Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Опустив босые на пол, намекая, те не худо бы обмыть, Акимафий, не пожелав вовсе подняться в присутствии, обидно мало реакций на проклёвывание, лениво, чтоб приходил часов через шесть или через сколько там проходит отвращение к новым знакомствам после свершения, поговорят обстоятельно. Про клоакчущий архив и про безгрешные в него. Воспылал гневом пуще, сдержался и сдержанно кивнув, покинул, лелея относительно чёрные, шрамы на спине этнического конголезца. Распалённый донельзя, решил припомнить, что есть сертак, о здесь все толкуют, не посещался несколько месяцодней, чтоб убить время. Агафангел при службе, силился склонить на свою, в отсутствие Коловрата назвать безраздельным ретроградным управлением, в рамках, конечно, того, сам ланарк мог позволить в обход собственного внутреннего диалога (континентальный завтрак дай, хроническая интоксикация, давно пора пожаловать, инстинкт клонирования к ноге), характера и своих низменно-жуковых склонностей. Суть теперешнего, ланарк, в дали от танцевальных клубов, паркетов, тяжёлых концентрических занавесей, мраморных бюстов и латринных удобств, испражнился близко самовозросшего, не внесённого в реестры абсолютного натуралиста, теперь не то что бы размышлял, но сходные с сей темой мысли являлись через шесть на седьмую, закапывать либо бросить как есть и уйти восвояси с поднятым не собою лицом. Агафангел, сгусток подпорченного добра, давно описанное внечеловеческое явление, желающее влиять на всё человеческое, вовсе не разумеется, склонял закопать, Коловрат ворвался с убеждением обратного, яростно, с отброшенной не самим шляпой, вращать шары сертака, лёгкоатлетический молотобоец, не делая финала после четвёртого, не упреждая правой и косыми мышцами захват. В теперешнем распоряжении только словесный яд, запах из рта, доводы той или иной весомости, приводили по очереди как в образцовом судебном, кое-что иное. Отсутствие кого-либо в округе отнюдь не непреложный факт, а, скорее, экзорцизм положений, нельзя доверять, помешает и ещё как, ты сам нагадил это, убери свои ноги со стола и убери дерьмо с травы, а то это не похоть, а простое искушение лопатой, представь, земля это нос, а палец – палка-копалка или изобретённая несколько раньше, чем то предсказано в Библии, киркомотыга, похоронная яма в привычном понимании и не требуется, может вляпаться девочка с ягодами, а может вляпать и возрадоваться высокородный копрофаг со свитой, да чтоб здесь кто-то прошёл, тысяча лет пройдёт, какая вокруг табуированная красота и первозданная как в Эдеме, перепутанном с Королевским мостом в Париже, после укладки асфальтовой, первозданность, нетронутость плев и тут такое мракобесие кала. От него удобрится весь лес, такая консистенция, станет ещё красивее чем в джунглях вокруг безымянной реки, чем в аквариуме, в выгоревшей слесарной мастерской ангелов, в зарослях у подножия проекции Китайской стены в другой, я говорю об уважении себя, у тебя в последнее сделалось не маршем, а волоченим ног вслед за стадом опробованных кентавром коз, племена кочуют, точно, племена же кочуют, они могут выйти на твой след по запаху страха, а не то что по запаху того, что ты так беспечно из себя исторг, да полно тебе изгаляться в варварстве, встал, не сел, штаны натянул и пошёл вершить судьбы неизвестных, разбивать или разбавлять крестьянские любовные треугольники, дефекацировать в вынесенных в отдельное заведение квазиватер, но клозетах, встал, убрал за собой, как всякий порядочный в чём-то человек, натянул штаны, выбил кровь подтяжками, выдавил ещё малость последней дыркой в ремне и кривясь от собственного превосходства пошёл, повторяю, так можно сломать жизнь какому-нибудь копрофагу, так можно сломать жизни какой-нибудь ищейке, будет идти по следу мирового зла, но прелестный и не ощущаемый по сию пору сделает её адептом пацифистического толка и хозяин разуверится в её силах и натуральности кожи на её носу, среди провинциального города это стеснило бы людей и возвратило бы их надобности в атмосферу, здесь же может вспыхнуть гон диких зверей за листами лопуха в твоём кармане. Последний счёл определяющим, взялся подыскивать сказанную между делом. После поражения