Опасное наследство - Элисон Уэйр

В первый раз за несколько месяцев у меня на сердце становится легче. Я отплачу королеве за ее доброту, буду служить ей верой и правдой. Я сделаю все, чтобы заслужить благосклонность ее величества, и тогда — вдвойне уверенная в себе благодаря этой великолепной одежде, — клянусь, я верну и Гарри, и Джейн.

Завтра я отправляюсь ко двору, а сегодня должна собрать вещи, которые хочу взять с собой. Мама говорит, что мне выделят небольшую комнату, примыкающую к спальне горничных, где живут служанки королевы, которыми командует старшая фрейлина. Впрочем, я, как фрейлина внутренних покоев, не подчиняюсь ей. Но моя спальня наверняка будет невелика, так что я должна взять с собой только самое необходимое. В окованный железом дорожный сундук отправляются украшенная лентами лютня, несколько книг, тетрадка со стихами, шкатулка для рукоделия, флакон с розовой водой, туалетный набор, кисточки и серебряное зеркало. Я уже хочу положить в сундук ларец, где держу драгоценности и письма, как вдруг вспоминаю, что там подвеска Герберта и связка бумаг, написанных, видимо, Катериной Плантагенет, чей портрет мне, конечно, не разрешили взять из Байнардс-Касла. Эта девушка в синем платье ни разу не снилась мне с тех пор, как я покинула дом Гарри.

Я вытаскиваю подвеску и перехваченную ленточкой связку бумаг, разглядываю их. Волна боли накатывает на меня. Я невольно думаю о том, что еще совсем недавно у меня была совершенно другая жизнь, и мне тяжело смотреть на эти предметы. Мой интерес к Катерине Плантагенет и тайне, которой овеяны эти неразборчиво написанные бумаги, отходит на второй план, оттесненный безжалостностью и жестокостью Пембрука. Эти вещи слишком мучительно напоминают мне о потерянном счастье, и я засовываю их на дно ларца, под все другие бумаги и драгоценности. Я знаю, мне теперь долго не доведется их увидеть.

— Ах, Гарри, Гарри, — шепчу я, — кажется, ты теперь не ближе ко мне, чем месяц на небе.

Я сижу в одиночестве и плачу, а щенки запрыгивают на кровать и тычутся в меня носами. Это недавний подарок отца. Несколько недель назад его собака ощенилась, и теперь у меня два пушистых голенастых озорника. Зовут их Артур и Гвиневра.[42] Милорд, даря мне щенков, неловко пожелал, чтобы они отвлекли меня от моих печалей. Хорошо, что дамам разрешается брать ко двору своих песиков. По крайней мере, мне будет кого там любить.

Наконец-то тягостное время ожидания закончилось, и мы прибываем в Уайтхолл. Теперь мне остается только попрощаться с родителями, после чего я отправлюсь в покои королевы. Я становлюсь перед ними на колени, чтобы получить их благословение; глаза отца светятся гордостью за меня, а мать приветливо улыбается. Теперь все свои надежды они связывают со мной.

— Встаньте, леди Катерина. — К моему удивлению, у королевы низкий, почти мужской голос.

Осмелившись поднять глаза, я вижу перед собой преждевременно состарившуюся даму, миниатюрную, хрупкую, в тяжелом, фиолетового цвета бархатном платье; парчовый кертл расшит золотом, высокий стоячий воротник украшен изящной вышивкой. На талии у нее пояс, а на груди — большой крест, причем и тот, и другой усыпаны драгоценными камнями. На пальцах — множество колец, а арселе оторочен жемчужинами. Королева Мария производит ошеломляющее впечатление, но никакая роскошь не может скрыть правды: обладательница всего этого великолепия — далеко не юная девушка и отнюдь не красавица. Буквально за одно мгновение рассмотрев и оценив тяжелый лоб, настороженные глаза, приплюснутый нос, узкие губы и решительную челюсть, я тут же начинаю сочувствовать королеве, на лице которой так явно отразились все горести ее жизни. А еще мне немного не по себе в присутствии монаршей особы.

Но тут ее величество неожиданно улыбается, протягивает мне руку для поцелуя, и мои страхи мгновенно улетучиваются.

— Приветствую вас в Уайтхолле, моя маленькая кузина, — говорит Мария. — Пора вам занять здесь подобающее место. Не сомневайтесь, я ни в коей мере не считаю вас ответственной за события, которые лучше навсегда оставить в прошлом. Вы очень молоды, как и ваша сестра. Уверяю вас, я не желаю ей зла, и она ни в чем не нуждается в Тауэре. Вы вскоре увидите Джейн. Надеюсь, что ваша матушка пребывает в добром здравии?

