Нам здесь жить. Тирмен - Андрей Валентинов

Уклониться я все-таки успела – чудом. Уклониться, пригнуться, отскочить. Рука с кастетом ушла в сторону, ублюдок дернулся, пытаясь повернуться и ударить снова, наотмашь, но я уже была начеку. Подобные финты проходят только один раз. В висок? Нет, жалко, лучше по запястью.

Через секунду кастет лежал на полу. Я крепче прихватила потную кисть на болевой, одновременно фиксируя локоть, чтобы старым ментовским приемом завернуть за спину и рвануть со всей силы – до поросячьего визга и зеленой слюны. Но сопляк оказался проворнее. Левая рука скользнула за пояс, под свитер…

Все-таки я растерялась. На какое-то мгновенье, но хватило и этого. В уши ударил грохот, неожиданный и дикий после сладкой музыки, жаркая муха мазнула по волосам… Промазал! Эта сволочь лихо дерется, но стреляет скверно. Совсем скверно. И медленно. Или у него затвор заело?

Новый выстрел – почти в упор. Я не успела. Ничего не успела, даже подумать о мяче, синем мяче, катящемся по песку…

Вокруг кричали, перепуганные посетители резво падали на пол сбитыми кеглями, бармен исчез за стойкой, а я по-прежнему стояла, словно вбитая в землю свая. Убили? Вроде нет. Ранили? Тогда почему не больно? Или вначале всегда не больно? Когда в меня попали в тот раз…

– Пидор, падла гребаная! Убью выблядка!

Знакомый голос заставил очнуться. Сопляк куда-то исчез, а господин Изюмский…

– Прекратите бить! – крикнула я, еще плохо соображая, что произошло. – Лучше наденьте наручники!

– А где их, блин, взять? – «Вован» с сожалением опустил занесенную для очередного пинка ногу. – Ну ты, подруга, словно Христосик какой-то! Чуть не грохнули, а ты…

Все стало на свои места. Подозреваемый Кондратюк оказался там, где ему и должно находиться – на полу; его пистолет в руках у следователя Изюмского, а я… Я, как ни странно, жива.

– Еле успел! – дуб потер поясницу, скривился. – Кастетом, блин, врезал, сучий потрох! И в тебя, гад, целил! Хорошо, что успел подскочить!

Местоимения частично отсутствовали, но я поняла без перевода. Второй раз сопляк бы не промахнулся, но дуб подоспел вовремя. Тряхнул кроной, выбил «ствол», повалил урода на пол…

– Рация есть?

– А? – дуб недоуменно оглянулся, взмахнул рукой. – Да нет у меня, блин, рации! Ни хрена не взял. Сотовый – и тот на столе, блин, оставил!

– Ладно, – вздохнула я. – Успокойте… граждан.

Самое время. Кошачьи вопли заглушают музыку, кто-то уже у дверей. Я покачала головой, с силой провела ладонью по лицу, начисто забыв о помаде, и направилась к стойке.

– Граждане! – раздалось за спиной. – Я сотрудник городской прокуратуры Изюмский. Сейчас на ваших глазах… Да тихо, блин, пидоры сраные, харе орать!

Все-таки до конца соблюсти политкорректность «Вован» не сумел. Между тем бармен настолько расхрабрился, что осмелился выглянуть наружу. Увидев меня, он дернул носом, попытался нырнуть обратно, но опоздал. Я вынула удостоверение, ткнула «корочки» прямо в физиономию (нос снова дернулся).

– Телефон и бутылку коньяка. Французский есть?

Пока дуб объяснялся с прибывшими наконец жориками, я успела испробовать коньяк, убедившись, что он и вправду французский. Неужели бармен страха ради иудейского опустошил свой НЗ?! Впрочем, по горлу скребло, а в мозги не попадало. Зато нервы начало отпускать – понемногу, понемногу…

Хмурый лейтенант долго разглядывал мое удостоверение, затем я читала протокол, подписывала, даже умудрялась что-то пояснять, но ситуация проходила вскользь, словно не обо мне шла речь. Кажется, я велела не отпускать бедолаг-посетителей, дабы по свежим следам расспросить их о Кондратюке; напомнила о бармене – но в голове звенела пустота. Странно, меня могло уже не быть. Нет, странность не в этом! Стреляли в меня не впервые, и порой даже попадали, но почему-то именно сегодня пуля, просвистев мимо, заставила онеметь, забыться. Как все просто! Господи, как все просто! Раз – и нет старшего следователя Гизело. Раз – и нет сотрудника Стрелы. Раз – и некому будет смотреть дискету с пятиминутной записью того, что я много лет назад увидела на морском берегу, когда по песку катился синий мяч. Точно так убили Сашу. А я ведь даже не смогла попасть на его могилу, это где-то на Урале, говорят, туда пускают только своих.

Я – чужая…

– Ну, блин, подруга, дела! Отправили гада! – слегка помятый, но довольный дуб опустился на стул, сверкнул золотым зубом. – Чего, празднуешь?

Прийти в себя оказалось легче, чем думалось. Подруга? Ну, обнаглел!

– Господин Изюмский! Война кончилась, так что можно не конспирировать. Во внеслужебной обстановке можете называть меня по имени-отчеству.

Внезапно я показалась себе неимоверной занудой. Хотя почему показалась?

– Эра… Э-э-э… – дуб напрягся, вспоминая. – Игнатьевна. Мы этих… лиц… сейчас допрашивать будем?

Он не шутил. Первое дело, первая удача. Грешно смеяться.

– Завтра. Точнее, сегодня. Днем. А лучше вечером. Сядьте, Изюмский!

Он почесал затылок, но повиновался.

Я кивнула на коньяк.

– Это для вас. Для нас. Сейчас мы выпьем, и я вам скажу спасибо. Верней, уже сказала. Будь я юной красавицей, то в благодарность шептала бы вам слова любви до утра. Но я старая баба, очень хочу спать, поэтому мы выпьем и вы отвезете меня домой. За рулем усидите?

Дуб вздохнул, наполнил рюмки.

– Усижу. А насчет спасибо… Да чего там, Эра Игнатьевна! Сегодня я, завтра – вы.

– Аминь, – подытожила я и взяла рюмку.

Она показалась неимоверно тяжелой.

На работу я опоздала, причем вполне сознательно. Во-первых, следовало все-таки выспаться. Пугать своим видом подследственных грешно, а от недосыпа не спасает даже Анна Кашинская. А во-вторых, лишние расспросы. Городок наш, как ни крути, средненький. Средненький – и очень спокойный. Однажды Ревенко принес сводки по Нью-Йорку и Москве. Да, вот там моим коллегам приходится туго! Кентавров, правда, не встретишь, зато все остальное! Поэтому ночная разборка в «Мамае» для нас не просто ЧП. Это – ЧП-в-Кубе, Супер-ЧП. Значит, жди появления любопытных рож прямо посреди допроса с неизбежным идиотским: «Ну как?». Лавры и пушечный салют мне ни к чему, посему я решила отдать им на съедение господина Изюмского.

Пусть отдувается, ему с непривычки в охотку будет.

Но вышло иначе. Когда в половине одиннадцатого я переступила порог, стало ясно: никому в нашей богоспасаемой конторе нет дела до ночной стрельбы по старшему следователю Гизело. Ни шефа, ни Ревенко не оказалось на месте, дуб тоже отсутствовал, и по всему выходило, что наше ЧП – еще не ЧП.