Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над ним нависло неправдоподобно большое, двоящееся лицо. Рябов проморгался, напряг зрение и с трудом узнал Стецко – вместо глаз у него были щели, заплывшие синяками.
Сплюнув сгусток крови, Рябов выдавил:
– Где мы, Орест?
– У нимцев…
Ответ младшего сержанта похоронил призрачную надежду на чудо, и Рябовым овладело отчаяние.
«Броситься на гадов, покончить со всем разом… Хоть одного забрать с собой на тот свет и больше не мучиться», – подумал он.
– Товарищ лейтенант! Иван Василич… Ось, возьмите, будет трохи полегше, – сквозь грохот невидимых молоточков донесся голос Стецко.
– А… Что? – встрепенулся Рябов.
– Цэ смородына. Положьте в рот та жуйте, нэ так пить хочется. – Стецко протянул ему увядшую ветку смородины.
Лучше бы он не говорил о воде… Спазмы снова стиснули горло. Прокашлявшись, он все же последовал совету Стецко. Кисловатый вкус чуть-чуть смягчил сухость во рту, и Рябов, подавшись к сержанту, спросил:
– Что с ребятами, Орест?
– Нэ знаю, товарищ лейтенант. Нимцы взяли только нас двоих, привезли на хутор и кинули в сарай. Та мы тут не первые.
Рябов осмотрелся и увидел лежавших на полу красноармейцев, человек десять.
– Ё-мое… И сколько мы с тобой тут торчим?
– Второй день пошел.
– Охрана большая?
– Та вы шо, тикать собралысь?! – испуганно воскликнул Стецко.
– Не ждать же, когда нас расстреляют. Так что там с охраной? – торопил Рябов.
– У сарая один, а сколько всего – не знаю. Много…
– Лес далеко?
– Ни…
– А с какой стороны?
– Щас соображу…
Но сообразить он не успел – с улицы послышались тяжелые шаги.
«За нами. Вот и все…» – подумал Рябов, и сердце, бухнув, провалилось куда-то вниз.
Громыхнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник фельдфебель, за спиной которого маячили двое рядовых. Фельдфебель пробежался взглядом по пленным, затем, ткнув в Рябова палкой, на отменном русском приказал:
– Встать!
Рябов с трудом поднялся и оперся о стенку – ноги отказывались держать.
– Выходи. И пошевеливайся давай! – прикрикнул фельдфебель.
Сопротивляться было бесполезно. Рябов вышел из сарая. Яркий дневной свет резанул по глазам. Он остановился и жадно вдохнул воздух, пахнувший яблоками и хлебом.
«Бежать! – подумал Иван. – Бежать! А там будь что будет!»
Он бросил взгляд по сторонам.
Справа за невысокой изгородью мычали коровы, мелькнул женский платок. Под навесом в дальнем конце двора пожилой мужчина рубанком строгал доску на верстаке. За загородкой, сплетенной из ивняка, кудахтал выводок кур. Петух гонял нахальных воробьев, в стороне лениво потягивалась кошка.
«Все это останется, а меня уже не будет… Ну нет… Нет!» – все в Рябове восставало против надвигающейся смерти.
За спиной клацнул затвор, слышно было, как урчат двигателями грузовики и фыркают мотоциклы.
«Куда бежать?.. Фрицев полно… Но не тут же они расстреляют меня? Поведут за околицу… А там можно попробовать…» – лихорадочно соображал Рябов.
– Что встал? За мной иди, – рявкнул фельдфебель и направился к хате.
«Значит, не расстрел…» – подумал Иван и перевел дух.
Конвойные втолкнули его в просторную комнату. Кроме фельдфебеля здесь были два офицера-немца: капитан с усами-щеточкой в подражание фюреру и сидевший в углу обер-лейтенант, лицо которого Рябов не разглядел.
Капитан кивнул фельдфебелю на место в торце стола. Тот, протиснувшись бочком, присел на табуретку. Конвойные остались стоять у двери.
Рябов увидел на столе нож.