раззадорился пуще, жировая прослойка на загривке кота, долго не колыхали растолстевшие фаланги. Это и одёрнуло. Помрачительное раздражение собой и тенями в поле зрения, грозящее в бурю, в голове предупреждающий факел-озарение. Сильнее соцпсихологический конструкт, большая степень восхваления себя в погашении усилием воли. Не пожелав более занимать, покинул помещение, экскурсией по замку, коротая абсолютное и оставшееся до встречи. Собой получилось, прибрёл в нижнюю, здешний Рим без Колизея, самым невзрачным местом Кантидиан, потому что это цикл, закрытая локация, рассказ о временах, среди людей ходили божественные отпрыски, попытка доказать всем, поле сражения в античные нисколько не походит на поле битвы средневековья. Кантидиан обложенный количеством толстых, раскрытых, с торчащими между страниц кожаными в виде башни, дверного запора и гнома, застрявшего в зонте к верху ногами, стряпал сам в свободное от сочинительства, на посетителя собачьей выставки, предложили несанкционированную правилами, сейчас и учит, случку. Иные застёгнуты широкими тиснёными кожи в виде сомкнутых челюстей разных земных от крокодила до человека разумного. Приблизительный именований: индийская «Книга семи», персидская – «Тысяча и одна», европейская «Гаптамерон», славянские «Пересмешник» и «Вечерние часы или славян древлянских», «Сказки гусыни» Шарля, «Домашние и семейные немецкие» Якоба и Вильгельма, «Народные немцев» Музеуса, несколько томов, названия не смог и со сказочным в несуществующем диктионарием. Эпицикличных по развалам без имени, всё равно, сонма душ в загробном царстве. Множество сочинений сонма душ из загробного, не уточнено именно. Во всех до единой, кроме истории развратной принцессы, добро зло. У всех прозаических устных о фольклоре одинаковый как пальба. Отвратительно единый, ведь это так уныло-замечательно, ведь все презирают-любят стабильность. Утверждение в духе Людвига Гримма: в сказках всего тварного, выделено около четырёхсот мотивов и основной цвет этого высказывания – грязно-грязный. Переплетаются, без знойной редактуры неотличимы от новело-циклизации, повестей-хронотопов, импровизированных симеотических преобразований, фаблио-фацеций, тонических чередований, силлабически-героических эпосов, аккомпанемента элегий, свадебных, прочих обрядово-вудуистских. По-иному – подавляющая часть народного, и творчества отдельных в разной степени одарённых, раз какой-то недоумок решил заговорить о демонологической дидактике, не решается заговаривать даже самый решительный матрос, всегда вызывается слазить на рею. Утверждение в духе наследственного биографа людских пороков: они шлифовались-выпуливались веками, одна слизисто в другую, мотив в следующий. От начала рода Homo и до оного опущения. И во всех добро всегда над злом, птица над стратосферой, глубина над проникновением, святопонимаешь? Свершён перескок на описание инфосклоки, начало пропущено вследствие выше. Вопрос в духе непочтительного студиозуса лектору: и что ты хочешь этим сказать? Да то, что вся эта пресловутая вычленённого из теодицеи с катахезой из объективного, всегда, так или иначе, заканчивается завуалированным хихиканьем добра и никто вот уже сколько лет не может разбить его силы, потому что те превосходно спрятаны. Так было с начала времён и так остаётся по сей, ибо вся глыба, весь монолит фольклороустной традиции балаболить под стенографию, всех её культур, населённых местностей, манеры сеять и жать, обычаев заглядывать в себя перед совокуплением, вездесущей правды и неполными объяснениями касающимися утоления жажды необитаемого острова, подтверждает. А ведь всякая рождается из грязных глиняных тарелок, происходящих в огороде и за плетнями соседей событий и из изъятых из обращения скабрезных. Это вы… Да из каких и когда происходящих, чего? – Коловрат, вновь внутри себя. Надеюсь, но тщетно, тебе не известны репрезентативные аксиологии, как деятель из личного конвоя царя, его собирательный в эмпиреи образ, из раза в раз гнобит такого же составленного из множества чёрта, ссылаясь на, человечество уже довольно настрадалось во всемирном потопе, о котором он знает только, во время оного тогдашним казакам приходилось напирать на рукояти своих рубилен, низ ножен и самих не ржавел коростой? Обманывает, побеждает врукопашную и унижает в махшаты. Ну и скажи мне теперь, может такое быть, чтоб хоть какой-нибудь чёрт, ты вообще можешь вообразить себе существо с подобным именованием, разгуливал по миру людей, то есть по миру, неизвестно в каком качестве и кем учреждённый да ещё и вступая с ними в безарбитражные? Люди, все твои народы, культуры и населённые местности вместе с необитаемыми островами, только хотят верить в победу снисходительного плаканья над зловещим из утробы, потому что для всякого своё понимание утробы. Далее произнесена прочувствованная только что, сказано, вор ворует, помянута сытость желудка, несколько таверн в часовых поясах с предсказуемыми закатами, мясо с пивом и победа добра, былой подельник, обращено внимание на, все сочиняют сказки, будто бы пропитанные мудростью, сказаны беспомощность и надежда, замечено, люди глупы и ими правит жажда собственного благополучия, не понятно точно в каком контексте, но произнесены такие как «надо красть, чтоб жить – будут красть», «надо убивать – трихаха над выколотыми глазами», в конце снова повсеместное наступление счастливого конца, но конца. Уже смекнул, сегодня не выдержал обыкновенную замкнутую и вывалил на Кантидиана целую внеполемическую. Решил обогнуть приличия, снова Каллимаха, безупречно ведя свой цикл. Минуя расшаркивания вроде, Коловрат покосился на дверь Акимафия, аудиенция у Каллимаха согласования на всех заранее, надежды Коловрата, Каллимаху может интересно, что придумывает, на диванах в тайной покати, вот и дверь, Коловрат когтем, переходим к повторному описанию зубоврачебного. Тот же крестом, в вершине Каллимах. Не поднимая глаз на левое. Говори, милостивое соизволение в духе логопеда-шарлатана. Достопочтенный, зазудело о престоле по имени Акимафий. Вызван ли твой понятиями или человеческими понятиями? Второе-первое. Хоть и престол, в своё возжелал иной систематизированной шагов и напреуспевал такого, до него не приходило по многим. Среди невозможность, возмутительность подобных мыслей, дрожь, ужас, казнь, растление, превосходная дальновидность, шрамы, неуспех, смешение, апокрифичность, уныние. Двести назад со всяким внушал своему, викингскому раздолбайучёному, о фабрике, сертамине, начертать в снах механизм и вид, в обход закона с другим тулом, столкнул того шведа с зоббургским цвергом, подтвердил свои догадки. Когда-то в то и тайно инспектировал. Во что вляпался не скажу, однако потом Стобеуса хапать в несгораемый шкаф всё возможное о растянутости лямки Готффрида Невшательского, криптоалхимика XIV-го, думающего, продвинулся в поисках истоков добра и зла в мире общественно-культурнных страхов. Ну значит нарыл про Готффрида. Возможно что-то и о другом, что было лишь с Новым, лучше распознать лишь через этого. Чехвостил по его тулам? Нет. По мне так это странно. Замечание без ответа, Коловрат не трясся от нетерпенья. Чтоб не затягивать нашёлся ещё. Сами-то небось их лучше себя? Тебе не назову. Ну тогда ещё про Готффрида, не зря ж я падал в эту клоаку. Он оставил количество потомков, суицидорадников и первооткрывателей, и по сей плетутся в авангарде. С ними кое-что из того, всякий распрямитель культуры, а то и создатель, сочтёт небезынтересным. Для примера, тот крестовый, вокруг которого ты так пляшешь и вокруг которого взялся плясать и Яровит, заставляет трепетать всё святое и распираемое огнём благодаря одному из по линии Вуковаров. Какие фамилии ещё? Сколько я помню Груберы, но с кем-то страхались. Ещё Замеки, но те заглохли в XVI-м, да от них, видно, и пошли Вуковары. Ладно, а то от собственной уже глаза на лоб, пять фамилий, не знают куда утечь лейкоциты. Прохоровы, Иессеевы, Вуковары, Дёмины и Оппенгеймеры. Значит, сговаривался с тулом в должности? Хоть пожурили до крови? Было. Отступив, нируктнуть один из старательно забываемых и игнорируемых вчёрную, вроде, цвергов в одном, престолов в другом. Тулам разных высоколобых, с некоторых пор, отдалённых, запрещено поместно путчировать, может привести к неконтролируемым, с иной стороны просчитанным. Вот самые возвышенные. Один попытка выше, Каллимах принайтовил тула Свена I. Бернхард II Саксонский, чей нашёптыватель вообще одним из самых