Скоморошины - Сборник

Однажды мужик на озере рыбу ловил, рыба не попадалась, он и подумал: «Хотъ-бы черт мне дал рыбы-то!» Подумал и пошел домой. На дороге попался ему человек и говорит: «Что ты, мужик, думал?» – Ничего я не думал. – «Как ничего не думал? Вспомни-ко хорошенько». Тогда мужик вспомнил свою думу на озере, и говорит: – Я подумал: хоть-бы черт мне дал рыбы-то!» – «Это хорошо, а что от добра дашь?» – Рад-бы что угодно дать, да нет ничего, есть только чорный бык, я бы и того отдал. – «А обманешь?» – Нет не обманю. – «Хорошо, веди завтра быка». Назавтрие, по утру встал мужик, вспомнил о вчерашнем, и жаль ему стало быка, и думает: «Дако, я пойду на хитрость: возьму худую веревку и привяжу к лесине». И как вздумал, так и сделал; пошел к озеру и привязал веревку за лесину, и пошел осматривать свои ловушки. Рыбы попало очень много. Выходит из озера черт и говорит: «Вот тебе рыба, а где же бык?» – Быка я привязал к лесине. – Пришли к дереву, за дерево одна веревка привязана; мужик и говорит: «Эх, брат, бык-то оторвался!» – Давай, делать нечего, смотри приведи завтра. – Мужик обрадел, снес рыбу домой, и назавтрие опять пошел на озеро, и опять привязал худой обрывок веревки за дерево и пошел смотреть ловушек. И опять увидел, что рыбы много, обрадовался и пошел было домой, а черт опять выходить из озера и просит быка. Мужик говорит, что бык опять оторвался. Тогда говорит черт мужику. «Смотри мужик, не обманывай, приведи суленаго быка, а не то тебе худо от меня будет». Приходит на третий день и видит мужик, что медведь на другом берегу озера кидается в воду и плывет, а черт выходит из озера и требует быка. Догадливый – мужик отвечает черту: «Быка-то я привел, да он опять оторвался, вишь вон плывет по озеру – хватай его скорее!» Тогда черт подбегает к берегу и хватает медведя, но одолеть не может. Выходит из озера другой черт и двольни (так) медведя ухаживают. Тогда первый черт приходит к мужику и говорит: «Ну брат, како у тебя бык-то, я один и справиться с ним не мог, а если-бы не пришел ко мне на помочь мой дедко, он меня уходил-бы; да он и дедушко-то моего так копытом стягнул, что чуть и глаз не выстягнул».

Досюль мужик полесовау, захотелось ити ему в лесовую фатерку; на ниделю пошоу, взяу хлеб с собой. Вот он день ходиу, попауся ему ребок подпорчоный (гнус-мышь-подпортиу), захотелось ему поджарить. Пришоу к ночи в фатерку, рябка поджарить захотелось. Он его варит, чорт пихается в фатерку. «Ну, что, мужик, варишь?» – «Реба своево». – «А дай-ко мни ложку попробовать ухи», чорт скае это. Ну он и попробовау. «Ах, как уха хороша! Ты своего ряба варишь?» мужик сказау, что своево. «Ну, а какая уха хорошая, дай ко мни нож, я своево вырублю реба». Он и вырубиу. Стало ему тошно больне. А этот чорт пошоу в ледину, закричау во весь…(все горло). Ну, мужик видит, что беда, взяу собрауся совсем, давай домой ити ночью. Домой пришоу, баба блины пекет. «Что ты, мужик, шоу на ниделю полесовать, а сам сичас огворотиуся?» Ну мужик скаэ: – «Ну, баба, беда случилась, – так и так», говорит. Ну потом баба говорит: «Ну, мужик, одень мои платья, а я твои одену. Ты пеки блины, а я свалюс в постелю». Ну чорт и пришоу, мужик блины пекет. «Что, тетка, говорит, дома-ли твой муж?» говорит. – «Дома». – «Как же он заставиу моево парня ряб вырубить?» – «О, скае, как у моего мужика, скае, ряб вырублен!» скаэ. «Поди-ко, говорит, зажги огня, поглядим у нео» (баба лежит, так чого…). Ну и пришли, посмотрели. «О, скаже, у мого сына по корешку вырублено, а у твого мужа логом взято». Чорт плюнуу и пошоу, ен его оставиу.

