Джандо - Роман Канушкин

— Здесь действительно райский климат, — проговорил Йорген. — Так что наслаждайтесь. Там, куда мы едем, в саванне Самбуру, Африка еще покажет себя. Считается, что берега озера Рудольф — одно из самых жарких мест на земле.

Какое-то время шоссе тянулось вдоль веселой речушки, сбегающей с гор, затем колонна из трех «лендроверов» вошла в городок Ньери. «Просто европейский курорт», — подумал Профессор Ким. А когда и он остался позади, речушка свернула в неширокую, заросшую тропическим лесом долину. Там, примерно в трех десятках километров от шоссе, рождалась эта речка, и там, ослепительно блестя на солнце, открывалась укрытая вечным снегом гора Кения. Йорген остановил автомобиль у обочины дороги и что-то сказал на суахили двум другим водителям. Те закивали головами. Йорген посмотрел под колеса: от шоссе уходила широкая тропа, было видно, что не часто, но автомобиль все же на ней появлялся.

— Здесь нам придется покинуть этот хайвей, — улыбнулся Йорген. — Мы заедем к моим друзьям — банту-кикуйю, а на шоссе потом выберемся по другой долине, уже подальше Наньюки. Это небольшой городок. Потом нам придется проехать еще километров двести по асфальту и уже окончательно свернуть в саванну. Как видите, план до гениальности прост. Разработчик и стратег — Йорген Маклавски.

А Профессор Ким смотрел на пик Кения, очень сильно напоминавший ему очертания другой горы, находящейся далеко отсюда, на западном Кавказе. В самом центре Домбайской долины стоит красавица гора, названная живущими вокруг карачаевцами Белала-Кая. Профессор Ким частенько бывал в тех местах. И они действительно очень похожи — эти два белоглавых чуда. И конечно, именно поэтому, а не по какой-то другой причине Профессору Киму показалось, что он здесь уже был. Был на этом самом месте.

Деревня банту-кикуйю приютилась на северо-восточном склоне горы Кения, довольно пологом в нижней своей части и заросшем лесом. Чуть выше островерхих хижин лес был расчищен, и без всякого порядка или хотя бы намека на пространственное решение были нарезаны клочки земли. Вдоль дороги росли большие оранжевые тыквы. Йорген рассказал, что из таких тыкв африканцы делают сосуды для хранения различных масел, молока или медовых хмельных напитков. Такой сосуд, иногда украшенный орнаментом или оплетенный бечевой, смотрится довольно колоритно и называется калабашем. Ниже дороги вся долина была расчерчена чайными или арахисовыми плантациями, среди которых возвышались неприступными островками редкие, но явно соревнующиеся друг с другом в роскоши дома местных фермеров. По пути им попадались улыбающиеся чернокожие — как объяснил Йорген, многие местные кикуйю-земледельцы ведут не только свое скромное хозяйство, но и подрабатывают, батрача на богатых фермах. На головах или за спиной они несли большие плетеные корзины, и их наряд был явно промышленного происхождения. Профессор Ким подумал, что Центральная Кения все же слишком цивилизованная страна, если при въезде в деревню чернокожих, на большой площади, имелись дома европейской постройки — как выяснилось, полицейское управление и миссионерская школа, а также пыльный, уставший от собственной ветхости щит с рекламой кока-колы. Йорген все это называл Британским Львом. И Профессор Ким вряд ли бы поверил, скажи ему кто, что уже через несколько часов экзотики будет больше чем достаточно.

Тот, кого Йорген назвал мгангой, имел имя Ольчемьири и сейчас был очень занят. Он колдовал над кусочками шлака за большим бунгало кузнеца, являющегося заодно местным старейшиной. Йорген обменялся крепкими рукопожатиями с полицейским сержантом, олицетворяющим здесь центральную власть и носящим звучное имя Соломон. При этом сержант вполне сносно говорил по-английски и не смог ничего поделать со своими широко округлившимися глазами и чуть было не отвисшей челюстью, когда ему представили Профессора Кима.

Потом он что-то вспомнил и, радостно хлопнув себя по бедру, сказал: «Горбачев…» — и, видимо, не совсем осознанно повторил жест из какого-то кинофильма. Жест был таким: сложенными в кружок большим и указательным пальцами он пощелкал себя по горлу.

— Да, Соломон, верно, — ухмыльнулся Йорген, — это Горбачев. Видишь, как помолодел?! Горбачев, водка, перестройка…

— Перестройка! — подхватил Соломон.

И они все рассмеялись.

Больше чем через пять лет, когда слово «перестройка» и ощущение близости перемен уже давно забудутся, оставив после себя лишь сломанные стены и пресный вкус несбывшихся надежд.