расположенных ударить по рукам в замке, беспрепятственно и ничем не рискуя против императора Генриха II, тот пригнал таскающихся везде за оруженосцев и объекты их жизнедеятельности в Вестфалию и обставил требушетами Шалькбург, засел Бернхард, тулы императрицы Кунигунды и бременского архиепископа Унвана, заранее замастырили подстраховку, склонили своих к заступничеству в пользу Бернхарда и Генрих прекратил обязательства и даже оставил имущество. Святослав Мстиславович принял под пяту Засмолинск в 1232-м, решившись охмурять копейщиков не без регулярных ревизий в мозг своего, пользовался лояльностью и доносами не бересте от тулов двух набольших клики, не хотела в госдела сына Мстислава Старого. Убийство-по-воле-Божьей турецкого Мурада I на Косовом поле в дни контррепрессалий Сербии в 1389-м. Тул Мурада на сговор с целью заассасинить постылого гаремщика и тул Милоша Обилича удобрил почву, команда умри как команда ворвись в фольклор, а тул Мурада устыдил своего, такая борода, а боишься по полю где всех в зобы твоими молитвами. В 1485-м в стрелосекунды битвы при Босворте, в Англии белорозие Йорков, на трон династия огораживальщиков, тул Генриха Тюдора ожерелье-хоровод из отрубленных голов с тулами Джона Говарда, герцога Норфолка, Генри Перси, графа Нортумберленда и Джона де Вера, графа Оксфорда. Все трое прекрасно гамбитнули Ричарду III и прикончили, хоть и не посредством собственных холёных перстневыставок. Долгоиграющий, в мрачнолучших русских традициях эпохи, тулов цвергов Бориса Годунова и Иова, в скором будущем московского обманщика от креста. Тул последнего навешал тулу Годунова, а тот сделал вид, его ланарк Иов беспринципен до контрреформации души, станет Годунову лучшим соучастником за лбы по адресу. Тайный враг Чжан Сяньчжуна, китайского совратителя масс XVII-го Чжу Пэньчжоу, о Сяньчжун так и не, заставлял тула Чжана склонять своего ланарка к людоедству и кровожадности, надеясь самым, народ редкими взглядами в тридцать минут разогнутости в день приметит и не одобрит, у его ланарка Пэньчжоу появится возможность новокумирствовать на костях дискредитированных героев. Одним, эти счастливые числа коммерческой гармонии хоть и можно было посчитать, но только счетоводами туманностей и в большинстве из, как понятно имеющему понимание, участвовали цверги. Престолы жертвами подпольной виселицы, порою не в умозрительном смысле. Ломались и проваливались в бездны их сертамины, сами запирались и сковывались на решающие, калечились до полного затемнения. За сговор тулов ряд наказаний пропорциональный провинности. Самое строгое, за умышленное уничтожение своего, как сказал бы Стобеус, эквивалентно. Наиболее распространённым за сговор, ещё следовало доказать в заседании экспатриационного трибунала, ссылка в Зоббург на то или иное. Скажи, не чувствуешь некоего скачущего по команде подвоха? Яровит желает обвести тебя вокруг одного из своих указующих во все стороны? Посылает тебя в канцелярию, куда нет кому попало, и в архив, куда кто попало просто не сообразит. Про канцелярию у нас, как будто, речи не шло. Иначе в архив не попасть, нетерпеливо Каллимах и замолчал, Коловрат вообразил, спасаясь от невежества, бы сидел напротив, на него с безукоризненным снисхождением. Значит гадёныш посылает меня ради собственной, а не что бы помочь без сыплющейся из задницы корысти и узнать про рыцарей, тоном медленного озарения, нежели вопроса, оттого нет знака. Яровит слывёт самым шкодливым из всего пантеона, Каллимах, и каверзы его порою, если не жестоки, то хотя бы задуманы, а не высраны. Призыв в духе внутреннего голоса: думай. Всё оставшееся до свидания по опушке и шевелил. Останавливался, вглядываясь между до предела, пока не превращались в сплошную, ожидая прихода неизвестно кого. Человека из ближнего к ним, сумевшего обойти все хитрости и несущего добрые. Однажды ни с чем к Акимафию, дорогой наказывая не отступиться, не позволить вновь вертеть, не тратить попусту революционный, не высказываться серьёзно, не посмеиваться про себя, не поминать хождение по воде, не циркулировать мыслью и не позволить откладывать важный. И пусть тот был тулом хоть всех натурфилософов всего человечества, все ухищренья будут пресечены и разведаны до своего.