Дальняя бомбардировочная... - Александр Голованов

Все чаще и чаще Сталин выражал неудовлетворенность масштабами нашей работы. Когда он меня спрашивал, согласен ли я с его замечаниями, я отвечал, что, конечно, согласен, но иных возможностей у нас нет, и вносил предложение либо увеличить число экипажей в полках дивизии, либо сформировать новые части.

Сам я считал более целесообразным увеличить число экипажей, ибо полагал, что таким образом можно удвоить состав сколоченных и имеющих боевой опыт полков. Сталин с этим соглашался, но говорил, что это не решение вопроса.

— Дивизия есть дивизия, что ты с ней не делай, а все равно всех задач ее силами не решишь. Что-то у нас не получилось с бомбардировочной авиацией. Где-то мы что-то просмотрели, а теперь за это расплачиваемся. Надо как следует подумать над этим, — говорил он.

По неоднократным высказываниям Сталина, то предположительным, то определенным, я заключил, что вопрос этот у него все время, если можно так выразиться, не сходит с повестки дня, что действия частей нашей дивизии он расценивает положительно, но объем выполняемой нами работы его не удовлетворяет.

Тогда и я стал задумываться: действительно, почему так получилось, что не хватает одного из важнейших видов авиации — бомбардировочной и не хватает как раз сейчас, когда он особенно необходим? Я говорю не вообще о бомбардировочной авиации, а о дальнебомбардировочной, способной наносить ощутимые удары по глубоким тылам врага. Ведь тяжелая, а впоследствии дальнебомбардировочная авиация возникла у нас не сегодня и имеет свою историю.

Не углубляясь в далекие времена, когда в России появился первый тяжелый бомбардировщик И. И. Сикорского[70] «Илья Муромец», воевавший в Первую мировую, можно вспомнить, что Советский Союз в начале тридцатых годов уже имел тяжелые самолеты конструкции А. Н. Туполева: двухмоторный ТБ-1 и четырехмоторный ТБ-3, из которых первоначально создавались тяжелые эскадрильи, потом бригады, а в дальнейшем АОНы — армии особого назначения. Впоследствии эти воздушные соединения перешли на двухмоторные, по тому времени скоростные, самолеты конструкции С. В. Ильюшина[71], именуемые ДБ-3а, а при дальнейшей модернизации — ДБ-3Ф или Ил-4. Правда, после финской кампании армии особого назначения были ликвидированы, и взамен их было создано несколько корпусов, которые стали называться дальнебомбардировочными. Они имели на вооружении бомбардировщики Ильюшина.

Для руководства боевой подготовкой этих корпусов в Главном управлении ВВС было создано специальное управление. Корпуса имели двойное подчинение: с одной стороны, они подчинялись округу, на территории которого находились, с другой — одному из управлений ВВС. В эту систему я и пришел. Поскольку, однако, полк, которым мне вначале довелось командовать, подчинялся непосредственно командующему (начальнику Главного управления) ВВС, я этой системы двойного управления на себе не испытал.

Должен сказать, что организация армий особого назначения была мне больше по душе, так как это были законченные структурные объединения с ясно выраженным стратегическим назначением и конкретной подчиненностью, в то время как созданные корпуса, хотя и отрабатывали идентичные задачи применения, по своей организационной структуре и подчиненности имели какое-то расплывчатое, неконкретное положение.

Как-то я спросил о причинах такого положения у генерала Проскурова, который, как уже упоминалось раньше, был заместителем начальника Главного управления ВВС, руководившего боевой подготовкой этих корпусов. Он мне ответил, что ему самому неясен этот вопрос, но что армии особого назначения во время финской кампании себя не оправдали.

В то время я не пытался глубже вникать в причины ликвидации АОНов, так как занят я был в основном делами своего полка. Однако, когда прошло семь первых месяцев войны и мне довелось командовать полком, а потом и дивизией, сначала в системе ВВС, где все внимание было обращено исключительно на взаимодействие с наземными войсками на поле боя, а позднее, находясь в подчинении Ставки, где решались вопросы боевого применения дивизии уже на наиболее важных направлениях, в том числе и в непосредственных интересах наземных войск, мне стало совершенно ясно, что ранее существовавшая в ВВС организация армий особого назначения была наиболее правильной. Она отвечала тем задачам, которые мы в ходе войны решали. Я не знаю, кто в свое время предложил эту систему, но совершенно очевидно, что это был дальновидный человек, с большими познаниями и даром предвидения. Почему АОНы не оправдали своего назначения во время финской кампании, сейчас мне было совершенно ясно: не были использованы все тактико-технические данные самолетов Ильюшина, достаточно оснащенных тогда радиотехникой, позволяющей летать в сложных условиях и выполнять боевые задачи.

Организация войск всегда должна соответствовать тем задачам, которые ставятся перед войсками. Если эта организация соответствует поставленным целям, она всегда будет оправданной. Но если личный состав полностью не овладел доверенной ему техникой или просто не умеет ею всесторонне пользоваться, никакая организация не поможет. Так, к сожалению, получилось и с армиями особого назначения, а в дальнейшем и корпусами дальнебомбардировочной авиации.

Один из главнейших элементов штурманской подготовки — свободное и умелое использование всех средств радионавигации, имеющейся на борту самолета, посредством которых можно выйти на цель, выполнить боевую задачу и вернуться на свой аэродром — был практически малоизвестен штурманскому и летному составу. И не по их вине, а потому, как указывалось выше, что руководящий состав, который должен был организовать и проводить практическую учебу, сам был слабо подготовлен в этой области. Таким образом, новая организация была проведена, а причина, по которой самолеты не могли выполнять боевые задачи в сложных метеорологических условиях как во время финской кампании, так и сейчас, остались неустраненными. Все это подтверждалось на практике как в полку, так и в дивизии, которыми я командовал.

Здесь нужна была упорная учеба, а главное — отказ от старых, вошедших в плоть и кровь, способов самолетовождения.

При одном из очередных посещений Ставки я доложил Сталину о проделанной дивизией работе и, закончив доклад, ожидал, что сейчас будет поставлена новая задача. Сталин, не торопясь, ходил по кабинету, покуривая трубку.

— Скажите, — подойдя ко мне, спросил он, — вы больше ничего не надумали о возможностях расширения вашей деятельности?

Без всяких обиняков рассказал я Сталину все, о чем думал. Говорить мне с ним было легко, так как он, как я уже упоминал раньше, никогда не прерывал человека, излагающего свои мысли по интересующему его вопросу.