Ангерран де Мариньи. Советник Филиппа IV Красивого - Жан Фавье

С конца 1308 г. Филипп Красивый беспрестанно увещевал Климента V назвать преемника умирающему, предварительно заручившись королевским согласием; в секретном послании 26 января 1309 г. папа пообещал, что выберет архиепископа лишь после того, как узнает мнение короля по этому поводу и примет во внимание его волю.[1024] Этьен Бекар скончался 29 марта 1309 г.; 23 апреля Климент V лично занялся избранием нового архиепископа.[1025] К началу октября Филипп Красивый уже мог выразить ему свою благодарность за то, что на этот пост был выдвинут Филипп де Мариньи. бывший ранее епископом Камбре.[1026] Ангерран де Мариньи вполне мог предложить кандидатуру своего брата, отрекомендовав его как человека, который будет исполнять королевскую волю так же ревностно, как и он сам. Филипп де Мариньи ранее служил писцом у короля и был королевским уполномоченным по делам приобретения имущества;[1027] но сделанный королем и доведенный до сведения папы[1028] выбор больше напоминает выбор человека, которого плохо знаешь, сделанный по рекомендации. Впрочем, упоминания о следующем событии достаточно, чтобы избавиться от любого рода сомнений на этот счет: в декабре того же года Филипп де Мариньи приобрел фьеф в Генневиле и в марте 1310 г. подарил его своему брату Ангеррану в благодарность за оказанные ему бесценные услуги.[1029]

То, что Ангерран поспособствовал возвышению своего брата до сана архиепископа, несомненно. Но один лишь только процесс тамплиеров стал причиной такого выбора. Начиная с 9 февраля, в отсутствие Этьена Бекара, епископы Орлеана и Оксера возглавляли судебный процесс, обвиняемым на котором был Гишар, епископ Труа, и дело нисколько не продвигалось.

Гишара часто выставляли жертвой Мариньи, так же как и Ноффо Деи. А. Риго считал, что на мнение суда повлияли зависть Ангеррана и его обеспокоенность амбициями епископа,[1030] но не настаивал на том, что роль Мариньи была решающей. Нам кажется, что некоторые отрывки из документов, относившихся к процессу, были неправильно истолкованы. Так, Риго, утверждая, что на первом процессе Мариньи давал показания против обвиняемого, отсылал читателя к истории о некоем еврее, который якобы намеревался околдовать королеву Жанну;[1031] в действительности же об этом случае в суде рассказал брат Дюран, который, чтобы обелить себя и к тому же назвать источник подобных сведений, добавил, что слышал, как Мариньи рассказывал об этом королеве Жанне:[1032] пресловутое свидетельство свелось к пересказу разговора, который задолго до процесса услышал брат Дюран. Почему же Мариньи, если он хотел обвинить Гишара, не рассказал эту историю судьям сам, не перекладывая эту обязанность на другого?

Что же касается показаний, которые 3 марта 1309 г. давали Мариньи, Плезиан и Пьер Барьер, то их по причине позднего часа снимали уже после того, как обвиняемого увели, в присутствии его доверенного лица; свидетельство Ангеррана, зафиксированное уполномоченными лицами и, по мнению Риго,[1033] вредоносное для обвиняемого, должно было быть занесено в общий список показаний. Но, обнаружив в нем множество показаний Пьера Барьера, мы не нашли ничего, что было бы записано со слов Мариньи или Плезиана.[1034] Кажется, что решением проблемы для нас может стать список обвинений, седьмая статья которого гласит: «Также выявлено, что он совершил множество клятвопреступлений, что доказано… (таким-то) и мессиром Ангерраном де Мариньи».[1035] Однако в списке указан автор этого свидетельства – это Жан Гарнье: накануне Пасхи в 1303 г. Мариньи от имени королевы Жанны проводил инвентаризацию движимого имущества и денежных сбережений епископа, и тогда он обнаружил 17000 ливров, тогда как тремя неделями ранее Гишар, чтобы не расплачиваться с долгами, поклялся, что в его распоряжении не было 300 ливров; при оценке присутствовал Жан Гарнье.[1036] Это свидетельство показывает, что королева продолжила свои гонения на епископа даже в области его имущества,[1037] но также заставляет нас убедиться в том, что доказательство обвинения в клятвопреступлении может быть отнесено только лишь на счет Жана Гарнье. Во второй раз в качестве доказательства предстает история, одним из участников которой является Мариньи, и нам вновь остается лишь удивляться тому, что Ангерран не стал свидетельствовать лично, хотя мог сделать это лучше, чем кто бы то ни было.

