Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков

Анри поднял удивленные глаза на патологоанатома, и тот еще раз описал, как, по его мнению, все произошло: вначале молодой человек был оглушен сильным ударом в затылок, а уже потом застрелен. Патологоанатом пояснил, что провел серию экспериментов и вычислений, которые подтвердили данный вывод. Таким образом, убийца мог быть любого роста. Ибо адъютант Гейден скорей всего лежал без сознания, когда в него выстрелили.

— Конечно, это не опровергает версию, что убийцей мог быть Авинов, — сразу оговорился Лехтинен. — Своим исследованием я лишь дал однозначный ответ на принципиальные вопросы: «Своя или чужая рука поднесла револьвер к виску этого молодого человека? И как развивались события в минуты совершения преступления?» Теперь я могу наглядно и бесповоротно доказать, что погибший не мог выстрелить в себя. Вы говорили, что он левша. Но я доказал, что и своей правой рукой он не смог бы застрелиться. Для того чтобы признать это, не хватает двух сантиметров. Такой вывод я сделал на основе своих баллистическо-анатомических вычислений, исходя из траектории движения пули. У себя в кабинете научно-судебной экспертизы я тщательно изучил под микроскопом пулю, извлеченную из головы убитого, а также отстрелял на имеющемся у меня специальном стенде собственной конструкции оставшиеся в барабане «велодога» патроны. Царапины от нарезов на пулях совпадают. Все свои выводы я оформил документально. Так что готов, если понадобится, с протоколами в руках отвечать за каждое свое слово перед судом.

Возникла пауза. Доктор и сыщик сидели друг напротив друга. Анри был погружен в собственные невеселые мысли. Врач внимательно с добродушным сочувствием смотрел на него.

— Ну-ну, не огорчайтесь! — Доктор ободряюще похлопал Анри по плечу. — Главное, чтобы в конечном итоге восторжествовала истина.

Но Вильмонт не был готов так просто отказаться от своей версии:

— Но вы же сами сказали, что вновь открывшееся обстоятельство не снимает подозрения с Авинова, — упрямо заявил он.

Доктор с симпатией взглянул на сыщика.

— Вы кажетесь мне не таким поспешным и решительным, как некоторые ваши коллеги. Я уверен, что своим пытливым умом вы разгадаете эту загадку. А я вам с удовольствием помогу. Есть у меня одна идейка. Вы, конечно, знаете, что издревле бытует мнение о том, что в глазах убитого отпечатывается облик его убийцы.

— Я всегда полагал, что это только миф.

— Это не совсем так. Знаете ли вы, что в 1879 году профессор Кюне из Гейдельбергского университета ввел в научный оборот термин «оптография».

Доктор принялся увлеченно рассказывать об опытах Кюне, который доказал на кроликах принципиальную возможность установления личности убийцы по его «отпечатку» на глазах убитого. В 1882 году ученый даже пытался провести опыт на человеческом глазе, изготовив оптограмму глаза преступника через десять минут после его казни. На оптограмме должен был запечатлеться образ палача, однако ничего, кроме ясно видимого светлого пятна, там видно не было. Кюне интерпретировал его как диск солнца, на которое смотрел преступник в последний миг своей жизни. Тем не менее пока попытки полиции применить данную методику на практике были не слишком успешными.

— Этого и следовало ожидать, — снисходительно улыбнулся Вильмонт. — Большая часть преступников давно бы уже сидела по тюрьмам, если бы полиция имела возможность снимать изображения убийц с сетчатки убитых ими людей или на худой конец брать показания у духов жертв. Хотя согласен, что идея действительно заманчивая. Но, к сожалению, ведущие криминалисты России объявили спиритизм и прочие шаманские учения антинаучными и отказались пользоваться ими в своей работе.

— А я верю в открытие Кюне, — невозмутимо заявил Лехтинен и сообщил:

— Убежден, что все неудачи происходили только потому, что не было разработано четкой технологии процесса снятия оптограмм. Все делалось на любительском уровне. Но я продолжаю экспериментировать в этой области. В городе об этом знают. Местные журналисты не раз писали о моих опытах.

Вильмонту стало неловко, что, возможно, не желая того, он обидел собеседника, уличив его в занятиях лженаукой. Чтобы сменить тему беседы, Анри поднялся со стула и подошел к единственной картине, украшающей кабинет. Это был портрет большеголового полнолицего мужчины в странной красной шляпе. Оглянувшись на хозяина кабинета, сыщик спросил:

— А это, извините, кто?

— Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхайм, — немного напыщенно произнес доктор. — Впрочем, чаще его именуют просто Парацельсом.

— Я слышал про него. Кажется, это великий врач эпохи Средневековья. Верно?

Скрестив руки на груди, Лехтинен задумчиво вглядывался в изображенный на портрете лик. Голос его звучал тихо и протяжно:

— Не только врач, но и философ, естествоиспытатель. Кстати, многие свои открытия в медицине он сделал благодаря занятиям алхимией и астрологией, то есть лженауками.

Анри тоже с интересом стал рассматривать портрет. Пока он это делал, доктор сходил в соседнее помещение. Анри рассеянно принял протянутый ему стакан, поблагодарил, поднес к губам, решив, что это вода. Но тут, к своему ужасу, молодой мужчина обнаружил нечто шокирующее на дне стакана. У Анри даже перехватило дыхание.

— Что это?! — сдавленным голосом поинтересовался он у патологоанатома.

— Человеческий глаз, — невозмутимо ответил доктор.

— Чей?

— Погибшего адъютанта. Я извлек его глазное яблоко для исследования.

— Гм… То есть… Вы хотите сказать, что сумели получить отпечаток преступника с сетчатки убитого?

— Пока нет. Но я продолжаю экспериментировать. И в городе, как я уже сказал вам, знают о моих экспериментах благодаря газетчикам. Поэтому, если в разговоре с кем-нибудь из репортеров я намекну, что почти сумел «извлечь» из глаза убитого офицера портрет злодея, это немедленно станет сенсацией. Предположим, что преступник все еще в Гельсингфорсе и что он читает вечерние местные газеты или имеет в городе знакомых. Тогда ему станет известно о моем достижении, и он захочет убрать меня, как опасного свидетеля…

Доктор задорно сверкнул глазами и, забрав стакан с препаратом, протянул собеседнику другой — на этот раз с чаем.

— Давайте экспериментальным путем проверим состоятельность вашей версии: если на заброшенную нами наживку никто не клюнет, ничего не поделаешь — пятно подозрения так и останется на покойном Авинове. Если же… Впрочем, дождемся результата эксперимента, если вы, конечно, не против моего авантюрного плана.

Анри на всякий случай с опаской заглянул в рубиновую чайную глубину. Идея ему понравилась своей нестандартностью и смелостью. Вот только зачем он должен собственными руками копать могилу для версии, которая принесла ему лавры победителя?

— А почему вы так уверены, что ваш гипотетический убийца просто не сбежит из города, узнав, что у полиции вот-вот появится его портрет? Он что, маньяк? Я неплохо знаю преступный мир: не у многих его представителей хватит дерзости напасть на чиновника полиции, даже для того, чтобы надежно замести следы. Девять из десяти шансов, что подозреваемый в такой ситуации предпочтет удрать.

— Нет, — уверенно заявил Лехтинен. — Интересующий нас человек не сбежит. Я составил его психологический портрет и практически уверен, что эта персона чрезвычайно высокого мнения о собственной внешности, талантах и уме. Возможно, когда-то он занимал высокое общественное положение и до сих пор считает себя особенной личностью, стоящей над законами, созданными для управления серым большинством. Однако, при своем уме и расчетливости, он чрезвычайно вспыльчив. В минуты гнева или крайней опасности он легко пойдет на рискованный поступок.

Так как Вильмонт все еще продолжал раздумывать, загоревшийся своей идеей доктор продолжил его убеждать:

— Огромная сила — эти газеты. Господа журналисты если напишут о чем-то, это точно будет знать весь город. А для того чтобы наша ловушка сработала наверняка, попробуем разорвать в сознании этого человека привычное представление о собственной персоне и посмотрим, что будет. Для этого надо публично унизить его.

— Вы собираетесь заказать его карикатуру? — усмехнулся сыщик. — Или пропечатать в фельетоне?

Но доктор так был увлечен своей идеей, что продолжал с совершенно серьезным видом торопливо излагать свой план:

— В разговоре с журналистом я добавлю, что, по моему мнению, реальный преступник не слишком умный человек. А проще говоря, напыщенный индюк. Если японец, желающий оскорбить собеседника, должен выполнить целый ритуал действий, в результате которых он вероломно произнесет в адрес обидчика не двадцать приветствий, а только пятнадцать, то европейцу вполне будет достаточно только одного, но очень насыщенного эмоциями, бранного слова. «Напыщенный индюк» — полагаю именно то, что нам надо и что наверняка всерьез заденет его гипертрофированное самолюбие.