Необходимо для счастья - Анатолий Жуков

— …Ну ладно. Пришли в лес, сели в яму, сидят и ждут. День ждут, другой, третий — грозы все нет…

Вот черт, как размечтался об этом пожаре, сердце даже колотится, жарко стало. Надо искупаться.

— Петюшка, постой за меня, я искупнусь! — крикнул Славка.

— Погоди, вот дослушаю.

Сухо визгнули доски помоста, вышка угрожающе заскрипела, покачнулась, Козлов-старший опасливо вскочил:

— Иди, потом дослушаешь. Я воды отвезу, пока Артюхина нет.

Славка был уже на земле — опять съехал по стойкам. Плевал он на лестницу: обхватит руками стойку и вниз — жжик до крестовины; перехватится ниже и жжик — до другой. Стойки отполированные, старые, не занозишься. А с третьей — пять метров, прыжок — и ты на земле.

Славка разбежался и с ходу, цепляясь руками и ногами за ствол, как кошка, взлетел на прибрежную ветлу, склонившуюся над прудом.

— Зверь! — покачал головой Козлов-старший. — Ничего не боится. Внизу кусты, сучки торчат всякие, мыслимо ли дело. Сорвется, и конец. Влезь, Петюшка, погляди, Артюхина не видать? А ты тихонько, не торопись.

Петюшка взобрался по скрипучей лестнице на вышку, взял бинокль, поглядел:

— Дома нет, а изгородь поправлена, и теленка не видно.

— Погляди на контору.

— Ага, там, в конторе: велосипед у терраски стоит.

— Ну тогда я поехал.

Козлов зашел в депо, заурчал мотор, краснобокая машина вынырнула из ворот и покатила к поселку, волоча за собой хвост серой душной пыли.

Петюшка повернулся к дороге спиной и перевел бинокль на ветлу. Славка раскачивался у самой вершины, его рыжий затылок был прямо перед глазами, загорелые сильные лопатки блестели от пота. Он держался одной рукой за вершину, а ногами стоял на тонкой, прогибающейся ветке. Вот обломится, и загремит Славка прямо на сухие кусты, как на вилы. Метров десять, наверно, высоты, если не больше.

Обломится, и будет лежать Славка, проткнутый, умирающий. Петюшка подбежит к нему: «Слава, друг!», поломает кусты, возьмет обмякшее тело на руки и бегом к машине. «Слава, потерпи, не умирай, я сейчас!» И, придерживая его на коленях одной рукой, уже гонит на полной скорости машину. Прямо к больнице гонит. Сирена ревет страшным завыванием, разбегаются куры, гуси, ребятишки, из окон выглядывают любопытные и встревоженные лица: что-то случилось?

А случилась драма — на руках Петра Козлова умер его друг и соратник по работе Вячеслав Артюхин. Медицина оказалась бессильной. И вот по праву друга Петюшка стоит у гроба рядом с Аллочкой, у Аллы зареванное лицо, припухшие губы, и она шепчет, как лунатичка, что всю жизнь любила одного Славку и никого больше не полюбит. Никогда. Он искал романтики, был честен, а она ему не верила.

Ветка прогибалась под ногами Славки, но он не замечал этого и все раскачивал ветлу, ожидая, когда размах колебаний станет таким большим, что можно будет прыгнуть в воду на глубокое место. Здорово уже раскачал, как только держится.

Когда они будут возвращаться с кладбища, Алла с грустью заговорит о погибшей любви и втайне будет жалеть о той последней близости, которой не успел добиться Славка. Он как-то рассказывал Петюшке об этом и жаловался, что в самые такие минуты, когда ничего больше не надо, кроме этой близости, Алка говорит, что нельзя, отстань, вот, мол, распишемся, тогда все будет твое. Какая же это любовь — «распишемся»!

Вечерами Петюшка станет провожать осиротевшую Аллочку до дома после кино, она узнает, что давно любима им, он просто не хотел вставать на пути своего друга, он любил Славку, и поэтому после свадьбы они с Аллочкой повесят увеличенную карточку покойного Славки в новой горнице и первого сына назовут его именем.

Ветла раскачалась широко, и Славка, улучив момент, ласточкой полетел чуть не в середину пруда. Он не выныривал долго. Петюшка подумал, что у него перехватило дыхание, случилась спазма в легких, и придется теперь искать его тело, сети у рыбаков просить, но в этот момент вода у того берега будто взорвалась — Славка вымахнул, как был, подняв стеклянный, сверкающий ворох брызг.

— О-го-го-о! — заорал он на том берегу.

Сухой горячий воздух не поддержал крика, не раскатил его эхом по пруду, эффекта не получилось.

Славка бултыхнулся в воду и, отфыркиваясь и шлепая ладонями, поплыл на эту сторону. Хорошо он плавал, быстро, ноги работали, как пароходный винт, и за ними оставалась пузырчато-пенная дорожка.

