Камни Господни - Михаил Строганов

Наваренную и приготовленную к отправке соль дюжие мужики таскали из амбаров на подводы, чтобы, довезя до пристани, отправить ее по рекам на Русь.

Осанистый праздничный Строганов, взирая на грузчиков, неспешно носящих тяжелые соляные мешки, в нетерпении поглаживал бороду.

— Не дремай, робятушки, шевелитися живей! — суетясь вокруг подвод, покрикивал приказчик Истома. — Вот уж и отец Никола ждать притомился. Глядите, осерчает, да за недостаток усердия от причастия возьмет да отлучит!

Грузчики недовольно зароптали, но мешки таскать стали проворнее.

— Благодатная земля, святая! Сама солью исходит, — Яков Аникиевич посмотрел на Карего. — Погодь пару годков, набурим скважин, да варниц наставим, по несметным богатствам же ходим! Сам узришь: потекут сюда люди со всей Руси! К сытости, житию размеренному да покойному, суду праведному, милосердному. Здесь, подле Великого Камня, и лежит она, мечта людская о святой землице Белозерской.

— Такими словами бы мед пить, да что-то кишки от соли сводит, — пробурчал стоящий за Даниловой спиною казак.

Загрузив телеги доверху, грузчики устало столпились возле подвод, отряхивая спины от пробившейся сквозь полотно соли.

— Добро, мужики, добро! — Строганов степенно оглядел грузчиков. — Истома! По такому случаю вели после молебна поднести каждому по чарочке!

Яков Аникиевич неспешно перекрестился и подал священнику знак начинать молебен.

После молебна Яков Аникиевич пригласил Карего для тайного разговора в потаенную, глухую комнату.

— Как тебе, Данила, чертовы камни? — прищурился Строганов в полумраке.

— Изрядное зрелище. В грозе особливо, — Карий вспомнил разверзшиеся хляби небесные и отказавшееся служить тело. — Пастушонок на них поскользнулся. Чуть не разбился насмерть.

— Мудрено ли? У юраков они навроде нашей святой земли, — Яков Аникиевич положил руку на стол, а затем перевернул ее ладонью к верху. — За Камнемто, по другую сторону, кругом низины да топи, будто наша изнанка. То и уцепилися за Каму да Чусовую. Иначе зачем было бы кровь проливать: земля в Сибири краев не имеет!

— Дождались. Идет войною Пелым.

— Идти-то идет, да только проспал Бегбелий свое счастье, не захотел зимою зад поморозить. Теперь в городке засядем, да перекидной мост разберем. Тут тебе Чусовая течет, а тут Сылвенка — ни развернуться коннице, ни подтащить тараны, ни лестницы на стены надвинуть. Да и стрелами нас не достать — далече. А вот мы угостить пулями спроворим! Были бы у Бегбелия струги с пушками, попытал бы удачу, а так одни хлопоты.

— Выходит, нечего переживать, — Карий посмотрел на Строганова. — Укрепляй стены, пушки да пищали пристреливай, благо ружейного зелия Григорий Аникиевич прислал не поскупяся.

— Так-то оно так, — выждав паузу, ответил Яков. — Только порушат все вокруг, подлецы. Деревеньки, да починки пожгут. Да и дров за зиму знатно заготовлено.

— Никак, Аникиевич, сам решил идти на Бегбелия? Первым ударить хочешь?

Строганов покрутил на столе ладонью, да и сжал ее в кулак:

— Знаешь, как про таковое Аника сказывает? Нет? Так послушай: «Тихо пойдешь — беда догонит, шибко поедешь — догонишь беду сам». Вернее и не удумаешь.

Строганов встал на ноги и, подойдя к Спасу, пристально посмотрел в строгие немигающий очи:

— Пелым на Купалу придет, верный человек донес. Знают, черти, когда русского голыми руками можно брать!

Яков Аникиевич повернулся лицом к Даниле. Смотрел на странного, темного человека, ему непонятного, и на вид совсем не лютого, но которого страшился сам Аника, которым восхищался Григорий.

— Накануне набега пойдут о походе волховать. На Змеином камне шаман их камлать для Бегбелия станет. Охраны с ним десятка два стрелков. Так что возьмешь проводника…

— Понял, Аникиевич, — Карий прервал Строганова, не дослушав. — Не надобно Петруше со мной идти. Сыскать дорогу труда не составит, а малец по неопытности пропасть может.

— Да ты не думай, что одного супротив ихней своры засылаю! — разгоряченно сказал Строганов. — Отбери, для прикрытия, десяток пищальников. Да своих людей возьми. Может, милует Бог, и взамен большой, обойдемся кровью малою?

— Эй, Коваль, никак в кузне спишь! Али след твой отселе простыл? — Василько постучал плетью по козырьку кузни. —Давай, выходи, скажу чего!

Из-за скрипнувшей двери показался огромный, закрытый кожаным фартуком живот, вслед за которым из кузни вынырнула большая безволосая голова.

— Почто баламутишь? — Никита схватил коня под уздцы и с силою потянул вниз.

— Ты того, не балуй! — вскрикнул казак. — С дурной силищей свалишь моего Монгола!

— А-то! —ухмыльнулся кузнец. — Порой и кузнецу забава не в грех!

— Будя шутковать. С делом пожаловал, — Василько спрыгнул с коня и указал на копыта. — На каменьях-то ваших подковы разболталися, аж ходуном ходят! Перековать надобно.

— Отчего ж не перековать, ежели взяться умеючи, — согласно кивнул кузнец. — Только слез ты понапрасну. Прежде лошадиный ход смотреть стану.

— Эка невидаль!? Не продавать, ковать привел! Ты еще в зубы погляди!

— Зубы мне ни к чему, — кузнец ласково провел ладонью по лошадиной шее, — а вот шаг смотреть буду. Коли размет есть, али косолапость, да хромота малая сыщется, так и ковать следует по-особому. Иначе на каменьях копыта вмиг погубишь!

Заставив казака прогнать коня шагом и рысью, кузнец утвердительно кивнул головой:

— Без изъяна ступает, по-доброму!

— А ты думал! — с гордостью ответил казак. — Сам Григорий Аникиевич Строганов за службу пожаловал!

Никита подошел к разгоряченному Монголу, потрепал по гриве и, надавив рукой на лопатку, легко согнул переднюю ногу…

Вглядываясь, с какой поразительной легкостью и быстротой работает кузнец, как терпеливо и покорно послушен его рукам норовистый Монгол, Василька подумал, что не напрасно за кузнецами утвердилась слава ведунов да знахарей.

— Ковали, сказывают, того… — казак замялся, снял шапку и, в сердцах махнул рукой. — Слышь, Никита, заговори меня от смертных ран.

Кузнец прищурился, испытующе вглядываясь в Василькины глаза.

— От сабель, пик, да каленых стрел могу. А над камнями да пулями власти не имею. Ремесла они не кузнецкого!

— Мне и от кованой смерти уберечься годно! — обрадовался казак. — Сказывай, что делать!

— Схожу пока… А ты одежу до исподки скидывай! Никита воротился в кузню, принеся оттуда ведро каленой воды да миску с золою. Обойдя вокруг присмиревшего казака, кузнец троекратно перекрестил его молотом и, вставив гвозди между пальцев ног, легонько вогнал их в землю: