Во имя Ишмаэля - Джузеппе Дженна

Квартира Микеле Терцани находилась на четвертом этаже. Им понадобилось минут десять, чтобы взломать дверь. Вошли внутрь, в темноту, удушливую из-за пыли, висящей в пространстве из-за почти полного отсутствия воздуха. В первой комнате было окно, Калимани поднял жалюзи, распахнул ставни, и воздух плотной струей проник в помещение. Квартира выглядела более чем достойно: много книг, две комнаты, ванная в полном порядке. В спальне, над изголовьем кровати, Лопес увидел длинную тонкую белую ленту, прибитую тремя маленькими гвоздями к стене, — микроскопические выведенные чернилами буквы составляли надпись: «ИШМАЭЛЬ ВЕЛИК». Лента была точно такая же, как та, что висела над кроватью Клемансо — француза, совершившего неудачное покушение на Киссинджера. Он почувствовал липкий и бурный приступ восторга.

Он попал в самую точку.

В доме Терцани не было компьютера. У них не будет возможности отследить его почту. Два агента из патрульной машины рылись в шкафу, но не знали, что искать. Температура падала, из распахнутого окна шла густая масса холода. Лопес стал открывать ящики столов на кухне. Потом принялся искать фотографии, но не нашел их. В спальне осмотрел комод. В ванной — подставку для обуви. Внутри маленькой полочки рядом с раковиной он увидел множество упаковок психотропных средств. Потом вернулся в спальню, приподнял простыню, матрас, стал искать на сетке кровати. Там была стопка журналов — завязанный целлофановый пакет. Он разорвал пластик. Это были порножурналы. Садомазохистские журналы. Нескольких страниц не хватало. На других фотографии были разрезаны. Лопес узнал эти журналы: те же самые, что они с Серо нашли в доме Клемансо. Те же самые вырезки, тех же самых страниц не хватает. Лопес подумал о ритуальных церемониях Ишмаэля. В окрестностях Парижа и в Детройте силы порядка застигли верующих в момент исполнения садомазохистского ритуала. В центре всегда ребенок.

Он рассеянно листал журнал, безразлично пропуская вырезки. Со страниц выскользнули на пол две бумажки. Он нагнулся, чтобы поднять их, и остолбенел, открыв рот. Это не были визитки. Это были два билета на самолет. Милан — Гамбург и обратно, вылет 15 февраля, возвращение — 16. Он порылся в кармане пиджака, вытащил два билета, обнаруженные в доме Клемансо: Париж — Гамбург и обратно, 15 февраля. Город совпадал. Дни совпадали. 15 февраля приверженцы Ишмаэля собирались в Гамбурге. Он сопоставил образы садомазохистских сцен, отпечатанные на мелованной бумаге журналов: женщины с бедрами, покрасневшими от ударов ремнем, зажатые щипцами яички, горизонтальные синяки на ягодицах, веревки, сжимающие запястья, огромные «самотыки», растянутые анусы. В точности как у двух трупов приверженцев Ишмаэля — парижского и миланского. Это несомненно. В Гамбурге Ишмаэль справлял один из своих ритуалов.

Он сделал знак Калимани: пора уходить. Дал инструкции агентам группы поддержки: опечатать квартиру Терцани. Время, казалось, летело с огромной скоростью. До Черноббио оставалось немного. Американцы были правы. Ишмаэль нанесет удар там. Он не понимал, как и почему. Не понимал — из глубин сознания возник некий образ Генри Киссинджера, на минуту он снова увидел контур арки Дефанс. Не понимал. Однако теперь он знал, где и что искать.

Американец

МИЛАН

23 МАРТА 2001 ГОДА

19:10

Под слоем прессованной глины

Покоятся тела вампиров, напившихся крови.

У них кровавый пот и влажные губы.

Тяжелые дни жертв приближались. Американец вышел из конторы Инженера, его захлестнула толпа людей, которая лилась потоком по направлению к Корсо Буэнос-Айрес — улице с иллюминацией, где продают часы по низкой цене и забегаловки набиты неграми. Он позволил человеческому потоку нести себя: неуверенные шаги между телами — к середине улицы, еще более многолюдной, тучной от оживленного движения. Перед барами горели красные фонари. Цветы в витринах молча смирились с минеральным ветром сточных канав. Он вошел в кафетерий, вдыхая сладкий горячий воздух, острый запах кипящего шоколада и серебристый дым зажженных сигарет. Закрыл за собой стеклянную дверь заведения, разглядывая вдруг замолкшую толпу, автомобили и витрины на улице — механистического, нечеловеческого кентавра, который разворачивал свой мощный хвост на Порта-Венеция по направлению к Центру.

Заказал кофе. Стал размышлять.

