Травля (СИ) - Сербинова Марина

— Не горячись, сынок. Мне кажется, пока надо прислушаться к Луи, ведь мы еще мало что знаем. Например, почему надо следовать правилам и нельзя их нарушать, к чему это может привести, — сказала Кэрол.

— И это говоришь мне ты? — мальчик рассмеялся. — Да ты сама первая стала их нарушать, не слушаться Луи, когда начала вытаскивать из тумана души.

— Ну… да. Но я не могла иначе, я должна была их освободить. А теперь мы должны быть осторожны, пока не разберемся до конца, с чем имеем дело. Хорошо? Ты согласен?

— Ладно, — нехотя согласился Патрик.

— А еще… не надо так говорить, что ты восстал… что ты Болли Брант. Прошу тебя, сынок. Мне становится не по себе… страшно. Как будто моего сына, тебя, у меня вдруг забрали… а вместо него оказалось что-то другое… кто-то другой… Я не хочу так думать. Ты мой сынок, мой Рик, которого я очень люблю. Никакого Болли Бранта я знать не знаю… и я его боюсь, он меня пугает…

— Хорошо, мам, я не буду тебя больше пугать! — мальчик вдруг расхохотался. — Вот ты смешная! Я никуда не делся, это я, все тот же твой сын, как и был, только душа во мне, которая когда-то была в другом человеке, Болли Бранте. Это же нормально. Твоя душа тоже раньше была в другом теле, и возможно, не в одном, во многих. Просто ты не знаешь, кем была раньше. А я теперь знаю.

— Меня не это пугает. У меня обычная душа, и она еще не была в том месте… в этом проклятом месте. А твоя была, и очень… очень долго. Меня пугает именно это.

— А меня — нет! Уж кому-кому, а тебе меня бояться не надо, мам! Я люблю тебя… ты же знаешь, — небрежно закончил он, смущенно потупив взгляд.

— Да, знаю, — Кэрол погладила его по руке. — И я так счастлива. Раньше я всегда считала, что ты… намного больше любишь папу.

— Я люблю папу, — буркнул мальчик, сразу изменившись в лице и насупившись. — Но он… оказался не совсем таким, как я о нем думал. Он не захотел нам поверить… он предал нас… тебя. Он вызвал полицию, отправил тебя за решетку. Я никогда ему этого не прощу.

— Он не думал, что все так обернется… не верил, что это приведет к смертной казни, — мягко возразила Кэрол. — Он таким образом хотел заставить меня покориться… Он думал, что если вытащит меня, мы с ним снова помиримся… что я стану прежней.

— Не надо за него заступаться и оправдывать! Совсем не обязательно отправлять человека в тюрьму, чтобы с ним помириться! — рассердился Патрик. — Он мог сделать это по-другому! По-хорошему! Даже если и так, значит, он просто хотел тебя заставить, запугать, не оставить тебе выбора, чтобы тебе пришлось согласиться и помириться с ним! Не надо было себя так вести, когда мы вернулись, тогда бы и помириться проще было бы! Думаете, я ничего не видел, не замечал? Видел! И не только то, как он тебя избивал ремнем! Видел наручники на вашей кровати! Когда вы перестанете меня принимать за маленького наивного ребенка? Меня это бесит! Думаете, я не знаю, что это из-за него ты тогда наглоталась таблеток и чуть не умерла? Вернее, умерла!

— Как умерла? — прохрипел Тим, до этого не вмешивающийся в разговор и, как всегда, предпочитающий молчать.

— Как все, — Патрик пренебрежительно отмахнулся рукой, недовольный тем, что его прервали. — Неважно, я не об этом. Папа…

Он вдруг резко замолчал, разглядев взгляд, которым на него смотрела Кэрол.

«Замолчи сейчас же! — прозвучал у него в голове ее голос. — Посмотри на Тима! Ты с ума сошел, зачем ты говоришь при нем об отце такие вещи? Ты же можешь его спровоцировать, разозлить! И он пойдет и убьет папу, как хотел! И сейчас хочет! Он еле себя от этого удерживает, разве ты не понимаешь? А еще ты говоришь такое!».

Патрик побледнел и испуганно обернулся на сидящего за спиной мужчину.

Тим сидел неподвижно, вперив в него тяжелый взгляд. На скулах его, резко выделяясь, появились красные пятна, выдавая охватившую его ярость.

— Э-э, — растерялся мальчик. — Но вообще-то, я понимаю, почему папа злился. Из-за него… — он кивнул на Тима, — и потому что ты не хотела мириться. Его можно понять. Любой бы взбесился. Но все равно… я на него сердит. За то, что вызвал полицию. Он, конечно, не хотел тебе навредить, я знаю, просто хотел таким образом помириться. Но все равно я пока на него сердит.

