Жемчужина - Станислав Михайлов

— Вот это в точку, пупсик, в самую точушечку… — хихикнула Катя и со стопроцентно поддельным смущением, которое глупые дамочки пускают в ход для очарования болванов, прикрыла ладошкой ротик. На ногтях у нее красовались новомодные объемные накладки. То есть они выглядели объемными, на самом-то деле — стандартные микропроекторы, просто программа новомодная, дизайн. Рассылается подписчицам с очередным обновлением…

Похоже, Катя специально собрала в личине этой девицы все черты, раздражающие или пугающие меня в женщинах.

— Ну и зачем? — вздохнул я, уже привыкнув к тому, что она ловит мои мысли.

— А чтобы ты вел себя с этой… — и она кивнула на свою выпирающую грудь, — не так, как со мной. Кста, — сообщила она, характерно глотая промежуточные звуки и широко раскрывая рот в паузах, — мя звут Джульетта, для тя — Джу. Ко-о-отик.

Последнее слово добавила так, что я скривился. И это не прошло незамеченным:

— Ха-ха-ха, нельзя ж так попадаться! — воскликнула Катя-Джульетта. — Все мужики едят глазами — прям, что покажешь, то и заглотят. И ты, мой любимый, этому живое подтверждение есть!

Закончила она по-немецки. Явно не случайно, если вспомнить, что теперь я зовусь Паулем Мозелем. Судя по всему, двухсторонний синхронный переводчик встроен в маску, ведь немецкого-то я не знаю. Но как начать говорить?

— Пауль, у тебя такой внутренний поиск на лице… Ха-ха-ха. Переключатель режима на коммуникаторе, синхронизирован с маской. Но ты можешь перевести на маску. Хочешь? Как предпочитаешь управлять? Взглядом, морганием, языком, звуковым сигналом?

— Последнее поподробнее, пожалуйста…

— Ну-у, а с кем ты собираешься чирикать на этом грубом языке, мой железный орел? — она кокетливо уклонилась от ответа. Не узнаю Катю. Словно полностью изменилась не только внешне, но и внутри. А что, если она и со мной играет точно также, как… Не надо думать, она ловит… «Какая прекрасная игра, Катя» — со всей отчетливостью, на которую способен, произнес я внутри собственной головы.

— Стараемся, стараемся, — она чиркнула ножкой в подобии старинного книксена.

Я моментально задушил торжество, переведя его в похожую по вкусу эмоцию, в радость и гордость за Катины способности. Получилось. «Значит и у нас все получится. Какая молодец Катя» — примерно такие мысли должна она поймать. А остальное уйдет в оттеночки. В непоняточки. В фон. Значит, чтобы не попадаться, мне надо думать короткими недомыслиями, прерывая их четкими, внятными фрагментами «для нее». Желательно притом, чтобы мои настоящие мысли были неэмоциональными и без четкой словесной формы, а отвлекающие — наоборот. «Теперь мне надо попробовать поболтать по-немецки» — отчетливо, вдавливая каждое слово и пытаясь ощутить воодушевление и неуверенность, произнес я внутри себя.

— А как, все же…

— Смотри, — она показала, как почти незаметно для постороннего глаза сменить режим речи с помощью коммуникатора. — Если не слишком частить с переключением, не заметят.

— Катя, — не выдержал я, — мы шпионами в логово врага идем? Ну к чему такая… проработка образов?

Она ухмыльнулась. Странно было видеть Катину ухмылку на этом, в общем-то, привлекательном, но таком глупом лице «славной девушки с Земли».

— А ты собрался в песочнице поиграть, малыш? Противник неизвестен. Мы должны сделать все, что можем… Пауль.

Наши руки соприкоснулись. Едва заметная дрожь пробежала по моему телу. Все-таки, это — она, Катя, если не смотреть…

— И не хватайся за меня, грубиян, — всплеснула руками Катя-Джу. — Вижу, еще кое-чем задумался, только не глазами!

Я покраснел. Моя Джульетта, определенно, более вульгарна, чем я готов выносить.

Сигнал автопилота о приближении к пункту назначения остановил поток мыслей.

Гелиополис.

Море Гем потерялось в дымке далеко позади. Под нами плыли зеленые поля и долы, богатые сады и непроходимые, опасные сейские джунгли, в верхних ветвях которых изредка удавалось различить злых и любопытных бурки, выискивающих добычу. На равнинах безмятежно паслись стада валаборов, лениво жующих кустарник на уровне своих негнущихся шей и, вероятно, так и не успевавших понять, пугаться им или нет столь стремительно пролетавшего над головами грохота вирманы. «А, ну его, показалось…» — думали, наверное, они, и, конечно же, мгновенно забывали. Забывать — единственное, что валабор умеет делать мгновенно.

Однажды мне показалось, что на отколовшемся обломке белой скалы разлегся полосатый заур. Зауры — настоящее бедствие в наших краях, и хотя дома моего народа остались намного южнее, я узнавал знакомые черты во всем, мимо чего пролетал.

Грохот не давал разговаривать, но Нарт заметила мое оживление и улыбнулась. Думаю, она поняла, что, несмотря на механическую вонь вирманы и набранную нами высоту, я чувствую запах родины.

Небольшие деревни вистермейсов и гаубов проглядывали плетеными крышами сквозь заросли плодоносящих деревьев и лиан, которыми эти племена имеют склонность обсаживать дома. Трехслойное крышное плетение у них настолько совершенно, что не оставляет дождю возможности просочиться вовнутрь. Я несколько раз бывал у гаубов, а в детстве меня возили и к вистермейсам. Признаться, не вижу между ними особой разницы, если не считать некоторого расхождения в произношении имен да пары десятков слов, применяемых только первым или вторым племенем для обозначения одних и тех же вещей. Мне кажется, они сами-то нередко путают, где кто, если человек неизвестный, и отличают представителей своего народа от соседнего только по этим особенным словам. Что не мешает каждому из племен называть свой язык «вистермейским» или «гаубским», подчеркивая, насколько они уникальны.

Спокойные края, давно забывшие о голоде и нужде, уже много двудевятилетий не слыхавшие слова «война». Не знаю даже, осталось ли такое понятие в местных языках.

Неожиданно мы пошли на снижение. По пологой дуге вирмана обогнул опушку густых зарослей сейсы, никогда не перестающих цвести и стрекотать, и нырнул под своды леса, в зеленый тоннель, образованный сросшимися ветвями и лианами над ленивой мутной рекой. Здесь царил полумрак. Словно бы предтемие, время сумерек, однажды войдя тем же путем, что и мы, задержалось и не смогло покинуть джунгли. Мысль о возможности не вернуться коснулась моего разума и скользнула прочь по внешней его границе — нет резона переживать страхи, когда решение принято, когда ты вверил себя другим и не влияешь на происходящее.

Мы летели почти над самой водой. Летели так неторопливо, что, пожалуй, прыгающий по веткам бурки без усилия обогнал бы нас. Поверхность реки под вирманой морщинилась и проминалась, разгоняя влекомые течением опавшие листья и создавая небольшие волны, кольцами расходящиеся от нас во все стороны. Нередко, когда отжатая горячим воздухом вода отступала, обнажались белесые ленты и лохматые щетки речных водорослей, и если в этот момент мы оказывались слишком низко, они варились заживо в выхлопном пламени древней машины.