Кавказская слава - Владимир Соболь

— Следует заключить… — протянул Ермолов. — Кому следует, господин ротмистр?

Новицкий вытянулся, забыв на секунду, что он в штатском, а не в мундире.

— Заключать будем мы с начальником штаба. А твое дело лишь сообщить. Дагестанцы, говоришь? Над этим надо подумать. Спасибо, можешь идти…

Как ни гордился Ермолов своим жилищем, воздух в землянке был нехороший: сырой и спертый. Поднявшись наверх, Сергей вздохнул полной грудью и пошел к коновязи, забрать своего серого. Но его окликнули на половине пути. Он обернулся и смотрел с недоумением на подходившего к нему рослого и полного человека в черкеске, что едва умудрялась охватить жирную грудь.

— Не узнаете, Новицкий? Я — Бранский. Служили в одном полку. Помните дуэльную историю в Красном?

Сергей вглядывался и едва узнавал в обрюзгшем, красном лице черты прежнего Преображенского офицера; ладного, ухоженного, довольного собой, своей жизнью, своим окружением. Прошло чуть больше десяти лет с того вечера, когда они виделись последний раз, когда подавший в отставку Бранский устраивал прощальную вечеринку гвардейцам. Одиннадцать… даже двенадцать, быстро подсчитал он в уме, но для графа, если судить по его внешности, они обернулись не меньше чем четвертью века.

— Здравствуйте! — Новицкий взял предложенную ему руку. — Прошу прощения, что не признал сразу.

Теперь он вспомнил, что Бранский тоже ехал с той же оказией, тоже сидел в вагенбурге, отстреливаясь от приступавших чеченцев. Он помнил эту фигуру, этот громкий и властный голос, неприятно резавший уши, но ничего знакомого не приметил до последней минуты, до теперешнего момента.

— Время, время, Новицкий! Вас тоже оно задело, хотя и несколько легче. Служите?

— Да, в канцелярии главнокомандующего, — неохотно признался Сергей, будто бы заранее знал, что за этим последует.

— О! Высоко залетели! А я предлагал свои услуги Рыхлевскому, но — безуспешно. Пристроился по части заведовать провиантом.

Сергей сразу вспомнил подгнившие, позеленевшие сухари, которые доставали из ранцев егеря штабс-капитана Овчинникова, но промолчал. Бранский между тем фамильярно взял его под руку, повел в сторону и заговорил, пригибаясь к уху:

— Подскажите Андрею Ивановичу, что еще один бывший гвардеец просится к нему под руку. Мы же, однополчане, должны держаться друг друга.

Сергей попытался высвободиться, но граф держал его крепко, с недюжинной силой, и настырно говорил, говорил, словно вколачивая в мозг свои просьбы:

— …Что же за дело для дворянина, хорошей фамилии, считать свиней и баранов, пригнанных на убой?

Сергей все-таки выдернул руку и отодвинулся:

— Позвольте спросить, граф, какое же дело вы видите для себя предпочтительным?

Бранский остановился, наморщил нечистый лоб, поводил зрачками и вдруг расхохотался:

— А никакое! Знаете, Новицкий, так-таки и никакое! Но неужели здесь, в этой глуши, не отыщется приличного места для графа Бранского? Мне же, голубчик, надо жизнь заново начинать. Родитель мой скончался скоропостижно, подмосковное ушло за его долги, петербургский дом уже за мои собственные. Осталось кое-что в губерниях Владимирской да Орловской, но прилично на эти деньги в столицах жить невозможно. Хоронить же себя в лесах, кажется, еще рановато. Вот и решил переправиться за Кавказ.

— Зачем? — сухо спросил Новицкий.

— Зачем? Странный вы задаете вопрос. Зачем? Да матем же, зачем и все прочие, — должности, чины, ордена, деньги. Слышали, Мадатов, наш преображенец, тот, что ляжку мне прострелил из-за сущего пустяка? Князь! Генерал-майор! Наместник главнокомандующего в трех Закавказских ханствах! Везет же этим…

— Говорят, что везет тому, кто умеет везти, — прервал графа Сергей, чтобы не услышать оскорбительного слова, рвущегося с языка бывшего аристократа.

— Мудрость служилого люда! — отмахнулся презрительно Бранский. — Я же думаю, что первое, и может быть главное, — вовремя прыгнуть в экипаж, что идет в нужную сторону.

— Хотя бы и на запятки? — усмехнулся Сергей, которому эта беседа становилась уже совсем неприятной.

Бранский замолчал и несколько долгих секунд внимательно и холодно изучал своего собеседника.

— Так вы поговорите с Рыхлевским? — промолвил он наконец.

— Поговорю, но успеха не обещаю, — отрезал Новицкий и повернул к коновязи.