(Записана в с. Кондопоге Петрозаводского уезда от Феофана Алексеева Пормакова (Бирина) 63-хлет)

Была у мужыка лихаа баба, на лихую жонку попау. Ну и ен не може никак от ей сбыть, никак не може перевесть. Ходиу, ходиу ен день в лесях и приходит вецером домой и вьет веревку. Ена говорить: «Куды ты, говорит, муж, веревку вьешь?» – «Ой ты, баба, говорит, я ведь клад нашоу», говорит. Кошель сыскау и походит в утри. «Возьми, ска, меня». – «Нет, не возьму, ска, куды тебя». – «Нет, ска, пойду», говорит. «Ну, ступай, говорит, пойдем». Ен кошель за плеца да и веревку сенную положиу в кошель, и ены приходять к эхтой норы. И ен вяже веревку круг себя. Она говорит: «Ты куды веревку вяжешь?» – «Да, ска, по деньги надо опустить». Она, ска: «Куды ты, я сама пойду, тебя не спущу», скаже. И ен взяу веревку да ю и спустиу туды в нору-ту в эфту. Ена как сошла туды, так он слухаат, она с чертом дратця стала. Там писк, вереск и веревку трясет, избави Господи. Ен и потянуу оттуда: часика два ена там воевала с йим. Как потянет, ажно идет оттуль черт с рогама. А ен взяу да устрашиуся и назад стау опускать, «Вот говорит, ска, не спускай, сделай милость, што хочешь, я тебе сделаю на век свой дружбу не забуду, а збав ты меня от лихой бабы, не спускай туды-ка». И ен его и вытащиу оттуль. Ен скаже: «Ну, поди за мной вслед теперь». Ну, и ены приходят в богатый дом. И ен говорит церт: «Я пойду, говорит на вышку, заберусь на ночь, буду ноць там ломотить (покою не давать), а ты коудуном найдись; пойди ночевать в тот дом. Ну а, ска, придешь как, говорит на вышку, проси, говорит, ты сто рублей денег с хозяэв тых, а я пойду, говорит, на вышку, а ты придь да скажи: „я пришоу, ты вон пошоу“. Ну, и усмирилос и тихо, смерно стало, боуше не шумит, и ему деньги отдали за это за коудосьво, што ен збавиу от беды. И ен говорит: – „Я аще пойду свыше этого к купьцю, я аще буду, говорит так же, ты опеть найдись коудуном“. И ен опеть так же это дело делаат: гремит, што думают хоромы розворотятця. Ну, и ен опеть пришоу так же. „Дядюшка, говорит, не знаешь-ли цего-нибудь, спокою не дае нисколько, однако хоромы розвороцяэ“. Ему опеть сто рублей дали, и ен опеть пришоу на вышку, опеть ска: „я пришоу, ты вон пошоу“. Ен говорит: „Ты больше за мной не ходи, двисти рублей наградили“. И ен опеть шоу в другое место, ломотит ноцьку и другу там, спокою не дае хрещоным. Ен больше… его и просят, он не смеэ ити тудыкова. Ну и потом говорит: „Возми што тиби надо, говорит, только збав от этой беды, третью ноць спокою не имеам“. Ну и ен на достатках боитця, хоть боитця, а пошоу к нему на вышках тудыкова. Он приходит на вышку, а ен кулак заносит на его. „Ты зацим, говорит, сюда приходишь?“ надо его ударить (заносит руку-то)… А он говорит: „Смотри, говорит, деветь баб пришло таких, котораа одна тебя с норы выгнала, а таких деветь пришло“. Он ска: „О, батюшко, я уйду из граду вон и сы слыху вон уйду, только не допусти до меня этых баб лихих“, говорит. И ен ушоу сы слыху вон.

