Путь домой - Алексей Гравицкий

Старичок вошел в комнату, остановился возле стула. Был он невысокий, сухощавый, с пронзительными живыми глазками и такой же живой мимикой. Острый подбородок еще сильнее заостряла аккуратно постриженная бородка клинышком.

Он выглядел так, будто сбежал из далекого прошлого. Не доанабиозного, а значительно более раннего.

Дополняли образ затертый бархатный пиджачок и шелковый шейный платок. Совершенно неподходящая одежка для проснувшегося мира.

— Вы кто?

Это прозвучало настолько бледно и сипло, что я сам не узнал своего голоса.

— Хорошенькое дельце! — проворчал старичок, разглядывая меня с живым интересом. — Вы, молодой человек, ввалились ко мне в дом едва живым, а теперь спрашиваете с меня так, как будто это я к вам вломился. Я хозяин этой квартиры.

— Меня зовут Сергей, — тихо представился я.

Говорить, не смотря ни на что, было тяжело.

— А меня Валерий Эфроимович.

— Вы еврей?

— А вы антисемит?

— Да вроде бы нет.

— Тогда не понимаю, почему вас это беспокоит. Вы были без сознания. Долго. Неделю. Вы горели, как Жанна д'Арк. Я вообще не думал, что вы выживете. Обморожения и воспаления в таком количестве как у вас выживанию не способствуют.

— Но я жив…

— Ну так я приложил к тому усилия. Знаете, лекарств сейчас не найдешь, но у меня есть чудесные травники и другие полезные книги. Народная медицина способна творить чудеса. Кстати, в кружечке отвар. Выпейте.

Кружка с мутным варевом, в котором плавали какие-то сушеные листья, стояла на стуле возле кровати. Рядом лежала столовая ложка. Вероятно, Валерий Эфроимович поил меня бессознательного этим отваром всю неделю.

Неужели я в самом деле провалялся в беспамятстве семь дней?

Я приподнялся на локте, потянулся за кружкой. Слабость была жуткая. Каждое движение давалось с трудом. Кружка показалась тяжелой, будто вместо отвара туда налили свинца.

На вкус варево оказалось довольно мерзким.

— Пейте-пейте, — подбодрил старичок. — Мы с этим отваром таки поставим вас на ноги.

Я послушно сделал еще несколько глотков, пока в рот вместо жидкости не полезла трава. Сплюнул и отставил кружку. Без сил рухнул на диван.

— Где я?

— В Ухте, — в рифму ответил Валерий Эфроимович.

— Хорошая шутка. А на самом деле?

— Какие шутки, молодой человек? Мой дом находится в городе. Этот город называется Ухта. И мне самому весьма печально, что не Нью-Йорк или какая-нибудь захудалая Аддис-Абеба. Отдыхайте, молодой человек. Вам нужно набираться сил. Мы потом с вами поговорим. И вот еще…

— Что?

Старичок запустил руку в карман пиджачка, выудил оттуда что-то маленькое и протянул мне. Я принял подарок. На раскрытой ладони осталась капля янтаря. На тонком кожаном шнурке, в серебряной оправе, с застывшей внутри мухой.

— Что это?

— Хорошенькое дельце. Не узнаете свой талисман? Этот янтарик был у вас в руке, когда вы выпали из света.

Неделю я провел в кровати. Валерий Эфроимович прыгал вокруг меня так, словно я был ему родным сыном. Кормил меня, таскал за мной ночной горшок. Готовил какие-то отвары, настои и притирания. Он оказался чудесным стариком, несмотря на ворчливость. Тонким, душевным и удивительно чутким.

Кроме того, он был не дурак поболтать. Не то стосковался по собеседникам в своем затворничестве, не то просто любил травить байки. Так или иначе, когда я не спал, мы говорили с ним постоянно.

В Ухту Валерий Эфроимович приехал за четверть века до анабиоза. Привела его сюда через полстраны несчастная любовь. Женщина, за которой он приехал, сбежала, а Валерий Эфроимович остался. Потосковал какое-то время, как водится. Потом плюнул и стал жить дальше.

Наверное, именно поэтому моя история его весьма и весьма взволновала. Хотя его волновало всё и интересовало многое.

Особенный ажиотаж возник вокруг немца.

— Вы говорите, что знаете того, кто это устроил? Молодой человек, вы могли бы стать состоятельным молодым человеком.

— Каким образом? — опешил я.

— Продав своего немца.

— Я не торгую людьми.

— Господи, да я же не серьезно. Или я так похож на торговца рабами и органами?

Я покачал головой. На работорговца и тем более кровавого потрошителя он, как мне казалось, не походил совсем.

— А у вас тут торгуют людьми?

— Ни боже мой, — замотал головой Валерий Эфроимович. — Просто стараниями нашей администрации Ухта приняла концепцию социально-экономического развития на длительный период, и анабиоз в 2016 году им испортил всю малину. После пробуждения наш глава, прости господи, рвал и метал когда сообразил, что происходит. И не удивительно: они ж бюджет толком освоить не успели, а тут хлоп и анабиоз на тридцать лет. Хорошенькое дельце. А как проснулись, там уже и освоенные и неосвоенные бюджеты превратились в ничто.

Я кивнул.

Еще бы. Экономика с политикой накрылись медным тазом. Все социально-экономические связи рухнули. Деньги без поддержки чем-то материальным превратились в то, чем, по сути, всегда и являлись — в бумагу. Городского главу можно было понять. Пройти через все круги ада, чтобы подписать эту программу, и не успеть воспользоваться ее плодами.

— А немец-то тут при чем?

— Как при чем? — не понял старичок и огладил бородку. — При том же. Городской глава пообещал крупные неприятности виновнику анабиоза и посулил золотые горы человеку, который этого виновника найдет и приведет к нему.

— Это шутка?

— Хотелось бы мне так думать, молодой человек. Но городской глава был серьезен как памятник Дюку Ришелье. Вы бывали в Одессе?

В Одессе я не бывал, но согласился, что городские власти спятили, профукав упущенные возможности и распил масштабного бюджета. Хотя спятили на пять с плюсом.

Узнав о том, что немец бессмертен, Валерий Эфроимович возликовал еще больше и принялся доказывать, что Вольфганга в самом деле можно было выгодно продать. В конце концов, что обиженные власти могут с ним сделать? Ну убьют. А умирать в мучениях Штаммбергеру не привыкать. Только обычно он это делает бесплатно, а тут можно было бы навариться.

Старик шутил, но в каждой шутке, как известно, только доля шутки. Так что оставалось лишь порадоваться за немца, которого здесь не было.

Через неделю я в первый раз за долгое время поднялся на ноги и покинул библиотеку, в которой был заточен все это время. Думал, что покинул.

Немаленькая квартира Валерия Эфроимовича была уставлена книжными стеллажами практически полностью. Всякая лишняя мебель и вещи были выброшены отсюда в угоду полкам и книгам. Книги стояли корешок к корешку на стеллажах и полках. Книги лежали в коробках и просто стопками по углам. Ветхие, потрепанные временем, но все же сохранившиеся.

Здесь можно было найти все что угодно — от кулинарии до беллетристики, от святого писания до истории англо-бурской войны.

— Как это все пережило анабиоз? — искренне удивился я.

— В разных местах, — старик огладил бородку.

— То есть?

— Молодой человек, вы не хотите слышать сказанного? Эти книги в большинстве своем я собирал уже после пробуждения.

— Зачем? — Я поперхнулся и закашлялся.

— Такой же вопрос задал мне наш городской глава, когда я предложил ему создать библиотеку. Этот шлимазл сообщил, что у него нет электричества и людям нечего жрать, и теперь не время собирать макулатуру.

— Мне трудно с ним поспорить.

— А вы тоже шлимазл и ничего не смыслите. Но вы молодой, у вас есть время исправиться. Я вам расскажу. Это, — старичок обвел рукой бесконечные стеллажи, — не бумага с писульками, чтобы убить свободное время. Это знание.

— А знание — сила, — усмехнулся я, припоминая Митрофаныча.

Вот, кстати, кто нашел бы общий язык со старичком. И неважно, что Митрофаныч был деревенщиной, а Эфроимыч интеллигентом старой закалки. Они бы поняли друг друга.

— Напрасно вы иронизируете, молодой человек, — проворчал Валерий Эфроимович. — Я же не сказал, что люди должны голодать. Но человек, который думает только о собственном брюхе, глуп. Книги — это источник знания, это проводник морали и нравственности, это учебник. Любые книги, даже развлекательное чтиво, могут быть полезны.

Я подцепил из ближайшей кучи какую-то бульварную книжонку в мягкой обложке. Страницы пожелтели, обложка размякла, заскорузла и была оборвана на две трети. На остатках титула угадывалась фигура крепкого мужчины в очках, несущего на руках спящую или мертвую женщину.

Я усмехнулся и бросил книжку обратно.

— В качестве растопки для печи. Может быть. А так… какой толк от бредней бумагомарак начала тысячелетия? Ладно травник, или библия. Но это.

— Вы неправы, — покачал головой старичок. — Может быть, в этой самой беллетристике каким-то бумагомаракой придуман наш анабиоз и всё, что с нами происходит. История знает немало примеров, когда писатели предугадывали будущее. Но важно даже не это. Пока вы бегаете и думаете о том, что у вас нет электричества и нечего жрать, кто-то должен заниматься воспитанием ваших детей. Кто-то должен объяснить им, что такое хорошо и что такое плохо.