Имя Мариньи вновь упомянул Пьер де Вильи, каноник из Сент-Этьена де Труа, который, рассказывая о проведенном по приказу королевы Жанны Готье де ла Портом и им лично расследовании по делу об убийстве священника и еще трех человек, настаивал на виновности Гишара, а также заявил, что «по всей видимости, документальная запись расследования находится у господина Ангеррана де Мариньи».[1038] Это не соответствовало истине, поскольку впоследствии эту запись так и не нашли. В любом случае, Мариньи вследствие сказанного представал как хранитель личных архивов королевы, как ее доверенное лицо, но отнюдь не как злейший, пылающий ненавистью враг епископа Труа, каким его порой изображали. Наконец, в подлинных или же подложных письмах, которые были написаны Жаном де Кале на смертном одре или, по крайней мере, считаются таковыми, среди преследователей упоминаются только Симон Фестю и Ноффо Деи.[1039] Мариньи был в ответе за заключенного главным образом потому, что являлся комендантом Лувра: в 1315 г., как мы в дальнейшем увидим, Карл Валуа настоял на том, чтобы Ангеррана перевезли из Лувра, где он был как у себя дома;[1040] и именно в Лувре Гишара держали в заключении с 1308 по 1311 г.

Можно с уверенностью сказать, что этот процесс был очень важен. Нужно было не допустить возобновления разбирательств по делу Бернара Сессе, то есть чтобы скандал не бросил тень на епископат, и во что бы то ни стало избежать осложнений с папством, которые могли бы помешать переговорам Мариньи с Климентом V по поводу других дел.

Таким образом, возникала необходимость в том, чтобы председатель трибунала был полностью предан королю и даже Мариньи. Филипп де Мариньи подходил для этого как нельзя лучше. По окончании процесса нужно было обязательно избавиться от Гишара, которого не ждали в Труа и в то же время нельзя было держать в тюрьме, особенно после того как повесили его главного обвинителя, Ноффо Деи. По просьбе Ангеррана, находившегося в то время на вершине власти, Климент V перевел епископа на престол Дьяковара, в Боснию,[1041] примерно в период с 23 января по 14 марта 1314 г.

В узкоспециальных делах религиозного и церковного плана, о которых мы только что упоминали, Мариньи не играл большой роли, по крайней мере, в хронологических рамках этой главы. В действительности только в области политики и финансов он проявлял инициативу в сложнейших обстоятельствах, принимал решения и внушал их папе или королю. Другими словами, благосклонность папы к Мариньи, о которой мы еще будем упоминать не должна вводить нас в заблуждение по поводу истинной сути его визитов в Авиньон, Пуатье, Грозо или Вьенн: даже при дворе понтифика Мариньи оставался дипломатом, которому размышления о полноте власти (plenitudo potestatis), об ересях и о теориях насчет Защитника мира (Defensor pacts) были чужды.

Его «департаментом», если посчитать позволительным употребление подобного термина для рассказа о XIV в., были фламандские дела, и именно в связи с ними фигура Мариньи стала приобретать все большее и большее значение в отношениях Франции с папским престолом.

Когда 31 декабря 1308 г. Климент V, желая выиграть время, написал Филиппу Красивому с просьбой подтвердить законность полномочий Латильи, он вместе с тем намекнул на послание графов Валуа, Эвре, Сен-Поля и Ангеррана де Мариньи, содержавшее предложение (ipso facto) отлучать от церкви всех тех фламандцев, которые нарушали условия Атиского договора.[1042] Можно в связи с этим судить о доверии, которым камергер Филиппа Красивого пользовался при дворе как в Риме, так и во Франции: он вместе с двумя братьями короля и с Ги де Шатильоном, графом де Сен-Полем и великим кравчим Франции, являлся соавтором послания к папе. Его личное влияние на папу ничуть бы не увеличило значимость письма от самых знатных сеньоров Франции. Наиболее вероятно, что Мариньи вдохновил на написание этого послания, а не был его автором. Фламандские проблемы являлись для него делами первостепенной важности, и если Климент V мог оказать в этой связи какую-то помощь, нужно было найти к папе такой подход, чтобы сомнения в том, что он окажет содействие, исчезли. В 1309 г. его помощь заключалась в отлучении от церкви мятежников, которым король мог помешать получить отпущение грехов.