(Записана там же, от той же)

Досюль жыу молодец в бедности и пошоу место искать. Ну, шоу, шоу, пришоу к одной фатерки. Ну, заходит в фатерку, тут живет одна вдова. Ну, «стой, тетенька, скае, нельзя ли ночевать?» – «Ну, можно, скае, можно, голубчик, ночовать». Ну, потом ночовау, утором походит. «Так куда, скае, ты добрый молодец, походишь?» – «Ну, а я, скае, похожу, место ищу, нельзя-ли в пастухи или куда-нибудь придатця». Ну, а она говорит: «Наймись ко мни в пастухи». Ну, он наняуся к этой вдовы в пастухи, утром пошоу с коровамы в лес. Ну, она и говорит: «Ну, пастушок, скае, по всему лесу гоняй, вот в эту ледину не гоняй». А он этот день и не согнау, а на другой день на эту ледину и пригнау коров. Пригнау коров, потом сеу на клочек (мягкий бугорок), потом выняу у него тут хлеба из кошаля, потом печеночку (репа испечона) стау йисть, а другую на камушок положиу. Вдруг приходит человек такой, што с лес долиной. – «Как ты, скае, смеу на эту ледину пригнать коров?» Хватиу, взяу камень с зени. «Вот, скае, как я камень прижму в пясь (сплющу в пясти), так и тебя также, скае, схвачу и скотину всю съем». А этот пастушок хватиу печеночку с камня. «Вот, скае, я тебя прижму, што и сок побежит (а он думает – нечиста эта сила была, што этот камушок значит). Потом эта нечиста сила одумауся: „Нет, видно, этот порнее меня, я только камень сжау в одно место, а он совсем отменито сделау, у него и сок побежау“. Ну, этот чорт говорит: „Што, пастушок, поди ко мне в роботники“. – „Пожалуй, скаже, наймусь, ну только, скае мни надо скота согнать к хозейки, день понорови, а потом, скае, приду“. Ну, он согнау скота к хозяйки, и хозяйке говорит: „Ну, хозяюшка, уволь меня, говорит, скотина одна твоя ходить буде, и нихто не тронет скотины“, Ну, он пошоу. „Ну, ладно, скае, пастушок, если так сделау, то спасибо тиби“. Там ему розсчиталась из жалования, сколько там ряжено было, так рощиталась вполни. Ну, этот приходит на эту ледину пастушок к хозяину. Ну, этот чорт и дожидаат его тут. Ну, и порядились с ним на триста рублей в год служить и пошли. – „Ну. пойдем, скае, за мной“, чорт говорит. Ну, шли, шли маленько место. Потом роботник говорит: „Что, хозяин, скае, надо дров, скае, понарубить по дороге в печку домой, што нам даром ити“. Ну, а чорт говорит: „Ну, а как же мы нарубим, у нас нет ни топора, ничого, ну как же мы нарубим?“ – А роботник говорит: „Ах ты, хозяин, возьмем эту толстую сосну, ты возьми в охапку за вершину за сосну, и я также поймаю, свалим ее с корнямы и потащим домой“. Ну, хозяин захватиу за сосну а роботник зачал гокать (гукать – другие), и свалили. Ну, свалили, надо нести, значит, домой дрова по пути с сучьямы и кореньямы. Што, роботничок, ты под вершинку станешь нести на плечах?» А роботник говорит: «Нет, скае, я под комель стану, а ты под середку, скае, стань, а я понесу комель». Ну, этот хозяин подняу сосну на плече. «Ну, давай, скае, роботник». А он скае: «Ты назад не подглядывай, хозяин». А роботник сеу на этот комелек, песни и поет (сеу на комель). Ну, нес, нес и потом принес уже к фатерке, своей и живленью. Ну, и роботник скрычау: «Ронь, хозяин» (рой эту осину с плеча). Он кинуу соснищо цельнее: «будет дров». Ну, приходят в фатерку, там старуха одна в фатерки. Ну, хозяйка там их накормила, и хозяин хозяйки говорит: – «Ну, хозяйка, скае, старуха, на роботника мы попали, переведет он нас, потому што я вершинку нес дровины, а он комель несет и песни поет». – «Ну ладно, делать нечего, скае, уж такого наняу, так что-же заведешь». Ну, утром (тую ночь, значит, ночевали, проспали) посылают его на пашню пахать. Ну, роботнику назначили, што есть тиби вот эстолько, запаши и домой. Ну, он борозду-дви