Над кукушкиным гнездом - Кен Кизи

– А кто тебе сказал, что они читать умеют?

Час был ранний, крахмал в их белых костюмах еще не обмялся, и руки в белых рукавах шуршали, как бумажные крылья. Они смеялись надо мной, а я прикидывался, будто не слышу и даже не понимаю, в чем дело, но когда они сунули мне щетку поработать за них в коридоре, я повернулся и пошел в спальню. Я сказал себе: ну их к черту. Человек едет в море с двумя проститутками из Портленда – как-нибудь обойдемся без этого удовольствия.

Уходить от них было страшновато, раньше я всегда подчинялся их приказам. Я оглянулся и увидел, что они идут за мной со щеткой. Они, наверно, и в спальню бы вошли и меня догнали, если бы не Макмерфи: он там поднял такой шум, так горланил между кроватями, так хлопал полотенцем над людьми, записавшимися на сегодняшнюю рыбалку, что санитары поостереглись входить в спальню – стоит ли рисковать только ради того, чтобы кто-то подмел вместо них часть коридора? Мотоциклетная шапочка была сдвинута у Макмерфи на самый лоб, по-капитански, и наколки, высовывавшиеся из-под рукавов майки, были сделаны в Сингапуре. Он расхаживал по спальне, словно по палубе корабля, и свистел в кулак, как в боцманский свисток.

– Вставать, всем вставать, или я протащу вас под килем от носа до кормы!

Он забарабанил по тумбочке Хардинга костяшками пальцев.

– Шесть склянок, и на палубе порядок. Так держать. Подъем! Отпустите концы и наверх, молодцы.

Он увидел, что я стою у двери, подлетел ко мне и хлопнул по спине, как по барабану.

– Смотрите сюда, на большого вождя – вот настоящий матрос и рыбак: спозаранку на ногах и копает червей для наживки. А вы, сачки и поносники, берите с него пример. Вставать! Сегодня выходим в море! Кончайте давить тюфяки, все наверх!

Острые ворчали на него и на его полотенце, а хроники проснулись и оглядывались, вертя головами, синими от недостатка крови, потому что их слишком туго перетягивают поперек груди простынями, оглядывались, находили меня слабыми водянистыми глазами и смотрели тоскливо и с любопытством. Лежали и смотрели, как я одеваюсь в теплое для рыбалки, а я стеснялся и чувствовал себя виноватым. Они соображали, что из хроников берут на рыбалку одного меня. Они наблюдали за мной – старики, за много лет прикипевшие к каталкам, с катетерами, которые тянутся по ноге, как вьюны, и на весь остаток жизни прирастили их к месту, – они наблюдали за мной и чутьем понимали, что я еду. И даже немного завидовали, что не они, а я. Почуять они могли потому, что человеческое в них сильно притухло, и вперед вышел старый животный инстинкт (старые хроники просыпаются по ночам, когда еще никто не знает, что один из нас умер, и воют, закинув головы), а завидовать еще могут потому, что человек в них не совсем кончился и они его помнят в себе.

Макмерфи вышел взглянуть на список, вернулся и стал зазывать кого-нибудь из острых с нами, ходил, пинал кровати, где еще лежали, зарывшись с головой, расписывал, как это замечательно – ринуться буре прямо в пасть, в седое море, черт его дери, йо-хо-хо и бутылка рома.

– Давайте, лодыри, мне нужен еще матрос в команду, мне нужен еще один доброволец, черт бы вас взял…

Но уговорить никого не мог. Старшая сестра всех напугала своими историями о том, какое бурное сейчас море и сколько утонуло лодок, и похоже было, что последнего члена команды мы так и не найдем, но получасом позже, когда мы ждали открытия столовой, к Макмерфи в очереди подошел Джордж Соренсен.

Длинный, мослатый, беззубый старый швед, помешанный на чистоте, – санитары прозвали его Джордж Рукомойник – шел по коридору, шаркая ногами и отклонившись далеко назад, так что ноги шли впереди головы (откидывается назад, чтобы лицо было подальше от того, с кем говорит), остановился перед Макмерфи и пробормотал что-то себе в руку. Джордж был очень застенчивый. Глаз его не было видно потому, что они сидели очень глубоко в черепе, а почти все остальные части лица он закрывал большой ладонью. Тело у него было похоже на мачту, а на верхушке, как воронье гнездо, раскачивалась голова. Он бурчал себе в руку, пока Макмерфи не отвел ее, чтобы расслышать слова.

– Ну так что ты говоришь, Джордж?

– Черви, – говорил он. – Толк от них вряд ли будет – за чавычей идете.

– Ну? – сказал Макмерфи. – Черви? Я, может, согласился бы с тобой, Джордж, если бы ты меня вразумил, про каких червей толкуешь.

– Я слышал, ты сказал тут, мистер Бромден копает червей для наживки.

– Да, дед, вспоминаю.