На берегу Славка помахал руками, отряхнулся по-гусиному и побежал, подпрыгивая и шлепая себя по мокрым ляжкам с прилипшими трусами, к вышке.

— Которые тут временные, слазь! — крикнул он.

Петюшка уже спускался ему навстречу: Артюхин запретил стоять вдвоем на аварийной вышке.

— А я боялся, что ты убьешься, — сказал ему Петюшка. — Ты ведь на самую вершину влез, а ветка под ногами тонкая… Или утонешь. Ты долго не выныривал.

— Не первый раз, — усмехнулся польщенный Славка. — Я его вдоль перенырну, если захочу. — И потопал по лестнице: мокрые его ступни были словно в тапочках от налипшей пыли.

— Сильный ты. — Петюшка поспешно спрыгнул вниз. — Я вот самбо изучу и тоже буду…

Славка поглядел вниз и откровенно рассмеялся:

— «Бу-уду»! Фитиль ты есть, фитилем и будешь. Книжки тебе мускулатуру накачают, что ли? Ты скинь эту форму и ходи голый, на перекладине вон подтягивайся…

Петюшка поглядел вверх и обиженно пошел в тень, на травку. Был бы его отец начальником, может, Петюшка и снял бы робу, но все равно порядок есть порядок: вдруг начнется пожар, в трусах, что ли, поедешь, одеваться надо, время вести. Вон полицейские в книжках всегда начеку, и милиционеры форму не снимают, и военные. Каждый человек должен быть в своей форме.

Со стороны поселка послышался знакомый шум мотора, потом выкатилась из улицы машина. Долго отец копался, наверно, и соседу все кадушки налил. Каждый раз наливает, а в получку — бутылка.

Красная машина развернулась у вышки и задом вползла в раскрытые ворота депо. Пыль, поднятая ею, растекалась, оседала на завядшую от зноя сухую траву. Лежащий у своих ворот Петюшка уткнулся лицом вниз и прикрыл голову руками. Славка погрозил с вышки кулаком:

— Шабашник! Морального кодекса не знаешь, старый черт!

Козлов вышел из ворот улыбающийся, довольный, поглядел на вышку:

— Ты чего, Слава?

— Пыль не подымай, вот чего! Я только искупался, а он ездит тут, пылит… — Славка взял бинокль, навел его на поселок: — Артюхин на велосипед сел, сейчас приедет.

— И пускай едет, пускай.

— Вот приедет, и скажу, что ты воду на огород возил.

— Скажи, скажи. А потом будешь стоять всю вахту без подсменки.

Козлов сел рядом с Петюшкой, достал из кармана баночку с махоркой и сложенную гармошкой газету, стал сворачивать папироску.

— Не запугивай подсменкой, — сказал Славка. — Используешь казенную машину в личных целях и развращаешь молодое поколение этим. Смену свою развращаешь, шантажист!

Славке не хотелось говорить, но и стоять без дела было скучно. Он подождал, пока Козлов закурит и уляжется возле Петюшки, потом дурашливо вскрикнул и затопал босыми пятками по дощатому ветхому настилу. Вышка заскрипела, заколебалась — Козлов опасливо вскочил:

— Не балуй, не балуй, жулик! Вот я тебе…

— Ага, боишься! — Славка засмеялся, довольный. — Петюшка, сделай ему самбо!

— Жулик, — сказал Козлов, смущенно укладываясь на траву. — Змей подколодный. С ума скоро сойдешь от безделья. Заставить бы тебя работать, как мы с Артюхиным вкалывали, шелковым бы стал.

— Слыхали, — сказал Славка.

— Слыхал звон, да не знаешь, где он. Мы жили от войны к войне, голод видали и холод, умирали не раз. Думаешь, твоему отцу легко было умирать до время? Шшенок! Оденься, Артюхин едет вон.

Петюшка лежал рядом с отцом, подперев руками голову, и кротко глядел на дорогу. Велосипед Артюхина казался под ним игрушечным и вилял из стороны в сторону. Грузный Артюхин высоко поднимал раскоряченные колени, а педалей не было видно — их закрывали большущие кирзовые сапоги.

Петюшка всегда глядел на своего начальника с робким восхищением и почтительностью: спокойный, тяжеловесный Артюхин считался самым хозяйственным мужиком, и не зря в совхозе четвертый год не было ни одного пожара — все хлопотливые бригадиры и самые строптивые управляющие отделений слушались Артюхина и выполняли все его противопожарные указания.

У первых ворот Артюхин притормозил, распрямил ноги и вынул из-под себя велосипед.

— У-уф, жарища какая! — вздохнул он. — И што это жарища такая…

— Жнитво подходит, — сказал Козлов-старший, гася в земле папироску. — В жнитво завсегда такая жара.

Артюхин прислонил велосипед к воротам депо и снял вспотевшую от головы форменную фуражку. Мокрые седые волосы неровными прядями облепили лысеющий лоб, красное лицо было в крупных каплях пота.