Профессор Ким вспомнит этот день. Когда один из офисов корпорации «Норе» будет сжирать огонь, а мальчик Егор будет бежать через морозную Москву, преследуемый грозным дыханием погони, когда в воздухе оживет вой Короля — собаки, потерявшей самое близкое существо на свете, Профессор Ким будет стоять у окна причудливого кабинета, ожидая Дору и двух своих лучших друзей. И перед тем как принять очень важные решения, он почему-то вспомнит удивленного чернокожего сержанта, щелкающего себя по горлу российским жестом и произносящего так и не ставшее заклинанием слово «перестройка».

Мганга Ольчемьири был сухоньким и бодрым старикашкой, в выцветшей рубахе без пуговиц, зеленых хлопковых шортах и плетеных сандалиях, завязываемых тесемками на икрах. На голову он водрузил меховую шапку из шкуры принесенного в жертву духам огня и духам железа козленка. Домна местного кузнеца и старейшины Аумбы представляла собой яму полуметровой глубины, обмазанную глиной. Яма была еще горячей, хотя мехи— кожаный мешок и две прикрепленные к нему палки — были отложены в сторону. Рядом с этой африканской домной находилась расчищенная площадка, а на ней начертан круг и еще какие-то знаки.

Внутри круга лежали несколько дымящихся кусочков шлака — по их форме Ольчемьири только что закончил гадать — и полу сгоревший кусочек козлиной шкуры. Неподалеку подмастерья Аумбы — молодые и крепкие кикуйю, начинающие свою карьеру как помощники кузнеца и мечтающие стать в один из дней Великими мгангами, — уже ковали из выплавленного железа наконечник копья — длинный и плоский. Аумба молчал. Он ждал, что первым заговорит мганга. Соломон привел Йоргена, Урса и Профессора Кима к кузнице, расположившейся за бунгало Аумбы, на пересечении невидимых линий, соединяющих высокие деревянные шесты. На эти шесты был нанесен замысловатый орнамент, а сверху прикреплены жутковатые маски, символизирующие духов огня и железа.

— Они общаются с Невидимыми Силами, — пояснил Соломон, — до окончания ритуала их нельзя отвлекать.

Ольчемьири сидел на корточках, о чем-то беззвучно рассуждая, и качал головой. Потом он задумчиво поднялся, выдохнув слово «Кишарре», и, обернувшись, увидел гостей.

— А, мзее Йорген! — Тень сразу покинула лицо м; аленького мганги, Ольчемьири просиял и стукнул себя рукой по лбу. — Вот о чем говорили камни… Я знал, что ты придешь, — спроси Аумбу. Камни, отдавшие железо, мне рассказали. Мы думали — не получалось, кто-то должен был прийти. Но теперь я понял все их слова…

— Да, камни привели его сюда, — проговорил Аумба, не вынимая изо рта палочку дерева энтырь, и Профессор Ким вспомнил, что где-то читал о целебных свойствах энтыря — африканской зубной щетки. Вроде бы благодаря привычке жевать это дерево африканцам удается сохранить такие здоровые и белые зубы. — Камни… Потому что мзее Йорген забыл дорогу к хижинам своих друзей, где его всегда рады видеть! — Так, несколько церемонно, приветствовал их Аумба, протягивая Йоргену руки.

— Совсем забыл, — подтвердил Ольчемьири.

— Здравствуй, Аумба, — дружески улыбаясь, сказал Йорген. — Тебя опять мучает бессонница и не с кем коротать время у костра или ты просто рад меня видеть?

— Он совсем не изменился, — рассмеялся Аумба, указывая на Йоргена, — у него все такой же детский язык.

— И память старика, — улыбался Ольчемьири. — Если бы не камни, он не нашел бы к нам дорогу…

— Конечно, ваши камни занесены в кенийский атлас автомобильных дорог, — согласился Йорген.

Потом он сделал то, что молодых помощников Аумбы чуть не повергло в шок, — они даже прекратили работу и теперь смотрели на пришельцев, широко раскрыв рты. Потому что со словами: «Тебя, старый колдун, я никогда не забуду!» — Йорген поднял уважаемого во всей долине мгангу> подбросил вверх, как пушинку, и аккуратно поставил на землю. Старик заохал, но, оказавшись на земле, произнес:

— Я очень рад видеть тебя, мзее Йорген…

И они крепко обнялись.

— Ты пришел вовремя, мзее Йорген. — Ольчемьири вдруг помрачнел и, оглянувшись на гору Кения, чью островерхую ледяную шапку топило стоящее прямо над головой африканское солнце, пояснил: — Великий Мвене-Ньяге, живущий на горе, говорит, что старому мганге надо уходить. Кишарре…