Он выехал через те же ворота, пока единственные в цитадели, и направился в форштадт, военный городок, вытянувшийся на северо-запад от собственно крепости. Селение было и вовсе огорожено небольшим бруствером, едва ли в рост человека, и то не гренадера, не мушкетера, а егеря. Там, среди военных палаток, возвышались два подведенных под крышу сруба, меж которых тянулась крыша огромной и глубокой землянки.

У входа в подземное жилище стоял Атарщиков, опершись на упертое прикладом в землю ружье.

— Что смотришь, Семен? — крикнул, подъезжая, Новицкий; он был рад, избавившись от Бранского, вдруг увидеть приятного себе человека. — Нравится?

— Куда нравится? — едва повернул голову проводник. — Это для чего же придумали? Всех разом захоронить?

— На зиму приготовлено. Построят за лето крепость, останутся солдаты с казаками. Те, что дежурят, будут заходить за большой вал. Свободные останутся здесь. Ты же сам говорил, что местные в землянках живут.

Атарщиков сплюнул:

— Живут! Так живут, что и звери иной раз не позавидуют. Но кто же живет — байгуши, лодыри, нищие. Ни коня, ни ружья, ни бабы. Они и за Терек если пойдут, одного мальчонку ухватят вдесятером, да продадут, да поделят, что там придется на каждого. А русскому под землей хорониться совсем негоже. Ты подумай сам, Александрыч, если кто из них заболеет — мор тут же по всем пойдет.

Новицкий понимал, что казак прав, и возражал, только желая услышать здравые суждения знающего жизнь человека.

— Если пол досками застелить, стены обшить, как у командующего, да перегородки поставить — может, и обойдется.

Атарщиков покачал головой:

— Совсем не понимаешь, да? Здесь за каждую доску кровью плачено. Ты где-нибудь лес видишь?

Сергей привстал на стременах, огляделся. С трех сторон он видел только ту же степь, по которой они пришли из Червленной. И только на юг, за Сунжей, где-то примерно в версте от берега виднелась темная стена леса.

— Вот-вот! — Атарщиков подошел к нему ближе и глядел в том же направлении, что и Новицкий. — А там за каждым деревом ружье, где-то, может, и два. Эти топором по веткам, те в них пулей. Из-за каждого бревна, мил-человек, такая сражения происходит, что куда там баранам. Все крепости, все станицы здесь на линии, считай, на крови казацкой и солдатской построены. Что говорить: завтра пойдем, сам и увидишь.

Сергей изумился:

— Куда пойдем, Семен? Я только что от командующего, он ничего не сказал.

Казак широко ухмыльнулся:

— Тебе не сказал, сам же подумал. А солдат, Александрыч, он все знает. Он, скажу тебе, сегодня знает и то, о чем генерал только завтра соберется размыслить. Вот как!

Новицкий тоже разулыбался и закивал головой, совершенно соглашаясь с Семеном.

— Так что двинемся завтра. Я же вижу — ты в крепости не останешься. Только переоденься. Одежка твоя здесь слишком заметная да и негожая. Пойдем, погуторим, черкеску найдем тебе старенькую, но подходящую. Чевячки подберем. Ну и ружьишко спроворим. Без оружия ты в здешних местах словно голый. А знаешь, как удобно голому по лесу бродить? То-то же, ну пойдем к шалашику, там у меня знакомец сидит…

Следующим утром две роты егерей да батальон мушкетеров переправились через Сунжу. Пехотинцы разделись, оставшись в одних рубахах, повесили узлы с вещами и зарядами на дула ружей, сцепились свободными руками шеренгами по десять человек в каждой и пошли вброд. Вода в реке к августу сильно упала, но все равно поток давил пехоту, сталкивая идущих все ниже и ниже. Опытные солдаты брали направление выше нужного места и сопротивлялись воде что было сил.

За ними пошли повозки, на которых собирались вывозить срубленные стволы. Лошади аккуратно сходили с берега и так же настороженно переставляли одну за другой ноги, опасаясь поскользнуться на подводных камнях. Колеса стучали по неровному дну, телеги то и дело опасно кренились, наезжая на особо большой валун, ездовые и отряженные им в помощь пехотинцы держали борта, браня лошадей, товарищей, воду, начальство, да и всю непутевую собственную судьбу.

Новицкий с Атарщиковым вышли на другой берег последними, следом за той же полусотней донцов, с которой пришли из Червленной. Проводник взял чуть выше Сергея, прикрывая его своей лошадью от летящей струи.

— Отпусти поводья! — крикнул он на середине в самый трудный момент, когда Новицкий замешкался, засуетился, подбирая руки и стискивая колени. — Животная умная, сама вылезет!