид не больше двадцати пяти, все тело поросло густым волосом странного цвета. Не поймешь, не то блондин, не то рыжий. И усы такие же. Глаза грустные, по лицу рассыпаны пригоршни крупных веснушек, нос явно сломан, а сколько раз, одному богу известно. На черной футболке нарисована свирепая рожа под надписью: «Международная ассоциация по вольной борьбе», а чуть ниже — цитата из Библии.

— Это надо заклеить, земляк, — сказал Слейд и показал на лоб Томпсона веснушчатым пальцем.

— Меня дверью ударило.

— Пружина слетела. — Слейд усмехнулся, обнажив два сломанных передних зуба. — Выходит, лоб расшибли.

— Похоже, что так.

— А у меня пластыря нету.

— Это кто там? — из-за спины Слейда раздался пронзительный женский голос. Уэйд не обратил на него ни малейшего внимания, привык, наверное. Не узнать жуткого визга Эгги Слейд было невозможно. О какой бы болезни ни рассказывали в новостях, она неизменно обнаруживала ее у себя, причем в последней, неизлечимой стадии. Томпсон представил, как она сидит перед телевизором и слушает с таким интересом, будто объявляют результаты лотереи. Вот диктор сообщает слушателям, что в Нью-Йорке разразилась эпидемия малярии. «Ну точно! — Эгги вскакивает из кресла. — У меня малярия! Она самая!».

— Я пришел выразить соболезнования, — выдавил Томпсон. Боль в лодыжке понемногу стихала.