– Вот я и говорю: с червями вам удачи не будет. Как раз в этот месяц чавыча нерестится… Ага. Вам сельдь нужна. Ага. Наловите селедок, ими наживите, тогда у вас будет удача. – Каждую фразу он произносил неуверенно, будто спрашивал: будет удача? Длинный подбородок его, с утра уже надраенный так, что кожа с него слезала, кивнул два раза, а потом повернул Джорджа кругом и повел по коридору к хвосту очереди.

Макмерфи окликнул его:

– Ну-ка постой, Джордж, ты так говоришь, как будто смыслишь в рыбной ловле.

Джордж повернулся и зашаркал обратно к Макмерфи с таким дифферентом на корму, что казалось – ноги прямо уплывают из-под него.

– А как же. Двадцать пять лет ходил за чавычей, от бухты Хаф-Мун до самого пролива Пьюджит. Двадцать пять лет рыбачил… и вот каким стал грязным. – Он протянул нам руки, показывая грязь. Все наклонились и поглядели. Грязи я не увидел, зато увидел на белых ладонях шрамы, нарезанные тысячами километров рыболовных снастей.

Он дал нам посмотреть с минуту, потом сжал руки в кулаки, убрал их, спрятал в карманы куртки, словно мы могли запачкать их взглядом, и улыбнулся Макмерфи, показав десны, бледные, как выбеленная в рассоле ветчина.

– У меня была хорошая лодка, всего тринадцать метров, но с осадкой четыре метра, целиком из дуба и тика. – Он качался взад-вперед, прямо не верилось, что пол под ним лежит ровно. – Хороша была лодка, ей-богу!

Он хотел уйти, но Макмерфи остановил его:

– Черт, что же ты молчишь, что был рыбаком? Я тут разоряюсь, строю из себя морского волка, но, по секрету, между нами двоими и этой стенкой, ни на одном корабле я не был, кроме линкора «Миссури», и про рыбу одно знаю: что есть ее лучше, чем чистить.

– Чистить легко, когда правильно научат.

– Нет, ты будешь нашим капитаном, Джордж, а мы твоей командой.

Джордж отклонился назад, мотая головой.

– Эти лодки сделались ужасно грязные… все ужасно грязное.

– Плюнь на это. У нас лодка специально стерилизованная, от бака до юта, отшвабрена добела, как собачий зуб. Ты не испачкаешься, Джордж, ты капитаном будешь. Даже крючка наживлять не придется; будешь капитаном, будешь командовать нами, сухопутными крысами, – ну что, тебе это улыбается?

По тому, как Джордж мял себе руки под рубашкой, я понял, что его ввели в большой соблазн, но все-таки он сказал: нет, там опасно – испачкаешься. Макмерфи уламывал его, как мог, Джордж мотал головой, и в это время в замок столовой воткнулся ключ, из двери, звякая, вышла старшая сестра со своей корзинкой гостинцев и защелкала по нашей очереди автоматической улыбкой – с добрым утром – каждому по шутке. Макмерфи заметил, как Джордж откачнулся от нее и насупился. Когда она прошла, Макмерфи склонил голову к плечу и лукавым глазом взглянул на Джорджа.

– Джордж, а что там сестра говорила насчет волнения на море – это правда, что нам очень опасно ехать?

– Океан может ужасно разгуляться, да, ужасно разойтись.

Макмерфи посмотрел вслед сестре, которая как раз входила в стекляшку, потом опять на Джорджа. Джордж выкручивал себе руки под рубашкой пуще прежнего и оглядывался на людей, молча наблюдавших за ним.

– Ей-богу! – вдруг сказал он. – Думаешь, она меня напугала своими историями? Так думаешь?

– Да нет, наверно. Только я подумал, Джордж, что, если ты с нами не пойдешь, а мы на самом деле угодим в какой-то страшный шторм, мы все до одного погибнем в море, понятно? Я тебе сказал: про море ничего не знаю – а теперь еще кое-что скажу: вот две женщины приедут за нами, слышал? Я сказал доктору, что это мои тетки, рыбацкие вдовы. Так вот, если они где и плавали, то только по асфальту. Коснись какое дело, толку от них не больше, чем от меня. Ты нам нужен, Джордж. – Он затянулся сигаретой и спросил: – Между прочим, десятка у тебя найдется?

Джордж помотал головой.

– Нет – так я и знал. Ладно, шут с ним, разбогатеть я уже давно не надеюсь. Вот. – Он вынул из кармана зеленой куртки карандаш, чисто вытер его подолом рубашки и протянул Джорджу. – Будешь нашим капитаном, возьмем тебя за пять долларов.

Джордж снова взглянул на нас, морща высокий лоб от такого затруднения. Потом вымоченные десны обнажились в улыбке, и он взял карандаш.

– Ей-богу! – сказал он и пошел с карандашом записываться на последней пустой цифре.

После завтрака, проходя по коридору, Макмерфи остановился у доски и печатными буквами написал после фамилии Джорджа: КАП.