Инженер был один из священников Ишмаэля в Милане. Он ответил на все вопросы, мысленно отметил для себя все сомнения, которые выразил Американец. Он кивал: худое лицо, странным образом дряблое вокруг жидких усов; на затылок, маскируя лысину, зачесаны тонкие, похожие на пух волосы; неестественно чистые прозрачные очки. Он был спокоен и собран. Американец боялся входить в контакт с еще одним неподготовленным связным, как в случае с пакистанцем, которого прикончил Старик. Из-за этого пакистанца он чуть не погиб. Инженер успокоил его. Это был холодный человек, в особых обстоятельствах он был бы безжалостным.

Он организовывал садомазохистское общество. Американец знал, что Ишмаэль использовал такое общество как канал: он распространял послания, инструктировал по поводу ритуалов, предупреждал об обязательности встреч его членов. Ишмаэль снизошел на Инженера, как палящее солнце на засушливую землю. Инженер годами вел свою работу от имени Ишмаэля. В Милане он был одним из тех немногих, кому открыт доступ на более высокий уровень, кто может приблизиться к Ишмаэлю. Ишмаэль велик. Американец поможет ему принести жертву. Инженер это знал.

Он попросил ребенка. Инженер ограничился тем, что ответил:

— Это можно устроить.

Американец настаивал:

— Это нужно сделать.

Инженер кивнул. Это было сложное дело. Время поджимало. Через два дня ребенок должен принять участие в ритуале. Исключительном ритуале. Ритуале, чрезвычайно приближенном к Ишмаэлю. Инженер понял.

На следующий день миланские послушники Ишмаэля соберутся на церемонию. Нужно произвести посвящение двух новых адептов. Они будут использовать ребенка. Они благословят его во имя Ишмаэля. Встреча будет проведена в пригороде Милана. В промышленном строении, согласно точным инструкциям Ишмаэля. Инженер лично организовывал церемонии, маскируя их под садомазохистские сборища. Мало кто знал об Ишмаэле. Большинство воспринимало все это как садомазохистские игры. Указания Ишмаэля: скрыть информацию о ритуале. В последний момент объявить место и время собрания. Американец знал процедуру, он одобрил планы Инженера. Попросил, чтоб ему сообщили координаты заранее. Он должен быть осторожен. Рассказал Инженеру о Старике. Поведал об ошибке, допущенной пакистанцем. Инженер покачал головой. Потом вручил Американцу шифрованную записку: адрес и время встречи приверженцев Ишмаэля на следующий вечер. В конце церемонии он отдаст ребенка в руки Американца. Он был горд, что Ишмаэль избрал его для ритуала. Проблем не будет. Полиция не имеет никаких данных касательно Ишмаэля. Много лет ритуалы в Милане совершались в надежных местах, и никогда не возникало никаких проблем. Американец попрощался. Инженер спросил, есть ли у него в распоряжении соответствующая экипировка, чтобы принять участие в ритуале. Тот ответил, что да, есть — в сумке, которая лежит в камере хранения на вокзале (но этого он Инженеру не сказал).

Парочки пили жидкий кофе, три старухи тараторили, тяжело дыша, за столиком в углу около двух стен, обитых потертым красным бархатом. За стойкой молчаливый, деловой бармен педантично рассчитывал часы своей работы. За пределами кафетерия, по Корсо Буэнос-Айрес, продолжали двигаться люди и предметы — молчаливый поток, за которым сосредоточенно наблюдал Американец, человеческая река, что размывает великие события. Он испытывал досаду.

Он отправится на Центральный вокзал. Заберет сумку. Нужно постараться поспать. Нужно найти надежное место. Старик беспокоил его. Он забрал заключение о вскрытии трупа с улицы Падуи. Он знал, что ему не удалось уничтожить Американца.

Он развернул записку, которую дал ему Инженер. Минут за десять расшифровал код. Кофе перестал дымиться, он был почти холодным, Американец принялся хлебать его с отвращением. В двадцать минут первого ночи. Там он получит ребенка, который нужен Ишмаэлю. Потом он должен отдать его. А потом он вернется. В Черноббио. Во Франции они потерпели неудачу. Его ждал Киссинджер.

Он заплатил, вышел, пересек запруженный людьми проспект, пройдя через грязные зазоры между машинами, сквозь толпу, бесконечно стремящуюся в двух противоположных направлениях: из города и в центр. Пешком дошел до вокзала. Оттолкнул наркоманов, которые спрашивали что-то непонятное, мямля на каком-то корявом наречии. Забрал сумку из камеры хранения. Ступая по мраморному полу, прислушался, как его шаги эхом отдаются от холодных стен огромного пустого вестибюля. На улице темноту разрезали отблески на белом мраморе стены здания и громадный рекламный куб, подсвеченный маленькими фонариками.