— Да, ваше величество. Она здесь, при дворе. Матушка выражает вам свою любовь и сообщает о готовности служить вам. Она, как и мой отец, ждет ваших приказаний.

Королева грациозно наклоняет голову:

— Мне жаль, что ваш брак распался. Вероятно, пережить это вам было нелегко?

— Очень нелегко, ваше величество, — с жаром соглашаюсь я и, вдохновленная ее добротой, падаю на колени и в мольбе поднимаю соединенные ладони. — Прошу вас, мадам, если можно хоть как-то исправить положение. Гарри… лорд Герберт и я… мы любим друг друга, и невозможность быть вместе мучительна для нас обоих.

Королева хмурится, потом ласково поднимает меня на ноги.

— Успокойся, дитя! Я тебе искренне сочувствую. Но ты должна понять, что у милорда Пембрука есть свои основания для расторжения вашего брака, и это частное дело, в которое я не могу вмешиваться. Мне очень жаль. Правда.

Даже я, юная наивная девчонка, знаю, что королева, если бы она только захотела, могла бы повелеть Пембруку сделать то, о чем прошу я. Но у нее явно нет такого желания. Мария тоже считает меня неподходящей, нет, опасной, невестой для сына Пембрука, потому что я протестантка, в жилах которой течет королевская кровь, да еще вдобавок моя старшая сестра содержится в Тауэре. Мои надежды увядают и умирают.

— Ну, не смотри на мир такими печальными глазами, моя маленькая кузина, — утешает меня Мария. — Ты еще совсем молода и, даст Бог, в один прекрасный день найдешь себе более подходящего мужа. А пока что ступай в мои внутренние покои. Надеюсь, тебе понравится служить мне.

— Эта такая великая честь для меня, ваше величество, — смиренно говорю я; мне вовсе не хочется, чтобы королева сочла меня неблагодарной.

Как фрейлина внутренних покоев, удостоенная расположения королевы, я снова могу высоко держать голову и смело смотреть на мир. Это меньше, чем мне бы хотелось, но, по правде говоря, гораздо больше, чем я ожидала. Кроме того, новое положение дает мне основания надеяться, что, когда Пембрук увидит, какими милостями осыпала меня королева, удостоив меня высокой чести служить ей, он все-таки передумает и придет к выводу, что я вполне подходящая жена для его сына.

На второй день своего пребывания при дворе я узнаю от других дам, что принцесса Елизавета, единокровная младшая сестра королевы, проявляет строптивость в вопросах религии. Сюзан Кларенсьо, которая ближе ее величеству, чем все остальные фрейлины, говорит мне, что наша добрая госпожа была очень тронута, когда Елизавета приехала выразить ей свои верноподданнические чувства. («Хотя это и случилось только после того, как стало ясно, что королева Мария одерживает победу над соперниками», — язвительно замечает Кларенсьо.) Ее величество очень тепло приняла сестру.

— Они много лет не виделись, и королеву всегда печалило, что Елизавета приняла протестантскую веру. И она сказала сестре, что была бы очень рада, если бы та сопровождала ее к мессе. Но не тут-то было. Уж чего только Елизавета не придумывала, лишь бы этого не делать: то опоздает, то у нее мигрень разыграется, то желудок шалит. Один раз уже совсем было подошла к часовне, и тут ее вдруг всю прямо скрутило: Елизавета даже велела одной из своих фрейлин демонстративно гладить ей живот! — Кларенсьо смеется, вспоминая этот случай, но улыбка быстро сходит с ее лица. — Это печалит королеву, — говорит она, качая головой. Очевидно, что эта придворная дама всей душой любит свою госпожу, но не испытывает ни малейшей симпатии к принцессе Елизавете.

— Ну а когда изворачиваться дальше стало просто невозможно, этой лицемерке все-таки пришлось посетить мессу, — добавляет Анна Уоттон. — И ее величество возрадовалась. Но в следующий раз принцесса Елизавета снова не появилась, и королева была вынуждена вызвать сестру и потребовать объяснений.

— А та очень ловко выкручивалась! — фыркает от смеха Кларенсьо. — Она дерзкая дамочка, эта Елизавета, вся в свою покойную матушку Анну Болейн, которая, как всем известно, кончила плохо. Неудивительно, что королева сомневается в искренности младшей сестры. Ее величество вполне справедливо опасается, что, если она не выйдет замуж и не родит наследника, трон достанется Елизавете, и уж тогда все ее заветные мечты о возрождении в Англии старой веры наверняка пойдут прахом.

— Но ведь королева собирается в скором времени выйти замуж? — спрашиваю я. До меня доходили слухи, что она выбирает между принцем Филиппом Испанским и лордом Эдвардом Кортни, принадлежащим к дому Йорков. Правда, ни один из возможных претендентов на роль короля не пользуется в народе популярностью.