оставляет, так махау, махау и до обеда кончиу подряд. Ну, приходит к фатерки да и слушаэт, у дверей слушаэт. Оны говорят со старухой: «Надо, как хошь, перевесь роботника, а то нам беда, скаже». Он и мах в фатерку эту; он и двери знаэшь отвориу. «Ну, што роботник?» хозяин спрашиваеэ. «Ну, што, роботник, запахау?» скае. – «Запахау. Што ты мало дела дау мени, скае, што-же без дела буду ноньче ходить поудня». – «Ну, сядь пообедай, скае, а потом отдохнешь». – «Ну, ладно давай обедать», скае. Ну, он пообедау, и послали его спать в сени «Спать, скае, пойди в сени, роботник, там полог есь, там тиби лучше, скае, тут жарко в фатерки». Ну, он шоу спать, бытто спит, а сам сеу гди-нибудь в уголок и слушаэт (и ни в пологу), што говорят там хозяэва. Ну, а этот хозяин говорит хозяйки: «Ну, што, скае, нам нужно уйти с этого места, а то он нас переведет, пущай один остаетця тут». Согласились уйти. «Котомочки давай, сложим в котомки припасы тиби одну и мни, по котомки обым». Ну, сложили котомки, старуха говорит: «Ну, старик, пойдем на двор (в нужник) до ветра». – «И то, отправимся». Потом они ушли на двор, а этот роботник вывернууся с заугоука и сеу в котомку, который себи старик наладиу (которую старику нести). Ну, оны со двора пришли. «Ну, старичек, давай-же пойдем, пока, скае, спит так». Ну, котомки за плеци, да и марш в дорогу. Старик схватиу котомку за плеци и старуха также, вместях и пошли, значит. Ну, шли, шли… дорогой и уж устали, значит. Ну, старушка скае: «Сядем, старик, хошь отдохнем маленько». Ну, и он старик говорит: «Давай сядем». Только начали садитця, он и говорит: «Што за отдох», скае. Он и думаэ, знаешь, в след бежыт, встали и пустились бежать. «Што за беда, скае; не уйдешь от него». Потом шли, шли ну и роботник видит, што они устали, пускай отдохнут. Ну, сели, потом сняли с плеч, клали в сторонку, там, вишь, закусили или нет, не знаю, и свалились. Этот роботник с котомки и – выходит вон, быдто к ним пришоу, и говорит: «Вставайтя, пойдемтя опеть вперед». Оны испугались, давай, делать нечего, выстлали опеть и давай ити. Шли, шли, и он сзади тихонько идет, видит, што они устали, одва идут. Подходят, стала и ночь заломитця. Приходят в место такое – яма большая, досюль выкопана, смолу, видно, курили. Оны круг ямы и розвалились спать. Ну, выдумка у старухи и старика такая: «Ну, положим его на край около ямы, а самы подальше». Его пехнуть ладят ночью. Ну, роботник и лег, не отпераэтця роботник, на крайчик и лег. Ну, а потом, когда оны заснули, он шоу с этого места, сам в середку лег, а старуха на крайчик сделалась, старуху подвинуу на крайчик и стау старика будить. «Старичок, старичок, тоунем, скае, роботника» (по старушьи говорит). Встали и тоунули старуху. Ну, этот роботник вскочиу и говорит: «Куды ты нонь старуху клау, я тебя докажу, скае, под суд все ровно отдам» (там, видно, суда были). Ну, а он ему все денег не отдавау триста рублей, за который быу ряжен. «Ну, ладно, скае, отдам под суд». – «Ну вот, скае, роботник, я тебе дам триста рублей, роботничок, не подавай, не подавай никуды, вот тебе жалование триста рублей за поугода». А он ощо просит за поугода, ну, значит, за уважение, штобы не сказать. Ну, он и согласиуся этот хозяин, отдау шессот рублей. Ну, потом, значит, роспростились с этим чортом, он в своэ место пошоу, а чорт остауся, и потом заходит к этой вдовы, где прежде коров пасти нанявши быу. Приходи к этой вдовы и спрашиват: «Што, тетушка, смерно ли ходит у тебя скотина после этого пастуха, смерноли ходи?» – «Ну, спаси Господи и помилуй, ни одна шерстинка не потерялась» (а раньше кажный день пропадала). Эта удовка еще его денег наградила и отправила. И сказка кончилась.