Глаза погребённых - Мигель Астуриас

Стараясь скрыть волнение — только она и Пополука знали об иве, — Малена вместе с падре Сантосом направилась к школе.

— Я получил свежие газеты, но не хотел тебя тревожить, — на ходу сказал ей священник.

Малена от неожиданности оступилась и, стараясь скрыть волнение, произнесла:

— Его схватили?

— Нет, дитя мое, нет, не произноси таких слов. В газетах сообщается, что усилена охрана на границах и что всех участников заговора вчера вечером приговорили к смерти. Завтра казнь.

— Его арестуют и убьют, объявят, что он убит при попытке к бегству, — и никто ничего не узнает…

— Выбрось это из головы; это скомпрометировало бы правительство!..

— Скомпрометировало правительство?

— Пойми, дитя, правительство, как все правительства, пришедшее к власти с помощью насилия, считает, что авторитет и террор — это одно и то же и ничто так не терроризирует, как смерть, но здесь — особый случай. Меня пугает другое… — Падре вытащил платок и вытер пот с лица… — Прикончат кого-нибудь на дороге и заявят, что это был он…

— Прошло уже двадцать семь дней, — вздохнула Малена, — двадцать семь суток, считая с сегодняшним днем! Удивительно, как я до сих пор не сошла с ума…

— Господь всемогущ, уповай на его милосердие!

— А вы святой человек, падре!

— Не кощунствуй!.. Свят только господь бог!.. Оставить тебе газету?

— Раз там нет ничего о Хуане Пабло, не надо. Занесите их директору Гирнальде, он жаждет новостей…

— Наш сообщник!.. — рассмеялся священник. — Ну и ну!.. Либерал с претензиями, он прямо-таки извелся из-за этих цветов. Не поверишь, похудел настолько, что одежда на нем болтается. Всякий раз, как он меня видит, умирает со страху, что я принес плохие вести.

Незаметно спустился вечер. Пахнуло дождем — где-то очень далеко, на побережье, хлынул ливень, — но шум ливня, казалось, отдавался в ее ушах. Простившись со священником, Малена с удивлением заметила, что в школе тихо. Она и забыла, что сегодня суббота и занятий нет.

— К вам пришли, сеньорита директриса, — сказала ей уборщица.

По субботам в школе производилась основательная уборка: длинными щетками, похожими на пальмы, снимали со стен паутину, внутренние дворики мыли с такой же тщательностью, как посуду. Заботливо убирали веранду, где по воскресеньям собирались друзья сеньориты директрисы. Поломойки усердствовали изо всех сил, чтобы все блестело, как церковный дискос; ведь сюда приходит падре, смущенно думали поломойки и старались замолить грехи, в которых еще не успели исповедаться.

Малена остановилась, недовольная: она принимала только в служебные часы, а ведь сегодня суббота.

— Кто меня спрашивает? — раздраженно спросила она.

— Какой-то мужчина…

— Мужчина?

— Да, мужчина. Он уже давно ждет…

— Ваш покорный слуга… — раздался за ее спиной хриплый голос, да, знакомый голос, но она слышала его очень давно.

Кайэтано Дуэнде! Он подошел, поздоровался.

— Ничего, что я без предупреждения?

— Ничего, Кайэтано. Я очень благодарна вам за то, что навестили. Столько времени прошло с нашей встречи! Проходите.

— Я хотел добраться до Серропома на рассвете, но не получилось. Сон меня одолел, не смог пойти по утренней заре, добрел по вечерней. Слава богу, очень рад, что вижу вас в добром здравии!

— Входите, присаживайтесь! Сам Кайэтано Дуэнде! Проходите. Здесь у нас директорская. Присаживайтесь, пожалуйста, вон там можете положить вашу шляпу.

— Нет, барышня, шляпа всегда при мне. Ну, как поживаете? Мне кажется, что только вчера я привез вас на двуколке в Серропом… Вы были такая нежненькая, как роза без шипов, верно?.. И школы тогда не было, помните?.. Поштукатурил комнатенку Соникарио Барильяс — вот вам и школа… А вы тогда жили у Чанты Веги, царствие ей небесное. Не довелось ей умереть здесь, уехала на чужбину — там и окончила свои деньки. Оставила сынка, да вы его знавали, Понсио Суаснавар, он, правда, скорее был сыном некоего Пансоса, к слову сказать, было у нее еще трое сыновей, — чтобы уж подвести счет грехам… Был тогда и тот Кайэтано Дуэнде, такого-то помните?.. Я сказал «тот», потому как теперь я другой; и тот же самый, и вместе с тем другой, — ведь у всех у нас, дуэнде-домовых, так водится: мы и разные, и в то же время одинаковые; и так всегда, кроме праздника всех святых — этот день считается днем и всех дуэнде. Так уж повелось, что у каждого дуэнде есть свой святой, который его преследует, а у каждого святого есть свой домовой, который его защищает, и ежели в день всех святых собираются все святые, то собираются и все домовые… (У Малены закружилась голова… Чанта Вега, Кайэтано Дуэнде, китаец, остановка у флажка, там, где не было станции, и телеграмма… ах!) Вспоминаете… только сошли с двуколки, как прибыла телеграмма, вы распечатали ее и подумали, что это не вам, а оказалось, вам, но не от того, от кого ожидали. Добро пожаловать прошлое, забытое, которое в один прекрасный день является вдруг новым, как бывает, когда наешься грибов нанакасте!..[54]

