Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг. - Элиас Лённрот
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мартиска и сам сочинял стихи. Когда-то он сидел в тюрьме, сначала в Каяни, затем в Оулу, по обвинению в краже оленей, что нередко являлось причиной раздоров между соседями, живущими по разные стороны границы. На нашей стороне повсеместно жаловались, что стоит оленю чуть переступить границу или просто подойти к ней, как на русской стороне тут же вылавливают или убивают его. И вот недавно народная жалоба дошла наконец до правительства, которое назначило из сената «первого», по словам крестьян, человека после царя для рассмотрения жалобы. Но решение пока не было вынесено и обнародовано, и оленей крали пуще прежнего. Однажды вечером я видел, как двух пойманных оленей подвели к одному из домов в Лонкка. Я спросил, как же это они не боятся отлавливать оленей, если их уже обвиняют в краже. Они ответили, что нынче самое подходящее время для этого, ведь все равно все спишется на прошлое, а с прошлого какой спрос.
Причина этих досадных приграничных краж в том, что у нас держат оленей, а на русской стороне нет. Именно это обстоятельство побуждает жителей здешних мест считать бродящих возле границы и за ее пределами оленей ничейными, ищущими себе хозяина. Бояться им нечего, возбуждаемые нашими людьми тяжбы из-за множества правовых уверток, как правило, ни к чему не приводят. Но если бы даже и удалось выиграть дело, то прибыли истца не покрыли бы судебных издержек, говорил один житель из Лонкка. Иначе обстоит дело в более северных приграничных районах: у жителей обеих сторон имеются свои олени, дело каждого заботиться о том, чтобы его олени никому не досаждали. В районе Лонкка один финский крестьянин попытался покончить с кражами, взяв себе в компаньоны по пастьбе оленей русского[82] крестьянина. Так ему легче уследить за тем, чтобы соседи не убивали оленей, но предотвратить вышеупомянутые кражи и ему не под силу.
Однако вернемся к Мартиске. Будучи в тюрьме по обвинению в краже оленей, он сочинил там стихи про это. Он спел мне руну, которая, по его словам, неполная, он уже многое забыл из того, что сочинил. Я собрал воедино все, что помнил и сам автор, а также и другие лица. Звучит это следующим образом:
В Похьёле олень родился,
к нам напет олень из Лаппи,
оттого и швед скандалит,
неспокойно на границе.
Осенью случилось это,
перед самою зимою:
шведские явились власти,
в Куусамо приход проникли.
Весь народ пришел в движенье,
держит путь в места иные.
Встал на лыжи Хассалайнен,
уходил на лыжах Хутту,
убегал и Ойкаринен.
Вот приходят в Лауттолампи.
Путь оттуда в лес уводит.
«Это что?» — «Да так, безделка!» —
«Здесь следы». — «И что ж такого?» —
«След от лежки!» — «Эка важность!»
Дальше в лес они стремятся.
Чудеса вдруг увидали:
средь утесов — олененок,
между скал застрял, бедняга.
За ноги весь день тащили,
голову освобождали,
морду из камней тянули,
что застряла средь утесов.
Закричал тут громко Хутту,
поддержал его и Кела.
«Это что еще за чудо?
Это что еще за диво?»
У него глаза живые,
уши чуткие, все слышат,
есть на шее колокольчик,
малости лишь не хватает —
нет дыханья у бедняги.
Принеси дыханье, ветер,
грудь дыханием наполни.
Кела в колокол трезвонит,
колокольчиком бряцает,
слышен в Куусамо бубенчик,
стук летит до Куусиваары,
звон до Кианты несется.
Буйный Антти, Хутту сын,
с ним Микитта слабоумный
в Вуоннинен бежать пустились,
все местечки озирают.
Хутту все углы обрыскал,
все обнюхал уголочки,
что там бабы набросали,
кинули девицы Тийро.
Все сложил в свою котомку,
все объедки, что собрал он, —
харч в пути не помешает,
всякое в пути бывает,
все случается в дороге.
Хутту здесь и вовсе спятил,
ошалел совсем Микитта.
Восемь мужиков вертелись,
усмиряли одного,
полночью его скрутили,
необутого связали,
прямо в рог его скрутили.
«Ну, пора в дорогу, Мартти?
В Куусамо теперь пойдем мы,
в город Оулу путь направим,
где вовек не светит солнце,
где вовек не светит месяц».
Тут сказал карел несмелый
самому себе в защиту,
уклоняясь от расправы:
«Слышь ты, Курвилы хозяин,
уж теперь скажу я правду.
Слышь, как бык ревет, который
прошлой осенью заколот,
прошлою зимой зарезан,
в Хойвуле бычок прикончен.
Мясо — в пузо, кости — в землю,
шкура продана в Шуньгу,
в города на студень — ноги».
Юрки был виноторговцем,
Он ходил через границу,
он возил вино ночами,
развозил при лунном свете,
всех к вину он приглашает.
Тут-то их и осенило:
хороша у Анни лошадь
Мартти довезти до места.
Юрки лошадь дать согласен,
Анни спорит, распрягает,
рассупонивает лошадь.
Взят был конь без разрешенья.
Вот уже в дороге Мартти,
тот в пути, кто съел оленя.
В Швеции все веселятся,
в Куусамо ликуют люди:
вот уже в дороге Мартти,
тот в пути, кто съел оленя.
Бабы все вокруг хохочут,
все хозяева довольны.
Вот уже в дороге Мартти,
Едет-катит Карьялайнен,
уезжает он надолго,
не навек ли уезжает.
В Куусамо его везут.