«Кажется… тот самый, с каким я напал на мотоциклиста. Значит, мне конец. Поизмываются, гады, а потом прикончат…»
Сердце защемило от боли.
Капитан взял нож, повертел его в руках и, бросив на Рябова тяжелый взгляд, кивнул фельдфебелю.
– Твой нож? – начал тот допрос.
Отказываться было глупо, и Рябов кивнул.
– Почему ты хотел убить доблестных немецких солдат?
– Это война, в ней нет выбора.
– У тебя был выбор – ты мог бы сдаться.
Рябов решил побороться за жизнь.
– На дороге я выполнял приказ, в случае отказа меня бы расстреляли, – сказал он. – А если бы я сдался, то тоже получил бы пулю от своих.
На лице капитана появилась презрительная ухмылка. Выдержав почти что театральную паузу, он бросил в лицо Рябову:
– Врешь! Ты комиссар! – Русский у него был не такой безупречный, как у фельдфебеля.
Рябов напрягся. Комиссар – это равносильно приговору. Немцы не брали в плен комиссаров; как и с сотрудниками госбезопасности, с ними расправлялись на месте.
– Нет! Я не комиссар.
Капитан продолжал гвоздить его взглядом:
– Врешь! Ты из НКВД!
– Нет! Я командир артиллерийской батареи, – на ходу придумывал Рябов, повинуясь инстинкту самосохранения.
– Артиллерист… – Капитан переглянулся с обер-лейтенантом, и его голос сразу поскучнел. – Имя? Фамилия?
– Лейтенант Александр Колесник, – на автомате ответил Рябов.
Реальный Александр Колесник погиб в бою, да и вряд ли немцы что-то знают о нем.
– Где документы? – допытывался капитан.
– Остались у командира.
Это было почти что правдой – перед тем как выйти на дорогу, Рябов отдал документы Сизову.
– Номер части? Фамилия командира?
Водить немцев за нос не имело смысла. Так как ни дивизии, ни полка больше не существовало, Рябов четко произнес:
– Сто девятая мотострелковая дивизия, четыреста четвертый артиллерийский полк. Командир дивизии полковник Краснорецкий.
Ответ не вызвал интереса у капитана, и он продолжил допрос:
– Какую должность занимал?
– Командир артиллерийской батареи.
– Что заканчивал?
– Вторую Ленинградскую артиллерийскую школу.
– В каком году?
– В тридцать шестом, – ответил Рябов и тут же пожалел об этом.
Капитан прищурил глаза. За пять лет не подняться выше лейтенанта – это было подозрительно. Немцы знали, что в Красной армии звания повышали быстрее, чем в органах НКВД.
Обер-лейтенант, все это время молча сидевший в углу, внезапно оживился. Он подался вперед, и спину Ивана окатил холодок. Этот обер был похож на хищную птицу с длинным, крючковатым носом. Шестое чувство подсказывало, что перед ним, скорее всего, находится сотрудник Абвера – военной разведки и контрразведки Германии, или же это офицер из тайной полевой полиции – ГФП.
– Почему так долго ходить в одном звании? – на ломаном русском спросил обер.
Рябов развел руками. Чтобы выиграть время, он сделал вид, что не понял вопроса.
– Комиссар? НКВД? – сыпались вопросы-крючки.
– Нет же, нет! Артиллерист я.
– Врешь! Говори правду! – рявкнул фельдфебель.
– Я не коммунист, не приняли меня в партию. А беспартийным по службе нет продвижения, – выкручивался Рябов.
– Не коммунист? Почему?
– Происхождение подвело…
– Это как? – спросил капитан.
– Из казаков я, – пояснил Рябов.
– Из каких казаков – донских, кубанских? – проявил осведомленность немец.
– Из яицких.
– Яицких?.. – поднял бровь обер.
С помощью переводившего фельдфебеля он стал внимательно копаться в родословной Рябова, спрашивал также об отношении казачества к советской власти. Это сбивало с толку, и Иван старался запоминать свои ответы.
Наконец допрос закончился. Обер