Малена все увидела заново. Она уже не сидела за своим письменным столом, а покачивалась на сиденье таратайки, впереди восседал Кайэтано Дуэнде — спина словно гора, шляпа как облако, окутавшее гору, — и плел всякие небылицы…

— Помнишь, я сказал тогда, что звезды — это золотые замочные скважины и твои пальцы — ключи к этим скважинам?.. Пока не исполнилось, но скоро исполнится. Выйдешь вместе со мной на плоскогорье и увидишь, что горы колышутся под ветром, словно развернутые знамена…

Малена вскочила — лишь сейчас она сделала то, что ей так хотелось сделать еще одиннадцать лет назад, когда этот человек вез ее с остановки, где алел флажок, на высоты Серропома: вскочить, спрыгнуть с таратайки, остаться на месте, не ехать дальше… Опершись о письменный стол, а точнее, вцепившись руками в край стола — ей казалось, что таратайка, раскачиваясь, катится над обрывами и тенями, — Малена предложила ему чашку кофе. Ее безудержно потянуло глотнуть свежего воздуха.

Издалека донеслись детские голоса — начиналась спевка хора. Она направилась туда чуть ли не бегом, опасаясь, что Кайэтано Дуэнде последует за ней.

— Сеньорита! — позвала она у двери учительницу Кантала. — В директорской сидит… — ей хотелось сказать — домовой, — один сеньор, позаботьтесь, пожалуйста, чтобы его угостили кофе, и передайте, что меня вы- звали по срочному делу. Неужели нельзя уставшему человеку отдохнуть хотя бы в субботу? А тут приходится принимать посетителей с улицы…

— С большим удовольствием, сеньорита.

— Простите, что прервала вас, но я просто в отчаянии. Этот человек напомнил мне о прошлом, о дне моего приезда сюда.

— Иду за кофе…

— Можно попросить девушку, чтобы принесла…

Малена добрела до своей комнаты, точнее — до своей кровати, бросилась на постель и тут же вскочила, ей представилось, что это не койка, а таратайка, на которой она приехала в Серропом, только на этот раз повозка увозила ее мертвую, бездыханную. Дуэнде — на козлах, со своей несносной улыбкой зеленого кипариса, — да, да, кипариса, — расползающейся по лицу, со своим взглядом зеленого кипариса, — да, да, кипариса, — струящимся из глаз, и с кипарисовой зеленоволосой, подстриженной ножницами рощей на голове… Бездыханная? Мертвая, нет! «Ни за что!» — закричала она и подбежала к зеркалу… Но зеркало ничего ей не сказало. Пустое стекло. Напрасно стремилась проникнуть она сквозь тонкий стеклянный лист, туда, к тому, что кроется за зеркалами жизни… Дыхание… ее дыхание скажет, мертва она или жива… Она вздрогнула, увидев свое отражение, вначале туманное, но постепенно становившееся все более явственным, все четче вырисовывавшееся в дымке ее дыхания… Ах, если бы можно было протянуть руки сквозь зеркало, дотронуться до себя, ощутить себя, почувствовать себя!

— Сеньорита директриса!

Голос учительницы отвлек Малену от зеркала. Она; едва успела надеть темные очки. Чешуйчатая оправа словно два звена цепи, изъеденной морской солью.

Ана Мария Кантала стояла у двери с чашкой кофе в руке.

— В директорской, вы сказали мне, сеньорита? Там, никого нет…

— Но я оставила его там. Может быть, ушел.

— Как же он мог уйти, если дверь закрыта на ключ?

В сопровождении учительницы Малена вошла в директорскую — Кайэтано Дуэнде исчез.

— А что, если он еще и нечист на руку?..

— Нет, сеньорита, об этом не беспокойтесь. Он очень хороший человек и заслуживает полного доверия. Это возница, что привез меня в Серропом много лет назад… Что со мной? Я старею…

— Что вы, сеньорита!

— Мне было, Ана Мария, девятнадцать лет, когда я приехала сюда директрисой смешанной школы… это было одиннадцать лет назад… Но, простите, я прервала ваши занятия… продолжайте. Мой посетитель, очевидно, пошел выпить кофе на кухню.