Плач в ночи - Мэри Хиггинс Кларк

— Он звонил тебе?

— Да. Он встревожен не на шутку. Говорит, ты отказалась встретиться с психиатром.

Дженни устремила взгляд мимо Эриха, на портьеры. Кружева походили на паутину. Когда-то она сняла эти портьеры, безотчетно стараясь изменить удушающую атмосферу этого дома. А Эрих снова повесил их.

Сейчас Дженни казалось, что портьеры смыкаются вокруг нее, опутывают ее, душат.

Душат. Она закрыла глаза, отгораживаясь от воспоминаний о том, как ручки Тины закрывают кукольное лицо, вжимаются в него.

Галлюцинации. Могла ли она вообразить лицо, ощущение волос, свисающих над кроватью? Она воображала это столько ночей подряд?

— Эрих, я так запуталась. Я больше не знаю, что реально. И что было реальностью. Но теперь мне нужно уехать. И забрать девочек.

— Дженни, это невозможно. Ты слишком расстроена. Ты не можешь остаться одна, ради собственного блага, ради их блага. И не забывай, по закону девочки - Крюгер. Они такие же мои дети, как и твои.

— Я их мать, их родная мать и опекун.

— Дженни, пожалуйста, запомни вот что. В глазах закона у меня в точности столько же прав на них, как у тебя. И поверь, если ты когда-нибудь бросишь меня, я получу опекунство. Ты думаешь, с твоей репутацией в этом городе хоть один суд отдаст детей тебе?

— Но они мои!Малыш был твоим, а ты даже не дал ему своего имени. Девочки мои, а ты хочешь их. Почему?

— Потому что хочу тебя. Что бы ты ни наделала, как бы ни болела, я хочу тебя. Каролина хотела бросить меня, но, Дженни, тебя я знаю. Ты никогда не бросишь своих детей. Вот почему мы всегда будем вместе. Прямо сейчас мы начнем все заново. Сегодня я перееду обратно к тебе в комнату.

— Нет.

— У тебя нет выбора. Прошлое мы оставим позади. Я больше ни разу не упомяну о мальчике. Буду рядом, чтобы помочь тебе, если ты начнешь ходить во сне. Я позабочусь о тебе. Если будут проводить расследование смерти ребенка, я найму адвоката. — Эрих поднял жену на ноги. Она безвольно разрешила ему увести ее наверх. — Завтра мы вернем детской прежний вид, — сказал Эрих. — Просто представь, что ребенок и не рождался.

До тех пор, пока Дженни не придумает план, надо будет потакать мужу. В спальне Эрих открыл нижний ящик большого комода. Дженни знала, что он достает оттуда. Сорочку цвета морской волны.

— Надень ее для меня, Дженни. Прошло так много времени.

— Не могу.

Она испугалась. Какой странный у него взгляд. Она не знает этого мужчину, который говорит ей, что люди считают, будто она - убийца, который велит ей забыть ребенка, которого она похоронила несколько часов назад.

— Можешь. Ты теперь очень худенькая. Ты прелестна.

Забрав у него сорочку, Дженни ушла в ванную. Она изменилась, и сорочка снова была впору. Дженни уставилась в зеркало над раковиной. И поняла, почему люди видят в ней Каролину.

В ее глазах было то же печальное, затравленное выражение, что и у женщины на портрете.

Утром, тихо выскользнув из постели, Эрих начал на цыпочках ходить по комнате.

— Я не сплю, — сказала Дженни. Было около шести утра. Время кормления малыша.

— Дорогая, постарайся уснуть. — Эрих натянул толстый лыжный свитер. — Я иду в хижину. Нужно закончить картины для выставки в Хьюстоне. Мы поедем туда вместе, милая: мы и девочки. Замечательно проведем время, — он присел на край постели. — О, Дженни, я так люблю тебя.

Она глядела на него снизу вверх.

— Скажи, что любишь меня.

Она послушно произнесла:

— Я люблю тебя, Эрих.

Утро выдалось промозглое. Даже когда девочки позавтракали, солнце все еще пряталось за обрывками зимних туч. Воздух был холодный и тяжелый, словно перед бурей.

Дженни одела дочерей для прогулки. Эльза собиралась убрать елку, и Дженни отломила от дерева мелкие веточки.

— Мама, зачем они тебе? — спросила Бет.

— Я подумала положить их на могилу малыша.

За ночь свежая земля подмерзла. С зеленой хвоей холмик не казался таким пустым.

— Мамочка, не грусти так, — умоляла Бет.

— Постараюсь, Мышка.

Они отошли от могилы. «Если бы я только могла что-нибудь почувствовать, — думала Дженни. — Внутри такая пустота, такая ужасная пустота».

Направляясь обратно к дому, Дженни увидела, что Клайд выезжает на проселочную дорогу, и подождала его, чтобы узнать новости о Руни.

— Пока ее не отпустят домой, — сказал он. — Проводят всякие тесты и говорят, что на какое-то время мне стоит положить ее в специальную клинику. Я отказался. Миссис Крюгер, с тех пор, как вы приехали сюда, ей стало гораздо лучше. Наверное, я не понимал, как одиноко было Руни. Она боялась надолго уезжать с фермы. Думала, вдруг позвонит или вернется Арден. Но в последнее время ей снова стало хуже. Вы видели... — Он сглотнул, с трудом сдерживая слезы. — И слова Тины выплыли наружу. Шериф... он говорил с Руни. Притащил с собой куклу. Велел Руни показать, как Каролина гладила ребенка по лицу и как, по словам Тины, леди с картины трогала малыша. Не знаю, что задумал шериф.

«Зато я знаю, — подумала Дженни. — Эрих прав. Эмили дождаться не могла, когда разболтает эту историю в городе».

Через три дня появился шериф Гундерсон.

— Миссис Крюгер, должен предупредить вас, что пошли разговоры. У меня есть ордер на эксгумацию тела вашего ребенка. Судмедэксперт хочет произвести вскрытие.

Дженни смотрела, как острые лопаты рассекают недавно замерзшую землю, как грузят на катафалк маленький гробик.

Она почувствовала, что рядом кто-то стоит. Это оказался Марк.

— Зачем себя мучить, Дженни? Тебе здесь не место.

— Что они ищут?

— Хотят удостовериться, что на лице ребенка нет синяков или признаков того, что на него давили.

Дженни вспомнила, как длинные ресницы отбрасывали тени на бледные щеки, вспомнила крошечный ротик, синюю вену у носа мальчика. Синяя вена. До того утра она не замечала эту вену.

— Ты заметил у него какие-нибудь синяки? — спросила она. Уж Марк знает разницу между синяком и веной.

— Когда я делал ему искусственное дыхание, то довольно сильно сжал его лицо. Так что могли появиться синяки.

— Ты сообщил им это?

— Да.

Дженни повернулась к нему. Ветер был несильный, но от каждого порыва она вздрагивала.

— Ты сказал им это, чтобы защитить меня. В этом не было необходимости.

— Я сказал им правду, — ответил Марк.

Катафалк вырулил на грязную дорогу.

— Возвращайся в дом, — посоветовал Марк.

Шагая рядом с ним по свежему снегу, Дженни старалась разобраться в своих чувствах. Марк такой высокий. Она не замечала, насколько привыкла к сравнительно невысокому Эриху. Кевин был высоким, выше шести футов. Какой рост у Марка? Шесть футов и четыре-пять дюймов?

Болела голова. Груди жгло. Почему молоко не исчезает? Оно больше не нужно. Дженни почувствовала, как намокла блузка. Будь Эрих дома, он пришел бы в ужас. Он терпеть не может неопрятность. Эрих такой аккуратный. И такой скрытный. Если бы он не женился на ней, то имя Крюгеров не вываляли бы в грязи.

Эрих считает, что Дженни опозорила его имя, и все же заявляет, будто любит ее. Ему нравится, когда она выглядит как его мать. Вот почему он всегда просит, чтобы она надевала сорочку цвета морской волны. Может, когда она ходила во сне, то старалась выглядеть как его мать, чтобы сделать ему приятное.

— Наверное, старалась, — произнесла Дженни. Собственный голос напугал ее. Она не знала, что говорит вслух.

— Дженни, что ты сказала? Дженни!

Она падала, ноги не держали. Но не успели волосы коснуться снега, как что-то остановило ее.

— Дженни! — Она была у Марка на руках, тот нес ее. Не тяжело ли ему? — Дженни, ты вся горишь.

Может, из-за этого у нее мысли путаются. Дело не только в доме. О боже, как она ненавидит этот дом.

Дженни ехала в машине. Эрих обнимал ее. Она вспомнила эту машину - универсал Марка. Он держал там книги.

— Шок, лактационный мастит, — сообщил доктор Элмендорф. — Оставим ее здесь.

Было так приятно уплыть прочь, надеть эту жесткую больничную сорочку. А сорочку цвета морской волны она терпеть не может.

В палате часто появлялся Эрих:

— У Бет и Тины все хорошо. Они передают тебе привет.

Наконец Марк сообщил Дженни то, что ей нужно было знать:

— Ребенок снова на кладбище. Больше его не побеспокоят.

— Спасибо.

Его пальцы сомкнулись на ее руках:

— Ох, Дженни.

В тот вечер она выпила две чашки чаю и съела кусочек тоста.

— Приятно видеть, что вам лучше, миссис Крюгер. — Медсестра искренне радовалась. Почему же от этой доброты Дженни хотелось плакать? Раньше она воспринимала как должное то, что нравится людям.

Повышенная температура все еще держалась.

— Я не позволю вам уехать домой до тех пор, пока мы не собьем ее, — настаивал доктор Элмендорф.

Дженни много плакала. Нередко, задремывая, она просыпалась с мокрыми от слез щеками.