Его неловкая попытка исправить допущенную ошибку была белыми нитками шита, и Тим наверняка все понял. Но он промолчал и ничего больше не сказал и не спросил.

Лишь потом, когда они уже собирались уходить, он снова задержался, чтобы поцеловать Кэрол, и не удержался от вопроса:

— Наручники на кровати? Он приковывал тебя наручниками?

Кэрол бросила на него настороженный взгляд, и с облегчением поняла, что его этот факт скорее порадовал, чем огорчил. Улыбнувшись про себя, она смущенно потупила голову.

— Да.

— Почему?

— А сам как думаешь?

Губы его тронула счастливая улыбка, которую он тут же подавил, пытаясь не показать своей радости, которая была неуместна — радоваться тому, что женщину принуждали к сексу, мягко говоря, некрасиво. Но Кэрол понимала, что его радует совсем не то, что Джек ее насиловал, а то, что ему приходилось это делать. Что она не захотела с ним спать по своей воле.

Наклонившись, Тим прижался к ее губам в страстном поцелуе. Кэрол приобняла его за плечи одной рукой, потом погладила по щеке, оторвавшись от его губ и заглянув в глаза.

— Забудь обо всем… о Джеке. Это все позади. Я снова с тобой. Мы вместе.

— Да, — он улыбнулся и тоже погладил ее по щеке. — Вместе. Я так боялся… что ты захочешь остаться с ним, что вы помиритесь. Что ты его все еще любишь.

— Ты же сам слышал, как он со мной обращался. Мы ненавидим друг друга. Он не выгнал меня и не развелся только потому, что это плохо бы отразилось на его карьере… и из-за Патрика, потому что боялся, что он уйдет со мной, а не останется с ним.

— Нет, он тебя любит, я знаю. Я видел это в его глазах, когда мы столкнулись в подвале.

— Что ж, если так, то это странная любовь. Я не верю в то, что любя человека, можно так с ним поступать, — Кэрол горько ухмыльнулась. — Я давно перестала верить в его любовь… еще когда узнала о его связи с Даяной… Даже если я ошибаюсь, и прав ты — это ничего не меняет. Мне не нужна такая любовь. Даже если это любовь, то слишком уж она жестокая, эта его любовь. Настоящая любовь не может быть такой. Я в это не верю. Значит, это вовсе не любовь, а что-то совсем другое.

Он внимательно ее слушал, не пропустив ни одного слова, ни одной интонации. Сердце Кэрол тревожно сжалось, она так боялась, что он не поверит, что почувствует, поймет, что она всего лишь пытается приглушить его ревность, что на самом деле ее любовь к мужу никогда никуда не девалась, она была и есть. Возможно, и будет. Единственное, в чем она сейчас не лгала — так это в том, что не верила в любовь Джека. Она боялась, что Тим потребует от нее сказать о любви к нему, Тиму. Она видела, что он хочет это от нее услышать. Но она молчала. Ей не хотелось ему лгать. Она чувствовала себя отвратительно. Но ведь она и раньше ничего ему о любви не говорила. Он ей нравился, она его хотела. Да, она его и любила, по-своему, как Тимми, все еще видя в нем того ангелочка из детства, ее друга, настоящего, пожертвовавшего ради нее собой. Он стал мужчиной, и смотрела она на него теперь, как на мужчину. Он ей нравился именно, как мужчина. И ей совсем не хотелось его обижать, делать больно. Ведь она сама склонила его к этим отношениям, он так сопротивлялся, так этому противился, боялся заводить с ней такие отношения. Но она его все-таки поломала. Она чувствовала перед ним за это вину. Она знала, что если разобьет ему сердце, то никогда он больше не поверит женщине.

Нежно улыбнувшись, Кэрол потянулась к нему руками. Он наклонился, и она обняла его, прижавшись щекой к его плечу.

— Все будет хорошо, Тимми, — прошептала она. — Прости меня. За все прости. За все, что тебе пришлось пережить по моей вине. Прости, что вцепилась в тебя… втянула в свою сумасшедшую жизнь…

— Кэрол… я люблю тебя, — прошептал он, заключив в крепкие объятия, нежно прижимая к груди ее худенькую хрупкую фигурку. — Я рад, что ты не изменила свое решение… насчет нас. Я не был уверен… Но ты моя? Скажи мне это, как когда-то сказала, помнишь? Ты моя женщина?